Он нервно теребит их, время от времени почесывая — той же рукой, - в паху.
Старуха держит в руках маузер. Она глядит на связанного агента ЦРУ Майкла Лунини и вся, кажется, поглощена пленным. Тем не менее, она говорит:
- Хватит срам теребить, Геннадий! - говорит она.
- Это нервное, мама! - говорит Анатолий.
- Вот женился бы, сразу бы стал спокойнее, - говорит он.
- На ком? - говорит старуха саркастически.
- Нынче что ни баба, так проститутка, - говорит она.
- Только девственная комсомолка, отличница учебы и активистка, - говорит она.
- ... была бы тебе хорошей женой, Иннокентий, - говорит она.
- Но где их таких теперь искать? - говорит она.
- Мама, да вы же сами такой не были! - говорит Анатолий.
- Вы же сами мне говорили, что.. - говорит он.
- Цыц, блядина! - говорит спокойно старуха.
- У меня были жизненные обстоятельства... - говорит она.
- Я попала в застенки палачей, притворявшихся советскими следователями, - говорит она.
- Там меня били, пытали, насиловали, - говорит она, почему-то, мечтательно.
- Но товарищ Сталин разоблачил кодлу Ежова, издевавшуюся над людьми, - говорит она.
- Они понесли заслуженное наказание, - говорит она.
- Их всех расстреляли! - говорит она.
- Мама, так я никогда не женюсь, - говорит Анатолий жалобно.
- М-м-м-м-м, - мычит Лунини.
- Раскрой ему рот, - говорит Старуха.
Анатолий подходит к Лунини, вытаскивает изо рта тряпку. Агент судорожно дышит, он выглядит, как человек, который понял, что все Очень серьезно. Как и все, кто находится на волосок от смерти, Лунини пытается вывернуться, неся чушь, делая незаинтересованный в своей жизни вид.
- Конечно, можете убить меня, если хотите, - говорит он.
- Но как вы, русские, - восклицает он.
- Можете поклоняться этому тирану, этому усатому палачу, - говорит он.
- Он ведь убил 30 миллионов русских, - говорит он голосом радиоведущего Шендеровича, который разговаривает с матрацем, думая, что его никто не видит (а товарищ майор в это время меняет кассету на скрытой камере наблюдения — В. Л.).
- Вот за это и любим! - говорит старуха.
- Ведь мы молдаване! - говорит она.
- Точно-точно, - говорит Анатолий.
Садится на корточки и начинает натирать Лунини, почему-то, жиром. Он черпает его из огромной банки, на которой написано. «Смалец. Вытоплен 12.07. 2005». Мы видим, что у Лунини начинает дергаться правое веко.
- Тогда тем более, развяжите меня! - говорит Лунини.
- Развяжите меня, кретины! - нервно кричит он.
- Я агент ЦРУ, гражданин США, - говорит он.
- … я здесь, конечно, не из-за ваших газеток сраных! - говорит он.
- У меня было спецзадание, я его выполнил, - говорит он.
- Меня скоро эвакуируют, а вам обоим, психи сраные, конец! - говорит он.
Старуха закуривает папиросу, смеется.
- Говорун, - говорит она.
- Американец, - философски замечает Анатолий, покрывая тело Лунини густым слоем жира.
- То ли дело японец, - говорит он.
- Вот тот умер, как мужчина, как Враг! - говорит он.
- Какой на хуй враг, какой на хуй япо... - говорит Лунини.
- Думаешь, пидарок, мы эти фокусы ваши не знаем? - говорит Анатолий.
- Каждого пидара, которого мы приносили в жертву Вождю, - говорит он.
- Если верить его предсмертной болтовне, - говорит он.
- Прислало в Молдавию правительство, совершать Спецоперацию, - смеется он, старуха тоже смеется, выпуская дым изо рта толчками, из-за чего становится похожа на старый, Проверенный еще большевистский паровоз (на таком хоронили Ленина, товарищи — прим. В. Л. голосом экскурсовода).
