Начала русской философии

Этот текст является прямым продолжением заметки За спиной Чаадаева, которая по сути является развернутым комментарием на замечательный текст о Розанове, написанный многоуважаемым Константином

krylovым.

Напомню вкратце, что в этом тексте Крылов сравнил русскую мысль с невинной девушкой, интимная жизнь которой началась с изнасилования сифилитиком (Чаадаевым). В этом страшном преступлении Крылов усмотрел причину, по которой в России вплоть до Розанова не существовало русской философии. Я же в ответ на это указал, что за спиной сифилитика стояла мощная Власть, и указал конкретный адрес этой Власти.

Поводом же для написания данного текста вялилась реплика Сергей

schegloffа:

Вопрос в том, почему никакие другие люди кроме Розанова не выделяли "русскую мысль" достаточного качества и количества.

На которую я и отвечаю:

Пушкин, Достоевский, Лесков - не в счет? Это то, о чем говорил Галковский: русские сильны как писатели и слабы как философы.
Кстати, я знаю причину этого. И знаю, как эту болезнь можно вылечить.

Настоящая русская философия - это философия Православия. Все наши философы сами себя кастрировали, отказываясь от этого естественного основания. Потому и остались творчески бесплодными как философы. За редчайшим исключением отдельных суперталантливых людей, которые умудрялись быть если не философами, то великолепными любовниками Каллиопы (муза философии), даже оставаясь "кастратами". Примером чему является блистательный Розанов и, из современников, Галковский.

Между тем, русская философия уже существует, только живёт невидимо, подобно ребёнку во чреве матери. Она была зачата ужасом революции, а к настоящему моменту уже давно сформировалась и готова родиться на свет. Я вижу это, но всё никак не решаюсь сыграть роль повивальной бабки, потому что жду - а может, найдется человек более талантливый и образованный, более достойный этой роли, чем я. А то я ещё сделаю что-нибудь не так, и нанесу вред.

Но совсем без философии плохо, и я могу по крайней мере попытаться сделать УЗИ, увидеть очертания этого вожделенного плода русской мысли. И конечно же, роль УЗИ здесь сыграет великая русская литература - несомненно великий и всем миром признанный плод этой же самой русской мысли. Мы до сих пор не разродились своей философией, но у нас есть своя литература мирового масштаба, которой суждено было стать старшей сестрой русской философии.

Метафора Крылова неточна.

К моменту "изнаслования" Чаадаевым русская мысль уже не была девственницей. Великий Пушкин опередил сифилитика Чаадаева и успел зачать и родить русскую литературу прежде, чем произошло страшное насилие "Философических писем", разродившееся кровавой революцией, гражданской войной и сталинским террором.

Что характерно: у нас была великая литература, но не было великой литературной критики. (Пигмеи вроде Белинского и Писарева ни в счет, это всего лишь соучастники преступления Чаадаева, в наказание заразившиеся от него же сифилисом.)

Только после выхода из комы социализма появился Галковский, появились Крылов, и Лорченков, и другие, появилась независимая и по-настоящему интересная русская критика русской литературы. До этого наша литература была "немой" в философском смысле этого слова. Она рождала образы, именно образы, а не слова, пусть и облеченные в слова, и осмысливала эти образы при помощи других образов, литературу при помощи самой же литературы. Наша критика была вторичной, и по большей части она питалась соками ужасного плода русофобии, зачатого франкоязычным сифилитиком.

Но эта литература создала язык, на котором я сейчас пишу. Она дала нам такую мощную систему образов и метафор, в которой русская философия по своем рождении будет иметь здоровую, богатую и разнообразную пищу. Потому русская философия временами будет казаться всего лишь философской формой литературоведения, осмысливающего русскую литературу и русскую жизнь как единое целое, как два зеркала, поставленные друг против друга и образующие бесконечный магический коридор взаимных отражений.

Русская история и русская литература! Чтобы поставить их в полный рост друг против друга, нужно найти в одной из них первое отражение другой. Но если бы в русской литературе отобразилась всего лишь русская жизнь, а в русской жизни всего лишь русская литература, это было бы позором. Потому что подлинно-национальное не может ограничивать себя узкими рамками национального. (К слову, уже поэтому украинство не является подлинно-национальным, но ложным, псведо-национальным движением.) Оно осмысливает себя как органическая часть общечеловеческого, видя в самой себе лишь частный случай общего принципа - и через это осмысление переливается за свои национальные пределы, затапливая собою весь мир.

Потому русская мысль как в зеркале великой русской литературы отражается не только русская жизнь, но вообще всякая человеческая жизнь (почему нас и читают во всех странах мира, и радуются с нами, и плачут с нами), так и в русской философии отразится не только русская литература, но литература как таковая, как принцип, как метод осмысления реальности. И не литература только, но и всякое искусство, конечно.

Потому мы не можем позволить себе подходить к этой теме недостаточно глобально, не имеем право загонять себя в какие бы то ни был национальные рамки. Как русская литература является всемирной, так и русская философия - а значит, и русская критика, русский способ осмысления искусства.

