Сергей Сергеевич Каринский (enzel) wrote,
Сергей Сергеевич Каринский
enzel

«КРАСНЫЙ ХОРОВОД». О НИКОЛАЕ II И ФЕВРАЛЕ

В издательстве «Книговек» вышел четырёхтомник Юрия Галича, включивший в себя все основные произведения писателя, написанные за двадцать лет его литературной карьеры. О Ю.Галиче знают мало, поэтому нужно хотя бы в двух словах сказать о нём.

Настоящее его имя – Юрий Иванович Гончаренко (1877-1940), из семьи военных, сам кадровый офицер-кавалерист, служил в лейб-гвардии Кирасирском полку, окончил Академию. Участник Великой войны, во время которой командовал Архангелогородским драгунским полком, потом, уже в чине генерал-майора Генерального штаба занимал штабные должности. Участник Белого движения на Юге и Востоке России, эмигрант, с 1923 г. проживал в Риге, где и окончилась его жизнь – то ли в результате убийства сотрудниками НКВД, то ли в результате самоубийства. - http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%87,_%D0%AE%D1%80%D0%B8%D0%B9_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87

Первое и, наверное, самое известное его произведение – повесть «Красный хоровод», написанная в 1919 г. во время трёхмесячного плавания из Константинополя во Владивосток. Она представляет собой художественно-документальное повествование об увиденном и пережитом, начиная с зимы 1917 г. в Карпатах и до отплытия на Дальний Восток летом 1919 г.

Взгляды Ю.Галича на личность Николая II и Февральский переворот представляют интерес прежде всего своей типичностью – как выражение коллективной точки зрения значительной, если не большей, части русской военной и, тем более, гражданской интеллигенции. Без учёта подобных настроений понять случившееся невозможно. Перед нами, так сказать, пример антидинастических (но не антимонархических и уже тем более не революционных) настроений в умеренной и пассивной форме.

1. Настроения в Карпатах в начале 1917 г.

«Беседовали о предстоящей весенней кампании и прекращении достаточно всем надоевшей войны. Само собой разумеется, никто не сомневался в конечной победе над истощённым противником. Настроение было устойчивое и бодрое, подкрепляемое уверенностью в близкой развязке и заключении достойного мира.

Одновременно тайком передавалось многое другое.

Говорили что-то о конституции, не совсем точно уясняя себе значение этого слова, болтали о предстоящем государственном перевороте, возглавляемом якобы Ставкой и великим князьями. Пронёсся даже фантастический слух о заточении императрицы в Соловецкий монастырь.<…>

Нужно признаться, что ореол царя, никогда, впрочем, не бывший значительным, к третьему году войны поблек окончательно и мерк со дня на день. Всё ставилось в вину этому незадачливому, несчастному человеку, взнесённому капризом судьбы на тяжёлый русский престол в роковой час русской истории.

И затяжная в связи с технической отсталостью и неудачным командованием, неслыханно кровопролитная, опустошительная война. И назначения на высшие посты в государстве бездарных, недостойных, вызывавших общественное негодование лиц. И сплетни о шпионаже и вероломном предательстве, свившие якобы гнездо в Царскосельском дворце, - всё это косвенно или прямо относилось к царю и непопулярной царице.

В особенности раздражала распутинская история, раздутая до невероятных пределов, подрывавшая уважение к короне, набросившая мрачную тень на святость и чистоту царских чертогов. Много здесь ложного, преувеличенного и несправедливого, но доля истины всё же имелась. Убийство старца было встречено с ликованием...» <…>

2. Фрагмент, содержащей разговор автора с пехотным капитаном во время поездки в Петроград в самый канун Февральского переворота.

«Само собой разумеется, капитан Бобков как истинный патриот верит в близкую победу над упорным противником. Ценою страшного напряжения, миллионами раненых и убитых, потрясением всего организма заплатила Россия за свою темноту и техническую отсталость. Но победа – не за горами!..

Победа смоет позор поражений, даст стране уверенность в своей силе, укрепит зашатавшийся трон, проложит новые пути к могуществу, величию, славе!.. Император с высоты престола передаёт народу часть прав и, без сомнения, переходит в историю – Великим!..

