Кавказский крест

В стране, известной под именем Горного Дагестана, возвышается гора Гуниб. Ее верхняя площадка, немного покатая, имеет около тыся­чи десятин, а окружность горы внизу равняется почти пятидесяти вер­стам. На этой горе, по ручейку, сбегающему с крутых скал, лепится небольшой аул в сотню дворов. Жители имели под рукой воду, лес и пашни; им не было надобности спускаться вниз, по кручам. Вся окру­га состояла из голых скал, на уступах которых горцы построили аулы и натаскали земли, необходимой для разведения садов. Сообщение с соседними аулами возможно только верхом, и при всем том в некото­рых местах всадник должен непременно слезать. Чем выше поднимать­ся, тем горы кажутся пустыннее; наконец, попадаются лишь мхи да ягели, серебристого, ярко-зеленого и красноватого цвета. Воздух редок, дышать трудно, и как только скроется солнце, становится сыро, холод­но; густые облака окутают окрестные горы — ничего не видать ни вблизи, ни вдали. Эти облака сгущаются в темные, свинцовые тучи; блеснет молния, раздастся первый удар грома — и пошли гулять рас­каты по всем ущельям. Гром гремит, не прерываясь, а тут еще страш­ный ливень сменяется то градом, то вьюгой; ветер, срывая с верхушек гор снег, крутит им, как в зимнюю метель. Страшна такая гроза в го­рах. Внизу шумят черные речки; они извиваются под горой или же сразу обрываются шумным водопадом. Немного рек в Нагорном Даге­стане, и все они носят название Койсу: Андийское Койсу, Аварское, Кара-Койсу и Казикумухское Койсу. Жители Дагестана бедны, как их голые скалы; в некоторых обществах имеются пастбища; другие разво­дят на своих утесах виноград, а хлеба не сеют вовсе; самая населен­ная страна в Дагестане — Авария, но у аварцев также мало земли, способной к возделыванию; главная и доходная статья их хозяйства — лук и чеснок, которые они развозят по всему Дагестану. Вот сюда-то удалился Шамиль, когда наши войска, под началом того же неутоми­мого Евдокимова, заставили его очистить Чечню. Здесь, в Нагорном Дагестане, Шамиль приготовился к последней и отчаянной борьбе.

В половине июля 1859 года Шамиль, в ожидании русских, прика­зал горцам очистить левый берег Андийского Койсу и перебраться с семействами в аулы правого берега. Аул Килятль, в котором помеща­лось семейство Шамиля, был хорошо укреплен; в нем находилось три­надцать орудий; весь правый берег реки был укреплен завалами. Кази-Магома, сын Шамиля, наблюдал дорогу из Аргунского ущелья. К сто­роне Каспийского моря находились укрепленные пункты: Бурундук-Кале, Кикуны и Чох; они защищали дороги и переправы внутрь Дагестана .С южной стороны защищал доступы Ириб, где находился зять Шамиля; тут помещались большие запасы пороху, снарядов и продовольствия.

Русские войска, направляемые с фельдмаршалом Барятинским , вступи­ли в Дагестан с трех сторон. Чеченский отряд шел прямо на Шамиля через аул Ведень, на снежный Андийский перепал, Дагестанский отряд вступал в непокорную область со стороны Шуры, а Лезгинский начал действовать со стороны Главного Кавказского хребта, направляясь на левый фланг Шамиля. В половине июля к чеченскому отряду прибыл Главнокомандующий и на другой же день, со всей кавалерией, произ­вел осмотр дорог, ведущих в Андию. Неприятельские пикеты, занимав­шие перевал, дали сигнальный выстрел, затем скрылись. Наши увидели Андию и окружающие ее четыре аула в огне; вся местность была как на ладони: открывались Андийские ворота, путь в Дарго; правее — го­ра Килятль, с новыми укреплениями, а дальше неясно синели горы Аварии. Теперь Шамиль не мог уже рассчитывать на Чечню: все пути туда были заперты. Русские войска видели повсюду следы губительного огня: все ближние и дальние аулы были выжжены, на месте их торча­ли голые стены. Жители были озлоблены жестокостью имама: он ли­шал их продовольствия, заставлял насильно угонять скот, перетаскивать скудные пожитки.

