bantaputu (bantaputu) wrote,
bantaputu
bantaputu

Category:

Религиозные ограничения и общество

Рассматривая вопрос о взаимоотношениях религиозных ограничений и общественного строительства я прихожу к выводу, что между этими явлениями нет никакой взаимосвязи.

Религиозные ограничения представляют собой запреты, налагаемые волей богов. Вопрос о реальности запретов в данном случае не имеет значения, поскольку для верующей личности таковой не стоит - по определению.

Предположим, что существует религиозное табу на восхождение на гору Буль-буль. С практической точки зрения табу ничем не будет отличаться от ситуации, в которой гора Буль-буль постоянно залита потоками раскалённой лавы. В обоих случаях гулять по ней не получится. То есть, религиозный запрет ничем не отличается от природного фактора. Возражение, что природные факторы опознаваемы посредством опыта, а религиозные запреты - только общественным внушением, не может быть принято, поскольку мы ничего не знаем о мистическом опыте конкретного индивида. Опыте, который для него может быть столь же, а то и более реальным, чем опыт наблюдения физических явлений - в силу устройства человеческой психики. Мы можем сказать, что в деле религиозных запретов общество играет лишь роль беспристрастного информатора.

При этом, вне сомнения, проповедь религиозных запретов вызвана стремлением уберечь от зла, то есть проповедник эмоционально заинтересован в проповедуемом. Можно ли в таком случае говорить о беспристрастности информатора? "Побуждающий" момент в отношении объекта проповеди ничем не отличается от аналогичного при просвещении в деле познания природы. Запрет варить козлёнка в молоке матери его ничем не отличается от запрета совать два пальца в розетку - ни по своей задаче, ни по своей эмоциональной составляющей. В обоих случаях информатор пристрастен по отношению к информируемому (иначе он воздержался бы от действия), но беспристрастен по отношению к информации. То есть, сам по себе религиозный запрет есть лишь внешняя по отношению к общественным взаимоотношениям данность, понимаемая как объективная.

Из этого можно сделать два вывода. Первый: религиозные запреты не могут быть использованы для общественного строительства, поскольку не порождаются взаимоотношениями людей и не влияют на них.

Мне могут возразить: "А как же законопослушность древних римлян, основанная на их крайней религиозности? Разве она не влияла на их общество - причём сильнейшим образом?" Скажу: "нет", хотя и понимаю, что людям, привыкшим к понятиям общественного договора либо законов как инструмента классового подавления трудно принять такой взгляд. У древних римлян готовность исполнять законы объяснялась внеобщественными убеждённостями. При этом сами по себе законы носили вполне общественный характер, отражая те или иные задачи общества в целом либо его части. Ситуация, при которой люди сами задают правила, но приписывают внешней силе требование их исполнения, кажется человеку с современным типом мышления парадоксальной до абсурда. Тем не менее, для религиозных запретов это вполне типичная схема зарождения. Оговоримся, впрочем, что далеко не все древнеримские законы имели прямое сходство с религиозными запретами - и далеко не все и не всегда исполнялись. В целом отношения античной цивилизации с божественными предписаниями имели определённые "допуски". Если кто-то понимал задачу воздвижения треножников как стандартную и устанавливал полноценные треножники, то кто-то другой мог воздвигнуть треножники "по упрощённой технологии", и это засчитывалось. В этом случае первому оставалось лишь воскликнуть: "А что, так можно было?"

Феномен древнеримской цивилизации требует внимательного изучения и, возможно, корректировки ряда распространённых представлений. Я нахожу это направление исследований весьма перспективным, поскольку оно потенциально способно на богатом фактическом материале раскрыть плохо понимаемые вопросы взаимосвязей между внутренней жизнью личности и общественными институтами. Но в любом случае если мы сталкиваемся с признаваемым всеми религиозным запретом, то таковой действует на всех сразу и одинаково - как физический закон. Подобное равенство исключает появление общественной интриги. Закон всемирного тяготения, вне сомнения, влияет на нашу жизнь. Но мы едва ли имеем право говорить о нём как о факторе общественного строительства.

Второй вывод, который можно сделать, исходя из предлагаемого взгляда, состоит в том, что ненависть, вызываемая несоблюдением кем-либо религиозных запретов, не имеет характера общественного явления, но относится к сфере личных переживаний - скорее всего, являясь следствием индивидуальной мизантропии.
.

Копия поста: https://bantaputu.dreamwidth.org/421219.html.
Религиозные правила и запреты возникли в далёком палеолите, и они были основаны на опыте предков, в той его части, которая недоступна индивидуальному опыту современников. Например, табу на инцест существовало и существует почти у всех первобытных сообществ, и сложные брачные и семейные правила в большой степени на это же направлены, на предотвращение инцеста. Отдельный дикарь конечно не может знать, почему инцест это плохо, но мы-то знаем, почему. Это табу развивалось очень долго, были племена, практиковавшие инцест и вырождавшиеся, и были другие, у которых инцест был почему-то запрещён, под каким-то надуманным предлогом, и эти последние племена вытесняли первые. Примерно так возникли все религиозные запреты. Кстати, у тех же папуасов их очень много, буквально вся жизнь тотально зарегулирована различными религиозными правилами, и соблюдаются они крайне строго.