Так говорит капитан Бобков.

А мне вспоминаются в эту минуту слова пленённого под Трембовлей прусского майора:

- С целым миром воевать невозможно!.. Мы будем, вероятно, раздавлены!.. Но Николай II никогда не будет Великим!..

Эти слова сидят в мозгу, точно гвоздь.

Часто они приходят на ум, и не понять их символического значения...

Россия надорвалась, это верно, но не сломан позвоночный хребет, не затронуто сердце... Ещё последнее, небольшое усилие, месяц, другой, может быть, третий – и победа, решительная и окончательная, обеспечена...

Разве до некоторой степени не справедлива старая истина, что «Россия проигрывала сражения, но выигрывала кампании»?

Только бы продержаться!..

Только бы не сдать в последний момент!..

Тем более что союзники не ставят активных задач. Наше состояние им известно. Весь цвет русского войска, весь кадр, гвардейские части, всё лучшее и отборное, уложено в первый же год войны. Задача теперь заключается в том, чтобы стоять на занятой линии, приковать к ней поредевшие массы противника, лишить его возможности переброски сил на Западный фронт, на котором решится судьба великой европейской трагедии...

Всё это было так просто и ясно, что не вызывало никакого сомнения, и картина грядущей победы рисовалась с полной определённостью.

Но слова майора смущали и волновали.

Образ царя, маленького, незаметного человека, с застенчивою улыбкой, с неуверенными движениями, тихого, скромного, лишённого природой всех внутренних и внешних черт венценосца и самодержавного владыки, в самом деле не укладывался в сознании рядом с эпитетом – Великий...» <…>

3. Фрагменты из главы «Великая – бескровная», о революционных событиях в Петрограде:

«Я отнёсся к известию (о революции – С.К.) почти равнодушно и поймал себя тотчас на мысли: «Революция!.. Чёрта с два!.. Армия в полном порядке!... Мало ли что может прийти на ум в петроградском болоте!.. Забастовка каких-нибудь мастеровых – это ещё не революция! <…>

Всё это было до того противно и мерзко, в особенности вид распущенного солдатского сброда, с наглыми лицами, с вызывающими движениями, всё это находилось в таком резком противоречии с порядком на фронте, где царит смерть и железный закон дисциплины, что в груди закипала жестокая злоба.

Не удивление и не возмущение, а именно злоба проникала насквозь и готова была прорваться наружу. И хотелось, чтобы произошло то, что могло бы при других обстоятельствах произойти каждый час, каждый миг и послужить грозным сигналом.

Хотелось, чтобы из первого же попавшегося переулка какой-нибудь смельчак в офицерских погонах, какой-нибудь поручик или капитан, кто угодно вынесся на галопе с парой пушчонок, снялся бы с передков и, на свой риск, на свой страх, дал бы два залпа картечью.

Неизвестно, что осталось бы от всей революции?..

Но не поручиков, ни капитанов, ни полковников таких не было. <…> (Этот отрывок отчётливо перекликается с известным местом из шульгинских «Дней», где автор жалеет об отсутствии пулемётов, которые рассеяли бы толпу перед Таврическим дворцом. Можно вспомнить и о предложении кн. В.Н.Шаховского бомбить дворец с воздуха. Видимо, во многие головы приходили тогда подобные мысли. – С.К.)

Движение ширилось, разрасталось.

Это уже не походило на уличное выступление кучки несчастных, сбитых с толку рабочих. Это был бунт, умело подготовленный, тонко рассчитанный, удачно приуроченный в отношении времени и точки своего приложения. А может быть, впрочем, просто стихийный взрыв, стремительно выросший от поджога маленькой спичкой в бурное пламя?<…>

«На следующий день, 2 марта, пронеслись слухи об отречении государя.

Ещё через день слухи стали свершившимся фактом. Двинутые на столицу войска получили приказание возвратиться. Настроение офицерского состава упало. Наблюдалось не столько сожаление, сколько тревога за будущее.