Между тем отряд потихоньку подвигался к реке, разрабатывая на каждом шагу дороги. Спуск к Андийскому Койсу оказался очень крут, так что пришлось прокладывать обходную дорогу. Противоположный берег, белевший аулами в густой зелени садов, окруженными терраса­ми полей, занимали горцы под предводительством Кази-Магомы.

В дагестанском отряде барона Врангеля весь июль прошел в разра­ботке дорог по Салатавии и подвозе провианта, снарядов, инструмента. Между отрядом барона Врангеля и Шамилем пролегал высокий Салатавский хребет, составляющий продолжение Андийского; за ним начи­налось лезгинское общество Гумбет. Лазутчики дали знать в отряд, что дороги попорчены, что все жители призваны к оружию, а семейства их и стада отправлены, по приказанию Шамиля, в Аварию, то есть в глубь Дагестана. Войскам барона Врангеля нужно было исполнить са­мое трудное дело — захватить в свои руки Сагрытловскую перепра­ву - ниже по течению Койсу, чем располагался Шамиль. Солдаты принесли на руках мост, сделанный еще в Буртунае: едва они, вконец измученные, добрались вечером до реки, как с другой стороны открыли по ним жестокую пальбу; оказалось, что навести мост нельзя. На дру­гой день — это было 15 июля — наши увидели, что Койсу протекает здесь в глубоких, отвесных скалах, подступить к которым нет никакой возможности; единственное место, где река суживалась до двух сажен и где у горцев был уже мост, находилось под сильным перекрестным огнем. На том берегу тянулась вверх крытая галерея, из которой тор­чали сотни стволов; другая галерея, из толстого тесаного камня, была устроена вдоль берега. Наша артиллерия не могла раскрыть эти гале­реи, потому что спуск к реке оказался сорван сажен на семь. Генерал Ракусса, командовавший передовым отрядом, решился переправиться ниже Сагрытловскою моста, где берег был доступнее, хотя сама река гораздо шире, до пятнадцати сажен; на другой стороне, за кручей, засело в пещере не более двадцати горцев, которые никак не ожидали, чтобы здесь могла совершиться переправа.

В ночь на 16-е число с нашей стороны были насыпаны завальчики, в которых залегли стрелки от Дагестанского полка и 21-го стрелкового Батальона, а против самой пещеры устроили батарею из трех единорогов. Горцы, увидя себя отрезанными, просили пощады, причем обещали даже укрепить канат. Для того, чтобы подать на ту сторону канат, вызвалось трое охотников: рядовой Дагестанского полка Кочетов, уже старик лет пятидесяти , и юнкер Шпейер кинулись в стремнину реки , чрезвычайно быстрой , как и все кавказские реки ; долго они барахтались в пучине , между камнями пока добрались до берега ; горцы сидели в пещере не шевелясь, под страхом расстрела. Когда канат был укреплен, к нему подвесили на кольцах деревянную доску, по которой стали один за другим перетягиваться охотники .Собравшись в кучку , двадцать три человека, под командой офицеров, вскарабкались по скалам до пещеры, ворвались в середину и истребили всех мюридов . Те дали Шамилю клятву над Кораном, что не уступят переправы, а когда увидели, что русские занимают берег, - открыли из пещеры пальбу. Теперь нашим оставалось совладать с бешеной рекой. На первых порах что ни придумывали - не удавалось, а, между прочим, неприятель собирался к месту переправы, хотя пока держался в отдалении, за буграми. Тогда подполковник Девель приказал сделать из коновязей пле­тенку, 14 сажен длиною; на две сажени подвели плотину и, перетащив плетенку по канату, устроили висячий мост. К рассвету 18 июля во­семь рот Дагестанского полка поодиночке, ползком перебрались через Койсу. Храбрые кавказские войска, завидя неприятеля, рвались в бой; генерал Ракусса решил с этими ротами атаковать горцев. С восходом солнца войска были уже на завалах, но нашли их пустыми — горцы ночью сбежали.

