Первые сводятся к требованию обеспечивать рост производительности на некоторую величину в некоторый период. Как все формально-бюрократические меры, данная имеет последствия, видимо, не ожидающиеся её сторонниками. Рост производительности, если уж он задан количественно, должен выражаться в каких-то величинах. Выразить его в абсолютных величинах сложно, поскольку будет нужно обеспечить соответствующий приток сырья, а это далеко не всегда возможно. Поэтому рост производительности вполне естественным образом сводится к снижению себестоимости продукции. Но снижение себестоимости может быть достигнуто разничными путями, о чём я уже писал здесь: http://bantaputu.dreamwidth.org/307166.html, в том числе в комментариях. И наиболее соблазнительным из путей, технически простым и ненаказуемым в условиях монополизма, оказывается снижение качества продукции. Таким образом, принуждение администраций предприятий заботиться о прогрессе, как и всякое принуждение, вызывает, конечно, творческие успехи и порывы вдохновения, однако не совсем того характера, какой задумывался. Принуждаемый стремится обойти принуждающие обстоятельства с наименьшими для себя затратами, и всё.
Второй тип мер направлен на стимулирование работников к стахановству и рационализаторству. Мне приходилось встречать развёрнутые, с примерами и доказательствами, сожаления об изменении системы материального стимулирования после смерти Сталина - изменении в худшую сторону. В этом вопросе, вроде бы, всё могло бы работать (и, видимо, нередко работало) совсем неплохо. Но есть нюанс, способный изменить и изменивший всё. Меры, направленные на стимулирование, оправданы субъективным мнением об их необходимости. Их отмена не приводит к скорому возникновению проблем у того, кто их отменяет. Напротив, в кратко- и среднесрочной перспективе возможна даже экономия. Капиталисту гораздо сложнее воздерживаться от мер, направленных на сокращение затрат на рабочую силу, поскольку на него оказывают давление конкуренция и кредитная задолженность (каковые в том или ином количестве и качестве почти всегда есть). На сформировавшемся рынке ответственность капиталиста за промедление с внедрением эффективных новшеств может наступить очень быстро. Бюрократический же предприниматель всегда испытывает желание "отдохнуть у тихой речки", и при абсолютной власти бюрократии ему ничто в этом не препятствует. Поэтому даже неплохо работающие меры могут быть легко отменены - просто потому, что бюрократии это удобно. (Удобно, в частности, тем, что высокая оплата отдельных работников не создаёт эффект классового расслоения и не вступает в противоречие с официальной идеологической доктриной).
Проблема материального стимулирования работников как инструмент развития социалистического хозяйства имеет одну любопытную сторону. Данный инструмент открыто носит характер покупки рабочей силы (в отличие от обычного распределения доходов про Советском строе, носящем характер поддержания работоспособности рабочей силы). Данный вопрос, вкупе с некоторыми иными соответствующего же характера чертами Советского строя, позволили многим его исследователям говорить о том, что данный строй являлся государственным капитализмом. Развитие в определённый период системы хозяйственного расчёта также недвусмысленно намекало на капиталистическо-предпринимательскую сущность строя. Однако данный взгляд, как я полагаю, неверен. Советский строй определяется как государственный капитализм очень неточно, со значительными упущениями. Гораздо вернее, на мой взгляд, сказать, что в лице данного общества мы наблюдаем феодализм, пользующийся рядом инструментов, порождённых капитализмом и социалистическими утопическими теориями.
Здесь можно задать вопрос: "Но разве применение феодалами капиталистических методов не делает их капиталистами?" Как это ни парадоксально на первый взгляд, нет, не делает. Исследователи экономики, привыкшие к её абсолютному примату в вопросе определения характера общественных отношений, часто перестают замечать цель, которую ставят перед собой хозяева всякой экономики, а именно власть. При феодализме власть имеет важную особенность - она принадлежит аристократии, являющейся чрезвычайно обособленным от остального началения страны носителем ментального субстрата. С точки зрения аристократа ничто, никакое поведение не сделает его мужиком - от скотоложества до революционной деятельности. Поэтому аристократ может использовать любые инструменты, оставаясь самим собой. Да, системно материально стимулировать крепостных к лучшей работе у аристократии было не принято. Но это не означает, что данный способ вообще закрыт для аристократа. Это легко увидеть, если вспомнить понятия "награда" и "милость". Работник, внедривший эффективный способ производства, сам может думать, что ему досталась часть заработанного им, и что это есть проявление справедливости. С точки зрения капиталиста, который находится с данным работником в экономических договорных отношениях, так дело и обстоит - имеет место делёж совместно полученной прибыли, то есть результат сотрудничества. Но с точки зрения феодала всё существенно иначе. Для аристократа все, кроме аристократов, это говорящие животные. Ни о каких договорных отношениях с ними не может быть и речи. Для аристократа служение ему со стороны крепостных есть их неотчуждаемый долг; для него же не представляется предосудительным время от времени награждать наиболее угодных слуг в порядке проявления милости. Когда охотничья собака аристократа приносит ему убитого зайца, аристократ может отрезать зайцу лапу и бросить собаке. Возможно, собака и воспринимает подачку, как признак справедливости (кто её знает, что она там себе думает? скотина-с), но с точки зрения стороннего наблюдателя перед нами обычная дрессировка, содержащая элемент награды за выполненную команду.