В самом деле, какое, в сущности, сожаление мог возбуждать в идейном смысле слабый, безвольный царь, окруживший себя близорукою камарильей и мужиком-проходимцем, с каким-то непонятным упрямством, до последней минуты, цеплявшиеся за свои самодержавные прерогативы, в критический час не сумевший защитить их мужественною рукою?

А между тем, по моему мнению, это было возможно.

Вопрос только в том, надолго ли удержался бы зашатавшийся окончательно трон, и не отразилось бы подавление революции отрицательным образом на будущих судьбах страны.

Впрочем, едва ли эти самые судьбы оказались бы ужаснее тех, которые выпали вскоре на долю России... <…>

С отречением государя наступило как будто некоторое успокоение, в том смысле, что исчез призрак ожидавшегося междоусобия и борьбы низложенной власти с новым правительством.

Одновременно началась травля царской семьи. Пошлые инсинуации, обвинения государя и государыни в измене, в порочной жизни, вплоть до обнажения альковных тайн, бессмысленная, глупая ложь не сходили с столбцов вновь появившихся газет. <…>

К сведениям об отречении государя и наследника престола я отнёсся с неоправдываемым спокойствием:

- Вместо императора Николая II будет царь Михаил II!
Сведения об отречении великого князя, в свою очередь, не вызвали во мне особой тревоги:

- Учредительное собрание изберёт форму правления!.. По всей вероятности, это будет конституционная монархия!» <…>

4. Размышления о Февральской революции по пути из Петрограда к новому месту службы:

«Как могло случиться, что трёхвековой царский престол, с великим историческим прошлым, преодолевший все испытания, выпавшие на его долю, казалось вросший на вечные времена в русскую землю, оплот и святилище огромного большинства русских людей – в один час, в один миг, словно карточный домик под порывом случайного ветра, рухнул и уничтожен русскими же руками?

Как могло произойти то невероятное, на первый взгляд, явление, что не подпольные заговорщики, сеятели политической смуты, не изуверы и бунтари революционного и социалистического толка, а цвет русской интеллигенции, культурные представители буржуазии, аристократии и даже члены царского дома стали идейными вдохновителями государственного переворота, направленного против самодержавной власти?

Наконец, как случилось, что все бывшие верные слуги режима, патриоты и убеждённые монархисты, высшие военачальники – великий князь Николай Николаевич, генерал-адъютанты Алексеев, Рузский, Брусилов, Сахаров, Эверт, главнокомандующие фронтами и армиями, - взнесённые на эти ступени и щедро обласканные тою же царскою властью, могли восстать против этой власти и потребовать отречения государя?

Если прибавить к этому, что решительно никто, за исключением разве единичных лиц, не пытался стать на защиту несчастного монарха, что всё ближайшее окружение в лице, казалось, наиболее преданных, испытанных слуг – дворцового коменданта свиты его величества генерала Воейкова, генерал-адъютанта адмирала Нилова, флигель-адъютантов Нарышкина, Мордвинова и других, императорского конвоя и прочих, наиболее близких к престолу частей, стремительно разбежались в самый ответственный час, картина трагического крушения становится потрясающей.

Да, старый Люцернский Лев, сохраняющий в поколениях память о героической страже Тюильрийского дворца, может, в данном случае, сделать только недоумевающую гримасу!..

Дело, конечно, не в том, что фактическими исполнителями февральского бунта, решившего участь режима, стали запасные солдаты столичного гарнизона, мастеровые и петроградская чернь. Почва для этого выступления была психологически подготовлена другими и ими же был дан первый сигнал.

Драматизм положения заключается в том, что не столько самодержавный режим т монархическая идея, отнюдь нет, сколько неудачный выразитель их, в лице императора Николая II, в конце концов, отшатнул от себя те национально настроенные, монархические и даже консервативные круги, у которых преданность венценосцу не заслоняла чувства любви к России.

И я прихожу к краткому заключению. Пробил двенадцатый час!.. Мера терпения преисполнилась!.. Бессильная, бездарная, близорукая власть в интересах страны не могла, очевидно, больше существовать!

Вопрос теперь в том, насколько новая власть окажется совершеннее и могучее той, на голове которой держался до сих пор тяжёлый венец Мономаха?..»