Утвердившись на правом берегу, русские выбрали для устройства переправы более удобное место, а именно где висящие над бездной скалы сходятся всего на пять аршин. Так как спуск через скалу был взорван, то к ней приделали деревянный сруб, и тогда переправа по­шла безостановочно. После двухдневного отдыха Ракусса двинулся для занятия Белитлинской горы. Подъем защищала тысяча аварцев, сидев­шая за завалами. Известный своею удалью сотник Гайдар-бек обошел гору слева и стал подниматься; солдаты лезли на четвереньках, хвата­ясь за камни, за колючки. К вечеру они уже стояли лицом к лицу с передовым постом. Горцы так оторопели, что не знали, за что взяться; когда они второпях схватились за лопаты, чтобы делать завал, их всех перебили, а потом кинулись на остальных защитников этой неприступ­ной горы. На четвертый день к войскам барона Врангеля подошел от Темир-Хан-Шуры его помощник, генерал Манюкин, с довольно значи­тельным отрядом пехоты и конницы.

В это же самое время с юга, от Кавказских гор, наступал отряд под началом генерала Машкова. В короткое время главная неприятель­ская позиция была обойдена с обоих флангов — с тыла угрожал ей отряд Врангеля. Тогда в наши лагеря ежедневно стали появляться старшины от непокорных обществ и просили мира; наибы Шамиля, или его областные правители, приносили главнокомандующему пожало­ванные им значки. Наступило время, когда сами жители стали помо­гать завоеванию края. Так, в конце июля отряд генерал-майора Тархан - Мауравова подошел к сильному укреплению Чох. Засевшие в нем горцы хотели обороняться и уже сделали несколько выстрелов, но сосе­ди забрались им в тыл и заставили их сдаться. В другое время этот аул обошелся бы нам дорого: наверху, в скале, был вырублен порохо­вой погреб, цистерна для воды и казарма; от главного укреплении шли во все стороны сводчатые галереи, из которых одна к роднику; собственно же для стрельбы были выстроены особые галереи с бойницами и барбеты с блиндажами ( крытые насыпи ); последние – для артиллерии.

Шамиль, услышав про эти события, бросил свое укрепление с тринадцатью орудиями и скрылся; Кази - Магома тоже оставил завалы, очистив неприступное Койсу. Во время бегства Шамиль ясно увидел, что время его власти миновало. Там, где его слова были до сих пор законом, он встречал уже неприязнь. Жители Куяды затеяли с ним перестрелку, отбили у него лошадей и меру серебра. Шамиль с четырьмя сотнями мюридов укрылся на Гунибе, где у него было пять орудий. Один из самых его способных и деятельных помощников, Даниэль-бек, управлявший южными племенами Нагорного Дагестана, сдал 2 августа сильно укрепленный аул Ириб, с девятью орудиями, с большими запаса пороха и свинца, а сам явился без оружия, с повинной головой, к князю Барятинскому. Главнокомандующий, именем государя императора, его простил. С небольшим конвоем начальники главных отрядов съезжались со всех сторон на совет к главнокомандующему, и нигде ни в горах, ни в ущельях, они не встретили ни малейшего сопротивления, ни даже насилия или обиды; видимо, население Дагестана, утомленное борьбой, смиренно ожидало своей участи в надежде на лучшие времена.

В две недели Дагестан покорился; полувековая война приходила к концу. Неприступные теснины, крепкие природой и искусством аулы, крепости замечательной постройки, пятьдесят орудий, большое число снарядов, значков и разного оружия — сданы в самое короткое время. Край, в котором до сих пор гремели выстрелы, должен был умиротво­риться. Для наших храбрых войск настала пора другой работы, хотя и мирной, но все-таки тяжелой: проложить дороги, устроить мосты, вы­брать места для укреплений, заложить их и выстроить — все то, что могло показать, что мы остаемся здесь навсегда. После невероятных трудностей войска проложили колесную дорогу через Андийские горы и хребет Гаркалай-Лам : этим путем соединялись Чечня и Дагестан, на границе которых было воздвигнуто укрепление Преображенское, защи­щавшее переправу через Койсу. Теперь можно было приступить к ов­ладению Гунибом, так как Шамиль все еще думал сопротивляться наше-му оружию.