При этом никаких обязательств перед собакой аристократ не несёт. Охота и, следовательно, само существование собаки, для аристократа прихоть. Сегодня аристократ травит зайцев, а завтра он может войти с карабином на псарню и перестрелять всех собак - и это тоже будет его прихоть, не более. Может начать бороться за отмену псовой охоты и защиту популяции зайцев, и это не сделает его менее аристократом. В любом случае мы будем иметь дело с прихотью самодура, а не с договорными общественными отношениями. в которых каждая из сторон связана обязательствами. При строе советского типа народ абсолютно обязан властям своим трудом и, если потребуется, жизнями; власти же могут платить за рацпредложения, а могут и не бросать гончим заячьи лапки - как захотят. Ведь взаимной ответственности нет. Так при совестком социализме и вышло: один барин любил псовую охоту и содержал свору в порядке, а другой предпочитал выращивать вишни в садочке, а собак не кормил. Вот и вся история краха советского рационализаторства.
Советский строй был вполне феодальным; таковым же остаётся и современный строй в РФ - при той же аристократии у власти. Главное отличие капиталистических отношений как таковых от отношений феодальных и социалистических состоит в том, что в первом случае контрактанты процесса общественного производства имеют взаимные обязательства, а во втором обязательства есть только у одной стороны, а у другой есть фантазии и блажь. Сегодня блажь может соответствовать каким-то из стоящих перед обществом задач, а завтра нет; хозяин - барин. Существование фондов общественного потребления не меняет сути аристократического правления - как не меняют его благотворительные или просветительские организации, например.
Итак, при социализме советского типа факторы, стимулирующие усилия, направленные на увеличение производительности труда, сводятся к следующим:
1. Необходимость противостояния капитализму. Объективный фактор, вызванный внешними причинами.
2. Желанием (более классово верно - "блажью") руководства видеть научно-технический прогресс, ради чего применяются те или иные награды и наказания. Фактор, как и всякое желание, субъективный.
Данное желание отнюдь не бесплодно; в России, например, оно дало миру "царские горки" Кулибина, известные всему миру, как "русские", и первые полёты в космос, что также не прошло бесследно для цивилизации. Господская прихоть нередко приводит к созданию вещей, которыми можно восхищаться и гордиться - как, к примеру, Большой Колыванской вазой из яшмы, хранящейся в Эрмитаже. Для эгалитаристов это чудеса народного гения, для элитаристов - чудеса дрессировки животных. Кто прав? "Проверочное слово", в данном случае, "взаимная ответственность" ; таковая имела место в процессе работы? Если нет, то с точки зрения человеческих взаимоотношений правы вторые. Хотя если отношения по поводу факта создания чего-либо не рассматривать, а смотреть только на сам факт, то правы первые.
Одним словом, внутренних, встроенных в становой хребет системы, объективных обстоятельств, принуждающих к беспокойству предпринимателей (в данном случае государственных) о росте производительности труда, при социализме нет.
Выбор между капитализмом и социализмом, если таковой вообще может существовать на практике, есть выбор между объективными и субъективными причинами прогресса. Субъективные причины симпатичны людям тем, что в них больше "человеческого". Объективные причины хороши тем, что они действуют всегда, не завися от людских прихотей. Какой из подходов оказался более эффективным, я думаю, история уже вполне наглядно показала.
_______________________
Этот текст является копией http://bantaputu.dreamwidth.org/326963.html. Ваши соображения по поводу прочитанного я буду рад прочесть там.