(Ю.Галич. Т. 1. М., 2012. Красный хоровод. Гл. 1, сс. 22-23; гл. 2, сс. 38-39; гл. 3, сс. 40-41, 43, 47-50;; гл. 4, сс. 51-52)
Tags: история, литература
Да обычный детский лепет. "Ну не могут же они...". Естественно, это были типичные общественные настроения, иначе бы ничего бы и не случилось.
Дейтвительно печальная картина, насколько у нормального русского офицера были промыты мозги до всякого февральского переворота.
-"в связи с технической отсталостью"-, -"Бессильная, бездарная, близорукая власть"-, -"Образ царя, маленького, незаметного человека.... лишённого природой всех внутренних и внешних черт венценосца"-
Прямо цитаты из современного просоветского ЖЖ.
Ну и ещё странный пиетет к мимолётной фразе какого-то пленного немца тоже озадачивает.
Видно, что человеку стало до конца ясно во что он "вляпался" и к чему был причастен непосредственно. Художественное вкрапление в мемуар "какого-то пленного немца" мимолётное проявление стыда за соучастие.

А так:
20.02.1917 — полковник
2 апреля 1917 — Генерал-майор Генштаба
усё ясно.
Ну не факт. Было бы чувство ответственности за соучастие - просто бы обходил имя царя стыдливым молчанием. А тут нет - честно и старательно воспроизводит все антимонархические мифы.
С немцем вообще странный феномен. Вот не могу я представить кадрового прусского офицера, мазохистски рефлексирующего по поводу фразы пленного русского(да хоть и французского)майора.
В эпизоде с немцем явно напрашивается вопрос: "а почему Вы так считаете?" Но он почему-то не был задан, или же автор о нём умолчал.
Хм. Да почему вообще слова пленного неприятеля вообще должны быть предметом для серьёзных раздумий и переоценки взглядов? Это офицер армии проигрывающей стороны - его слова по определению гипертенденциозны и несут в себе пропаганду. Вот после победы - ок, можно порефлексировать, но почему во время войны русский боевой офицер превращается в мятущегося интеллигента?
Мне кажется, что это никакая не рефлексия. Скорее резонанс. Поэтому и помнил, и "ярко вписал". Потому старательно воспроизводит все сплетни, что этим всем живёт. Клинч в Семье дал широкие метастазы.
Ну не знаю. Должен же понимать, что ссылаться как на авторитет, на пленного неприятеля - последнее дело.
"Близко сердцу".
Он, конечно, не "ссылается на него как авторитет", а всего лишь вспоминает по ассоциации, как некий знак, предзнаменование, точнее говоря.

enzel

February 3 2013, 13:07:33 UTC 6 years ago Edited:  February 3 2013, 13:12:58 UTC

Ну, он отклонял предложения о переводе на другую должность несколько раз, в течение 30(!) месяцев командуя полком. Наконец он сдался - но это было ДО переворота. А сдался потому, что речь шла о должности начштаба кавдивизии с правами бригадного генерала. Ни в чём он не участвовал и не состоял. Это вполне типичная картина - трафарет. И как таковая, имеет уже не субъективное, а объективное значение, как картина мира.
Хмм, были офицеры с другим мнением: Туркул, Дроздовский...
Разумеется. И было бы странно, если б их не было.
Вам не кажется несколько странной ситуация во время войны "отклонял предложения о назначении"?
Нет, поскольку это были именно предложения, а не приказы. По форме такие: "Не встречается ли препятствий к назначению вас военным представителем в главную квартиру главнокомандующего итальянским фронтом?". Это же ещё Русская Императорская Армия, не советская.
и как отклонял?
Говорил, что хочет продолжать командовать полком, сжился с ним, что-то в этом роде. Он же добился перевода на фронт из тыловой крепости. Я должен тут поправиться: он командовал полком не 30 мес., а 15, что тоже немало для полковника Генерального штаба во время войны.
"хочет" и "сжился" никак не может быть препятствием к назначению.
Наоборот, это важнейшее препятствие - нежелание менять должность и место службы. Как это формулировалось в служебной переписке - надо смотреть.