- Все вы пиздите, как Троцкие! - с ненавистью говорит он.
- Оно и понятно, жить-то охота, - говорит он.
- Я и прав... - говорит Лунини.
- Ой бля, я тебя умоляю, - говорит Анатолий.
Открывает стенку, разворот камеры. Мы видим спрятанные книги. «Пастернак» М. Елизарова, труды Кара-Мурзы, Маркс, «Санькя» З. Прилепина... другая продукция книжного магазина «Фаланстер»... Несколько рядов банок, в которые закатывают варенье, соленья и тому подобные несъедобные штуки, которыми в стародавние времена разнообразили питание в советских семьях. Крупным планом — раскрытые от ужаса глаза Лунини. В банках плавают головы, кисти...
- Вот этот, япошка... - говорит Анатолий, показывая на банку, в которой даже уже мертвый японец по-прежнему смотрит на мир с типичным выражением превосходства («зелтый ласа победить церый мил, твоя все понять плаклрятая класналмейца?! увидить его и ласслерять!»).
- Мы его, хуесосину, на Халхин-гол заманили, - говорит он.
Старуха показывает газету. Лунини щурится. Мы видим фотографию мужа Старухи, статью на всю полосу, и заголовок.
«Наш земляк разгромил японскую бригаду и сам сбил из винтовки три японских самолета»
- Приехал, значит, искать, где самолеты-то сбили, - говорит Анатолий.
- Отдать, так сказать, память воинам, - говорит он.
- Что же в этом такого, - плачет Лунини, который начинает понимать, что дело вовсе не в его настоящей профессии, и его губит ложная, и совершенно безобидная, легенда.
- Так война-то... еще не кончилась, - говорит Старуха.
- Мы последние могикане Советской Цивилизации, - говорит она голосом российского публициста Проханова, удачно нашедшего себя в рыночной нише под названием «МыпоследниемогиканеСоветскойЦивилизации».
- Мы будем сражаться до последнего патрона... вести партизанские действия... - говорит она.
- Будем убивать вас всех, мстить за пущу... за Беловежскую, - говорит она.
- За блядь Фултонскую речь... за Косово... за Багдад... за Сталина! - говорит она.
- Я... я... я не... - пищит Лунини грустно.
- Вот этот хуй... - говорит Анатолий и показывает на банку, в которой плавает что-то очень похожее на червячок из агавы, только очень большой (да это же... и правда хуй! - прим. сценариста).
- Француз... - говорит Анатолий.
- Его мы на статью «Наш земляк подружился с французским военнопленным в Индокитае» вытащили, - говорит Анатолий.
- Кишка у него, конечно, оказалась не так толста, как у японца, - говорит Анатолий.
- Хотя, вроде, толстая... - говорит она.
Задумчиво вертит в руках банку, в которой плавает что-то, очень похожее на толстую кишку. Свечи... Лунини напрягает мышцы, пытаясь ослабить веревки. Заметив это, старуха и Анатолий улыбаются.
- Ну что же, приступим? - говорит старуха.
Анатолий уходит куда-то, возвращается с кухни с живым голубем. Лицо Лунини. Он пытается вертеть головой, но у него не очень получается. На лицо пленного льется что-то черное. Постепенно все лицо Лунини покрывается кровью зарезанной птицы, из-за чего агент становится похож на карикатурного «черномазого» - только глаза блестят. Анатолий вынимает из голенища сапога нож. Лунини приподнимает голову, и, жмуря один глаз — в другой попала кровь, - видит, что пол вокруг него разрисован пентаграммами, непонятными символами, знаками.
- Подожди, Анатолий, - говорит старуха.
- Надо выбрать речь, - говорит она.
- Мама, давайте сегодня "Есть такие люди, есть такие деятели...", -говорит Анатолий.
- Хм... мне кажется, что сейчас больше подошла бы... - говорит старуха.
- ... "Мы имеем теперь обширное, многонациональное государство..." , - говорит она.