Хотя гора Гуниб и без того была неприступна по своей природе, Шамиль приказал подорвать все скалы, на которые не очень надеял­ся; тропинки укрепил толстыми стенами и башнями; над обрывами были приготовлены груды камней для скатывания на случай присту­па. Было сделано все, что только могли придумать искусные в гор­ной войне лезгины. 9 августа войска дагестанского отряда, в числе десяти батальонов пехоты и семи сотен конницы, растянулись на пятьдесят верст вокруг Гуниба; резерв стал особо, у Кегера. В отря­де со дня на день ожидали приезда главнокомандующего. Он в это время спустился по течению Койсу, видел место славной переправы дагестанского отряда, проехал мимо Ахульго в Гимры. Отсюда, по пути в Аварию, провожали князя одни лезгины: конвой из драгун был отпущен. Все население страны спешило навстречу главнокоман­дующему. Он приносил не только освобождение от Шамиля, но и возвращение к старым порядкам, о которых аварцы сохранили воспо­минание; было время, когда аварские ханы считали себя повелителя­ми всего Дагестана. Князь Барятинский, именем государя императора, назначил им нового хана. Из Хунзаха, бывшей столицы Аварии, князь спустился в долину Койсу, к аулу Голотль , откуда его провожал со своей милицией до самого Гупиба смелый наиб Кибит-Магома, защищавший течение Андийского Койсу.

Здссь, под Гунибом, на глазах Шамиля, окрестные жители встреча­ли князя ружейными залпами, оглашали воздух радостными криками. Через два дня присоединился к войскам и отряд под началом Лорис-Меликова. Еще до приезда главнокомандующего Шамиль пытался всту­пить в мирные переговоры, но они ни к чему не привели. Мюриды, высланные Шамилем, держали себя так надменно, как послы великого владыки; они требовали, чтобы на время приостановки военных дейст­вий один из наших генералов с полковником Лазаревым оставались у них в заложниках. Разумеется, такое дерзкое требование не могло быть уважено, и когда от Шамиля потребовали короткого ответа — согласен ли он оставить Гуниб, — Шамиль отвечал с важностью има­ма: «Наверху Бог, а на Гунибе — его правоверные мусульмане и в руках их мечи для священной войны». Главнокомандующий приказал начать военные действия.