И тут нам ничего не надо придумывать! Русская философия уже зачата до нас в недрах русского литературоведения.

Всё, что нам нужно, уже придумано, уже сделано до нас великим русском философом, явившимся сразу после ужасных родов антирусской революции - Михаилом Бахтиным, наследие которого бережно сохранил для нас и для всего мира и по мере сил приумножил другой русской мыслитель - Вадим Кожинов, который, как и Бахтин, был одновременно и литературным критиком, и историком, и (в зачатке) философом.

Вон она - русская философия, пока скромно ограничившая себя рамками литературной критики, ещё живущая в её чреве. Это всего лишь литературная теория, но не обычная теория, а оригинальное философское осмысление искусства. Изучайте "Эстетику словесного творчества" великого Бахтина, его глубочайшие прозрения относительно сложных взаимоотношений Автора и Героя.

Бахтин делает великую вещь, которую до него не делал никто. Он вводит Автора в поле зрения философа. И именно Автора как элемент искусства.

Для литературной критики обычно рассматривать автора как живого человека со своими слабыми и сильными сторонами. Это делают давно и делают все. Бахтин делает нечто иное. Он изучает роль автора внутри самого произведения, вклад автора в эстетическое целое произведения. До Бахтина этого не делал никто. И это понятно!

Ведь на само произведение мы смотрим глазами автора. Это должно быть понятно! Ведь мы же и не знаем о героях и их обстоятельствах ничего такого, что не сообщил бы нам автор. Да у нас просто и нет никакого другого источника информации о них кроме свидетельства автора! И потому естественно, что до Бахтина литературная критика видела героев произведения, видела и самого автора как элемент реальности, но не видела, не осмысливала, какую роль играет автор внутри самого произведения. Тут уместно процитировать индийские (или "индийские" - неважно) Упанишады:

Невозможно увидеть видящего видения,
Невозможно услышать слышащего слышания,
Невозможно уразуметь уразумевающий разум.

Невозможно увидеть, невозможно услышать, невозможно уразуметь, но можно обозначить словом и сделать частью дискурса! Увидев это невидимое и услышав неслышимое, критика перестает быть критикой и превращается в философию. Это то, о чем я сказал выше: русская философия уже существует, только она пока находится во чреве своей матери, во чреве литературной критики. Не простой критики, но уже философской критики, начало которой положил великий Бахтин.

И если бы я решился стать повивальной бабкой русской философии, я бы просто продолжил дело Бахтина. Самый естественный путь здесь - потихоньку развивать этот метод осмысления, шаг за шагом охватывая таким образом сначала русскую (а заодно и всемирную) литературу, а потом и русскую (а затем и всемирную) жизнь. Но я, как уже сказано, недостаточно талантлив и образован для выполнения такой задачи. И всё, что я могу - это наметить родовые пути и более-менее предсказать, как будет выглядеть этот вожделенный плод русской мысли после того как он родится на свет Божий.

А для этого мне достаточно просто развернуться и заглянуть в противоположное зеркало.

Чтобы мы могли приложить Метод Бахтина к исследованию реальной жизни, у нас нет никакого другого пути кроме как ввести в дискурс Автора самой реальной жизни.
Бахтин понял, как увидеть автора произведения изнутри самого произведения. Ему не нужно знать биографию и обстоятельства жизни автора в момент написания произведения, ему достаточно иметь перед глазами лишь плод его творчества - сам текст. И теперь для нас это уже самый простой и естественный шаг - применить метод Бахтина к реальности, и увидеть в здесь, в реальной жизни, Автора этой самой жизни.

Подведу краткий итог. Правду говорят, что русские по-настоящему хорошо, лучше всех на свете умеют делать лишь две вещи: воевать и писать книги. Потому и русская философия не может родиться ни из чего кроме как из философской литературной критики и из философии войны. (Философию войны я тут потихоньку развиваю с нуля в виде математической Конфликтологии и теории Власти - но это игра вдолгую, потому что мы в глубочайшем кризисе, и нам пока далеко до победы. А что за философия войны без победы?) А вот с литературой у нас всё хорошо. Нам на сто лет заткнули рот, но у нас невозможно отнять нашей великой литературы - и невозможно отнять нашего великого Бахтина. Он дал нам ключ, и нам осталось лишь отворить дверь.

Русская философия будет рассматривать этот мир и эту жизнь как произведение искусства. (Самая понятная для нас метафора тут - литературная. То есть: мы как герои великого Романа или Саги.) И она будет отличаться от иных философских способов осмысления реальности тем, что будет прямо говорить об Авторе этого произведения. Иными словами, это будет прежде всего религиозная философия. Но не банальная и скучная религиозная философия католиков и протестантов.
Сам поход к религии у нас будет не традиционалистский, идущий не от бытовой культуры, не от ритуала и обряда! Всё это пошло и не годится, всё это тупиковое направление мысли. Нет, мы будем помышлять об Авторе жизни свободно и непредвзято, исходя в своих рассуждениях не столько из религии как таковой, сколько из опыта самой жизни. Потому что о жизни-то мы знаем не понаслышке. Мы живем эту жизнь! И у нас есть много вопросов к своему Автору.