- Ладно, давайте... "Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад..."? - предлагает Анатолий.
- Ты еще «Братья и сестры!» предложи! - отзывается возмущенно старуха.
- Ну ладно, давайте ни мне, ни вам, - предлагает Анатолий.
- Что именно ты имеешь в виду, товарищ? - говорит Старуха.
- "Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники..."!!! - говорит Анатолий.
- Пожалуй, да, - говорит старуха.
Глядит на Анатолия с ленинским прищуром и ленинским одобрением («так и быть, сегодня мы вас, батенька, не расстреляем» - В. Л.). Закуривает еще одну папиросу. Анатолий, высоко подняв нож — кривой, большой, сверкающий, - начинает произносить нараспев фразы. Каждый раз, когда он произносит очередную, старуха подпрыгивает, сначала слегка, потом все сильнее и сильнее...
- Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, - говорит Анатолий.
- … командиры и политработники, рабочие и работницы, - говорит он.
- … колхозники и колхозницы, работники интеллигентского труда, - говорит он.
- Ух! - говорит старуха, мелко подпрыгивая и потряхивая головой.
- … братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников, - говорит Анатолий.
- Эх, - говорит старуха, которая напоминает молоденькую представительницу молодежной субкультуры «эмо», пришедшую впервые в жизни на рок-концерт («а теперь потрясем головами, ребята»).
- … наши славные партизаны и партизанки, разрушающие тылы, - говорит Анатолий.
- Немецких захватчиков! - добавляет старуха быстро, Анатолий бросает в ее сторону недовольный взгляд.
- Немецких захватчиков, - поправляется, тем не менее, он.
- От имени Советского правительства и нашей большевистской партии, - говорит старуха.
- Мама! - говорит Анатолий.
- Ну прости, - говорит старуха, и трясет головой, подпрыгивая уже чуть ли не на полметра.
- От имени Советского правительства и нашей большевистской партии, - говорит Анатолий.
- … приветствую вас и поздравляю с годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, - говорит Анатолий.
- Товарищи! - говорит он.
- В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня, - говорит он.
- Вероломное нападение немецких разбойников, - говорит он.
- ... и навязанная нам война создали угрозу для нашей страны, - говорит он.
- Мы потеряли временно ряд областей, враг очутился у ворот, - говорит он.
Лунини дико косит глазом, нож все ближе, старуха, выпрыгивая, как спринтер, гигантским и нелепым кенгуру приближается к углу, в котором на телевизоре стоит проигрыватель, ставит — продолжая прыгать, - пластинку и теперь слова Анатолия дублирует, сквозь шорох и потрескивание, речь самого Генералиссимуса.
- Враг рассчитывал на то, что после первого же удара, - говорят Анатолий и Сталин.
- … наша армия будет рассеяна, наша страна будет поставлена на колени, - говорят он.
- Но враг жестоко просчитался, - говорит Ситалин с Анатолием.
- Несмотря на временные неуспехи, - говорят он.
- ... наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага, - говорят они.
- Наша страна - вся наша страна - организовалась в единый лагерь, - говорят они.
- Помните 1918 год, когда мы праздновали первую годовщину Октябрьской революции? - говорят они.
- Помним, помним! - бормочет старуха.
- Но мы не унывали, не падали духом, - говорит Сталин.
- Но мы не унывали, не падали духом, - вторит ему Анатолий.
Постепенно слова перестают быть различимы и мы слышим лишь неясный шум, видим измученное лицо Лунини, который с напряжением смотрит вверх, на острие ножа, занесенного Анатолием. Мы видим, как меняется Анатолий. На его губах появляется пена... Он трясется... Потом резко наклоняется — Лунини зажмуривается, но нож втыкается в ковер у его головы, - и сидит, согбенный, несколько мгновений.
Затем не спеша, с достоинством, выпрямляется.