/нормального русского офицера были промыты мозги до всякого февральского переворота/

Нелепость: если у офицера промыты мозги, то его нельзя назвать нормальным офицером.
Ну я имел в виду, что это кадровый офицер, не чуждый монархических взглядов, нормальный патриот, и т.д.

А где он чужд монархических взглядов?

Даже после отречения всех: "- Учредительное собрание изберёт форму правления!.. По всей вероятности, это будет конституционная монархия!»
Я и говорю - НЕ чужд.
Но это же можно сказать и относительно всей армейской верхушки - разве там были другие?
Что думала(а не декларировала) верхушка, мы никогда не узнаем, а вот среди младшего-среднего офицерского состава хватало республиканцев, а то и пораженцев.
Разумеется, учитывая огромный приток офицеров военного времени.
Ну вот: а тут нормальный человек со здоровым патриотическим стержнем, лояльный к монархии, и то - говорит штампами из левой прессы. Страшно представить, как же выражался его коллега-социалист.

/говорит штампами из левой прессы/

Струве П. для союзников 7 февраля 1917 года:
«…Едва ли стоит говорить, что своей реакционной политикой царизм ослабляет наиболее умеренную и культурную часть общества, выбивает почву из-под ног патриотически мыслящих элементов и способствует распространению нигилизма.
Именно отсюда проистекает то повсеместное для нынешней России ощущение, затронувшее также и армейские круги, что конфликт царской власти с народом угрожает России полномасштабной революцией...»
И что? Можно ещё Гучкова процитировать.

Вы не в курсе, что Струве - наш самый мощный ум за первые двадцать лет прошлого века?

А кто его назначил на эту должность?:)

А это качество может быть должностью?
В трилогии Краснова "Largo-Выпашь-Подвиг" есть сквозной персонаж по фамилии Стасский, "первый ум России, друг самого Толстого". На Струве он, к счастью не похож, сильно старше, хотя дотягивает в эмиграции до нач. 30-х :)

Т.е. там это должность.
Что ж, само собой: в искусстве главное не реальность, а фантазия.

/«Как могло случиться, что трёхвековой царский престол...словно карточный домик под порывом случайного ветра, рухнул... /

Ответ: Во время Февральской революции знаменитый приказ
№ 1 Петроградского Совета по гарнизону, распространённый местными Советами по всей стране, стал как бы клином, вбитым в тело армии, после чего она раскололась на две части и стала быстро разлагаться. В тот же день 1 марта представители Думы и Исполкома Петросовета приняли программу, не менее гибельную уже для всей страны: одна только замена полиции народной милицией и выборы в органы местного самоуправления сметали все прежние скрепы государства. Оставался царь. Известное отречение было опубликовано 4 марта. Писатель В. Розанов в своей едкой манере писал: «Русь слиняла в два дня. Самое большое — в три. <…> Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом — буквально ничего. Остался подлый народ <…>» .

Почему пал царизм?

Ричард Пайпс
ТРИ «ПОЧЕМУ» РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ.
Если отбросить все экивоки, Путина надо поддерживать, получается.
Зачем? Чтобы продолжать пребывать в советском тупике? Сейчас терять уже нечего, а тогда потеряли всё.
Не ради холивара, но меня честно удивляет с какой легкостью происходит откат к такой вот точке зрения. Как это "нечего терять"? Вы серьезно? "Конституционная монархия" тоже, вобщем-то, был легкий штрих по тем временам. Да и "тупик" СОВЕРШЕННО НЕ СОВЕТСКИЙ. Скорее уж латино-американский с советскими декорациями.

Это упорствование в сохранении советских декораций, советской преемственности и идентичности абсолютно неприемлемо. Но путинская чекистская хунта (вот Вам и латиноамериканизм) иначе не может. А дальше нужно, чтобы сложился субъект, который эту ситуацию изменит в сторону превращения России в нормальное современное национальное государство.
Да, соглашусь пожалуй с вами. Декорации надо ломать без вариантов.
Можно спросить, какое современное национальное государство может быть примером для России, если таковое существует?
Полагаю, что любое гос-во "первого мира", построенное не на федеративных началах.
Да, похоже, типичные предфевральские настроения.