Этот бахтиновский дискурс, изначально разработанный для литературной теории, я применил к реальной жизни давно, четверть века назад, неожиданно для себя обнаружив его в готовом, хотя и скрытом виде в Православии. На стыке Православия и философии Бахтина. И я открыл, что всё Богослужение Православной Церкви есть ни что иное как диалог с Автором.

Наша жизнь порой нелегка, а в прошлом веке была временами невыразимо ужасна. Мы рассеяны по горам как овцы, не имеющие пастыря. Но вот русские люди собираются вместе. Где они собираются вместе? Единственным местом, где русские люди собирались вместе на протяжении трёх поколений Советской эпохи, не боясь назвать себя русскими, была Русская Православная Церковь. И что же они там делают?

Может быть, становятся в круг и начинают "решать вопросы"? (Этой возможности очень боялись коммунисты и потому безжалостно истребляли Церковь до тех пор, пока не отучили русских становиться в круг.) Отнюдь. Они стоят все лицом в одну сторону, в сторону Алтаря, будто и не замечая друг друга. И чего же они ждут? Может быть, проповеди? Вот выйдет батюшка и скажет им "встань земля русская!" (Этой возможности ещё больше боялись коммунисты и потому истребляли священство до тех пор, пока русские священники не перестали выходить на проповедь.) Отнюдь.
В советское время священникам было просто-напросто запрещено говорить проповеди. Так что же делают русские люди, собравшись в Храме своего Бога и стоя лицом к Алатрю, будто не замечая друг друга?

Они говорят со своим Автором. Их не интересует, что там делают священники за иконостасом. Для того и поставлен иконостас, чтобы священники не отвлекали русских людей от их Главного. А что тут главное? А главное указал в своем творчестве Бахтин. Русские люди начинают задавать своему Богу страшные, неудобные вопросы. Почему Ты предал нас в руки беззаконных? Почему гнев Твой не утихает и рука Твой по-прежнему высока? Услышь наш плач и обрати лицо Твое против наших врагов. А нам открой тайну Твоего промысла, чтобы высохли наши слезы и мы уразумели смысл того, что Ты делаешь с нами.

Вот что происходит в Храме. И этому не может помешать ничто. Ни политический контроль над Патриархией, ни грехи священников и иерархов. НИЧТО. Даже разрушение Храма, потому что дело тут на самом деле не в Храме. Суть дела в том, что Герои романа обращают своё слово к их Автору, а это можно сделать на всяком месте, даже стоя у стены в ожидании расстрела.

В самом деле, кто как не герои романа должны более всех интересоваться литературной критикой, а именно критикой именно их собственного романа. Что ты делаешь с нами, Автор? Откуда эта безжалостность? Неужели мы настолько неправы перед Тобой, что Ты навел на нас эти ужасные бедствия, лишил нас славы и попрал наше государство, предав его в руки временщиков-проходимцев?

И русская философия не может быть ни чем иным кроме вот такой вот литературной критики. Критики, в которой герои реальной жизни критикуют творчество Автора этой жизни. Эту мысль я уже несколько раз пытался донести до моего уважаемого читателя, написав несколько произведений (например), в которых мои герои знали, что они всего лишь литературные герои, и нелицеприятно критиковали меня, их автора, за то, что я устроил их жизнь не так, как им бы хотелось. Но этот мой намек остался неуслышанным. НИКТО не понял меня за все эти годы, никто не соотнес этот придуманный мною жанр - в котором Автор не таится от своих Героев - с реальной жизнью.

И потому вот сегодня я решил сказать всё открытым текстом, раскрыться чтобы нанести прямой удар, выразив ту же самую мысль не в художественной форме, но в философской форме. Вернее, в форме литературной критики - ведь и я есть некая малая часть русской мысли, и я повинуюсь её законам.

PS:
Сказав всё, что я хотел сказать, считаю нужным наметить и линию дальнейшего обсуждения. За прошедшие четверть века я прошел долгий путь, много-много говорил с нашим Автором и в какой-то степени начал понимать Его замысел. Отчасти это понимание отображено на страницах этого ЖЖурнала. Но оказалось, что главным, самым глубоким и важным достижением на этом пути является иное. Даже не осмысление жизни, а открытие Автора как такового. Потому что по ходу дела неожиданно выяснилось, что Автор вышел мне навстречу, Сам став одним из Героев своего Романа. Этот потрясающий сюжетный ход должен быть осмыслен отдельным текстом. Пока же довольно сказанного.

Tags: историософия, религия, философия

staerum

February 9 2019, 13:20:01 UTC 5 months ago

Collapse
Expand
New comment

Я, кажется, подходил к этой или очень близкой мысли с другой стороны, совсем недавно, но еще до того как прочитал вашего Хуаныча. Я это формулировал так - Ритуал становится мистерией, когда читатель становится персонажем книги. И то, что богообщение как-то связано с разрушением четвертой стены тоже переживалось.

Log in

Начала русской философии

Свободная воля

Богочеловек - Бог и человек

Познаваемость Отца

Select pictures (pictures will be 640 pixels wide)