Он изменился. Внешне, конечно, это все тот же самый человек, но в его осанке, манере себя держать... появляется что-то Нездешнее. Постепенно у нас складывается впечатление, что в теле Анатолия находится сам Сталин. Или Анатолий, войдя в транс, думает о себе, что он Сталин и очень удачно копирует Вождя...
- Добрый вечер товарищ, - говорит Анатолий изменившимся голосом.
- Вождь, вождь, - ползет к нему на коленях старуха.
- Ты давно.. давно не был, давно не снисходи... - говорит она, судорожно целуя руку Анатолия-Генералиссимуса.
- Наставь, укажи... что дела... - говорит она.
- Сирия, Иран... обстановка очень сложная... - говорит она.
- Энергетическую защиту держать все труднее, - говорит она.
- Духовное сталинское ПРО... центр защиты советской Атлантиды... - говорит она.
- Трудно... не отчаяться... все очень напряже... - говорит она.
- Общий план комнаты. Сталин-Анатолий кладет руку на голову старухи. Говорит, чуть подумав.
- Слушай Проханова, - говорит он.
- Читай "Свободную прессу", - говорит он.
- Смотри новости, утренний и вечерний выпуски, - говорит он.
- В обед выпуск на ОРТ не смотри, там говно, - говорит он.
- Хорошо, хорошо, вождь, да, - говорит старуха.
- С этим, с этим что... - говорит она, стоя на коленях перед Анатолием-Сталиным.
- С американцем... - говорит она.
- Американца зарезать, часы его и костюм отдать товарищу Анатолию, - говорит Анатолий.
- Тело сжечь, челюсть и пальцы предварительно вырезать, - говорит Анатолий.
- Чтоб опознать не могли, - говорит он.
- Сделаем, сделаем, Вождь, - бормочет Старуха.
- И.. вот еще что... - говорит после своей коронной паузы Сталин-Анатолий.
- Да, да, конечно, мы слушаем Вождь, - говорит Старуха.
- Пусть Анатолий трахнет его в жопу! - говорит Анатолий голосом Сталина.
- После того, как вырежем челюсть и отрубим пальцы? - говорит ошеломленно старуха.
- Нет, - говорит задумчиво Анатолий.
- Сначала — в жопу, а потом можно резать пальцы и челюсть! - говорит он.
- Но потом — уехать! - говорит он, подняв вверх указательный палец.
- Взять все деньги из чемодана и уехать в США, - говорит он.
- Организовать подпольную ячейку под прикрытием семьи миллионеров, - говорит он.
- Вести разнузданный образ жизни, - говорит он.
- Снимать блядей, пить шампанское, жениться на модели! - говорит он.
- Вам все понятно, товарищ? - говорит он.
- Будет сделано, товарищ Сталин! - говорит старуха.
Анатолий, постояв немножко, закатывает глаза и падает прямо на Лунини. Американец хрипит. Старуха, ругаясь, оттаскивает Анатолия, бьет его по щекам. Когда тот открывает глаза с видом человека, вернувшегося из долгого путешествия, старуха злобно шипит:
- Ну, чего ждешь, слышал, что велел товарищ Сталин?! - говорит она.
- А ты, блядина, чего ждешь?! - говорит она Лунини.
Анатолий расстегивается, Старуха обрезает веревки в нижней части Лунини, пытается развернуть его. Агент ЦРА отчаянно сопротивляется.
- Товарищ, дай я, - говорит Анатолий.
Рывком поднимает нижнюю часть тела Лунини, фиксирует ее, снова связывая ноги. Бьет американца по спине. Становится за ним на колени, поглаживает себя, глаза лихорадочно блестят.
- Вихри враждебные веют над нами, - напевает он негромко.
- Мы-ы-ы к торжеству коммунизма веде... - мурлычет он.
- Товарищ, - плачет Лунини.
- Мой любимый писатель это Стейнбек, - плачет он.
- Он был коммунист, как ты, товарищ, - плачет он.
Сквозняк распахивает двери в комнату...
----------------------------------------
"Шпион вышел вон"
Новый роман Владимира Лорченкова
15 сентября
Здесь