Восточный скат горы был самый доступный, но его-то и укрепил Шамиль, оберегая самым бдительным образом. На совете главнокоманду­ющего было решено с этой стороны не штурмовать и только для виду вести осадные работы. В ночь на 24 августа стрелки Ширванского полка, под огнем горцев, выдвинулись с этой неприступной стороны вперед и расположились за камнями, имея резервы в заброшенном хуторе. Прочие войска получили приказание занять некоторые пункты близ скалистых обрывов верхней части горы. На следующий день перед рассветом коман­дир 1-го батальона Апшеронского полка, подполковник Егоров, подошел с южной стороны к обрыву, что не было замечено по случаю большого тумана. Тогда Егоров повел свой батальон дальше, на вершину горы. Горцы никак не ожидали нападения с этой стороны; здесь у них был только небольшой караул. Перед апшеронцами стояли три скалистых об­рыва, один над другим, до десяти сажен вышины. Охотники, обутые в лапти, с лестницами и крючьями, вскарабкались на нижний обрыв; они шли наверняка, побывав здесь раньше с капитаном Скворцовым и пра­порщиком Кушнеревым. За ними двинулся батальон. Охотники полезли дальше, но неприятель их уже заметил и открыл пальбу. Однако это не могло остановить отважных апшеронцев: они лезли как кошки, подсажи­вая друг друга, и к шести часам утра весь батальон был на верхней площадке Гуниба. В это время охотники уже успели захватить неприя­тельский караул. Когда подошло еще две роты 4-го батальона, полков­ник Тергукасов повел их к аулу, до которого считалось восемь верст; по дороге к ним присоединился 21-й стрелковый батальон, который поднял­ся правее апшеронцев, с той же южной стороны Гуниба. Еще больше помогли апшеронцам войска, стоявшие на противоположной стороне Гу­ниба. Ночь была темная, хоть глаз коли; мертвое молчание нарушалось ревом клокочущей внизу Кара-Койсу ; наверху изредка раздавались окли­ки часовых, да по временам, для острастки, скатывались камни. Часа в два ночи ударили внизу тревогу: загрохотали барабаны, заиграли сиг­нальные трубы, раскатилось грозное «ура» вперемежку с частой пальбой. Горцы сначала молчали, недоумевая, в чем дело. Когда же ширванцы, залегшие под скалой, приняли тревогу, то горцы с остервенением стали кидать сверху камни: покатились громадные глыбы с треском и шумом, то раздробляясь в куски, то увлекая с грохотом твердую землю и мелкие камешки. Внизу пальба , наверху тоже - гора оделась облаком пыли и дыма . Так продолжалось два часа, в которые горцы успели израсходовать свои камни : они катились все реже и реже. Наступил рассвет; ширванцы оставались за выступом скалы, где преспокойно вырубали себе ступеньки . Тревога оказалась фальшивой, с целью отвлечь внимание и силы горцев в эту сторону. Вот почему апшеронцы могли так легко подняться. На выступе скалы показались два горца, они махали папахами и кричали: «Взойдите, Шамиль хочет бежать!» Ширванцы крикнули «ура!» и полезли, цепляясь за кусты, за каждый выступ; упираясь коленями в стену, многие держались над пропастью, пока снизу не толкнут шты­ком — тогда или мигом наверх, или с треском вниз. Так поднимались ширванцы. Устроившись на горе, отряд князя Тархан - Мауравова пошел в обход аула с восточной стороны. Одновременное появление наших войск на площадке Гуниба привело в изумление горцев; покинув свои позиции, они бежали в селение; сам Шамиль с сыновьями заперся в сакле. Часть мюридов, человек около ста, оказалась отрезанной; она за­няла лесистый холм, откуда открыла пальбу по ширванцам. Полковник Кононович послал две роты выбить их из-за камней; тогда горцы броси­лись с шашками и, встретив отпор, кинулись в другую сторону, где на­ткнулись на наш караул и были истреблены все до единого, кроме ма­ленького ребенка на руках у матери: каким-то чудом он уцелел. Уже войска готовы были ворваться в аул, но генерал Кеслер, начальник осад­ных работ, желая в точности исполнить приказание главнокомандующе­го — взять Шамиля живьем, остановил войска и расположил их так, чтобы не ушел ни один мюрид. В это время прибыл на высоту князь Барятинский. Он приказал остановить перестрелку с мюридами, засевши­ми в саклях, и послал им предложение сдаться, чтобы не губить напрас­но жен и детей. Переговоры тянулись часа два. Шамиль колебался и медлил. Наступал вечер, войска рвались вперед; их трудно было сдер­жать. Наконец вышел мюрид и закричал, что Шамиль сдается, но не выйдет из аула без Лазарева. Послали Лазарева. Вступив на площадь, он увидел толпу мюридов, около сорока человек, вооруженных с головы до ног, с мрачными лицами; неподалеку, прислонившись к сакле, стоял высокий и красивый горец, с важной осанкой и печальным выражением лица. Лазарев тотчас же признал в нем имама. «Шамиль! — сказал он ему. — Всему миру известно о твоих подвигах, и слава их не померк­нет, если ты покоришься назначенной тебе судьбе. Этим спасешь ты се­бя, свое семейство и всех оставшихся верными тебе. Во имя Бога, пой­дем!» Шамиль не знал, что делать: он не верил. «Иди к моим сыновьям и останься, пока я вернусь». - «Я пришел сюда по твоему желанию, а не прислан заложником. Пойдем вместе, а не то я уйду назад». Мюриды подняли громкий ропот, но Лазарев, отлично говоривший по-татарски, сумел их усмирить, сказав, что не добро они советуют имаму. Тогда Шамиль попросил, чтобы на его пути не было ни одного мусульманина. Лазарев послал бывшего при нем переводчика исполнить эту просьбу. Наконец шествие тронулось: впереди Лазарев, за ним Шамиль, окружен­ный толпой мюридов, с засученными по локоть рукавами, с ружьями на­готове. Когда войска завидели владыку Чечни и Дагестана своим плен­ником, единодушное оглушительное «ура» покрыло площадку Гуниба, отозвалось в окрестных горах, многократно откликнулось в недоступных ущельях и безднах. Каждый русский человек, от генерала до солдата, почувствовал в эту минуту, что он присутствует при одном из величай­ших событий. Шамиль встревожился, остановился, потом повернулся к аулу. «Разве не понимаешь, - спросил его Лазарев, - что войска, по приказанию сардара, отдают тебе приветствие?» Шамиль продолжал путь. За полторы версты от аула в роще сидел князь Барятинский. «Шамиль! Ты не хотел приехать ко мне на Кегерские высоты, — так я сам пришел к тебе с войсками. Теперь твоя участь зависит от воли Государя императора; но я надеюсь, что его величество уважит мое ходатай­ство о тебе...» — «Сардар! Прости, не осуждай. Я — простой уздень, дрался тридцать лет за веру, но теперь стал стар, утомился: народы мои мне изменили, наибы разбежались. Поздравляю вас с победой и от души желаю с успехом править горцами на их благо!» Когда Шамилю объявили, что он теперь военнопленный и должен ехать в лагерь, имам по­бледнел, задрожал и схватился за кинжал. И тут Лазарев сумел его ус­покоить, сказав, что нужно подчиниться воле главнокомандующего. Имам сел на тот же самый камень, на котором только что сидел князь Барятинский, и долго не хотел сходить с этого места. С трудом граф Евдокимов мог уговорить его подняться. В сопровождении эскадрона драгун Шамиль был отправлен на Кегерские высоты.

При овладении Гунибом наши взяли четыре пушки, секиру Шами­ля и сотню мюридов, Не велики эти трофеи, но они были дороги, как последние трофеи в пятидесятилетней кавказской войне. Вся восточная часть Кавказа, от Военно-Грузинской дороги до берегов Каспия, покорилась России. В память, этого великого события Государь император учредил особый Кавказский крест, которым мог украсить свою грудь всякий , кто дожил до этих славных дней. Известие о плене Шами­ля разнеслось по всему Кавказу, поразив умы горцев. Горные племена Западного Кавказа, одно за другим, стали изъявлять покорность. Бжедухи – самые упорные – покорились первые; за ними – племена, живущие между реками Лабой и Белой. Прошло еще несколько лет – и весь Кавказский перешеек, между морями Черным и Каспийским, уже пользовался благодетельным миром.

В конце августа Шамиль выехал со своим семейством в Шуру в сопровождении двух эскадронов драгун, двух конных сотен и батальона пехоты. Горцы выходили тысячами навстречу имаму, в чем им не де­лали препятствий. Женщины плакали навзрыд; мужчины старались прикоснуться губами к его одежде. Из Шуры поехали дальше, в Рос­сию, в экипажах. Государь император принял имама в Чугуеве, и при­нял его ласково, со свойственной ему приветливостью; на другой же день Шамиль присутствовал на высочайшем смотру двух кавалерийских дивизий. Множество конницы, ее стройные движения, быстрота и лег­кость построений привели Шамиля в неописанный восторг. А он так долго мечтал устроить конницу у себя на Кавказе!

Побывав в обеих столицах, Шамиль поселился на житье в Калуге и до конца дней благословлял великодушие и царские щедроты монар­ха, успокоившего его старость.

Общедоступная военно-историческая хрестоматия. С.Петербург.1887 г Абаза Константин Константинович