Плоды "Просвещения"

Абсурд западного рационализма

Цитирую полностью из веблога ondrei

"....Жизнь «золотого миллиарда» заорганизована до предела: люди в Англии бронируют посещение дантиста за полтора года – и… посещают в указанный срок.  Едва поступив на работу, француз уже подсчитывает размер пенсии.  Да что там люди! – Вспомним, кума Тыкву (из «Чиполлино»), кто всю жизнь собирал кирпичи себе на халупу к старости.  Да что там кум Тыква! – я в гипнозе австралийской чернильности звоню своим друзьям в Россию:
– Слушай, давай встретимся 5-го сентября в 10 утра.
– Да нет проблем!  Звони 4-го вечером, там и порешим.  А ещё лучше 10-го в 9 утра (!)
Люди встроены в «золотой миллиард», как шестерёнки в часовой механизм, и не дай Бог, что-то будет мешать этой работе. Вот идёт, положим, человек по коридору мне навстречу:
– Как дела?
– Да всё в порядке, – отвечает, показывая обласканные дантистом зубы.  Заходит в туалет, и (положим) вешается.  От него этим утром ушла жена. 
А сказать об этом, пожаловаться кому? – Нельзя.  На это наложено табу в обществе с подогнанными шестерёнками.  Плакаться в жилетку другу считается очень-очень неприлично.  Приличнее – в петлю.  И я понимаю, ПОЧЕМУ плакаться не положено в ИХ часовом механизме.  Потому что нарушится плавный ход производственного процесса.  Вот пожалуется мне на жену коридорный встречный, я расстроюсь, да ещё пойду с бедолагой в пивную заливать его солёное горе.  А производственный процесс встал.  Пропал трудовой настрой, а филигранно отлаженный механизм недополучил своего запланированного с утра продукта.  А весь «миллиард» недополучил своего жирного шмата счастья.  И это непорядок.  Кто мешает процессу создания понятного механического счастья – пусть лучше вешается, ибо он покушается на сами основы западного общества, а именно, рационализацию земной жизни человека.  Жизнь человека должны быть понятна и прозрачна от начала до конца, неясные желания подавлены, а ясные желания сформированы, и в таком сформулированном виде удовлетворены.

У Леонида Андреева в «Рассказе о семи повешенных» приговорённые доживают последние дни перед казнью.  Один из них, уголовник-рецидивист Цыганок, поначалу шутит с надзирателем: мол, не пожалейте мыла на мою верёвку.  А потом и вообще невообразимое происходит – ему предлагают жизнь в обмен на работу палачом.  И вот Цыганок «живо представляет себе площадь, залитую народом, высокий помост, и как он, Цыганок, в красной  рубахе  разгуливает по нём с топориком.  Солнце освещает головы, весело поблёскивает на топорике, и так все весело и богато, что даже тот, кому сейчас рубить голову, тоже улыбается».  Но парень ломается, жеманничает.  «Ещё раза два заходил надзиратель, и, оскалив зубы, Цыганок говорил:
     – Какой скорый.  Ещё разок зайди.
И наконец, мельком, в форточку, надзиратель крикнул:
     – Проворонил своё счастье, ворона!  Другого нашли!
     – Ну  и черт с тобой,  вешай сам!  – огрызнулся  Цыганок.  И  перестал мечтать о палачестве».

А чем мы не приговорённые?  Пусть у нас не неделя до исполнения приговора, смерти, а несколько сотен – какая разница!  Вот если представить себе заключённого, у которого каждый день спланирован, мероприятия расписаны на всю неделю вперёд: утренняя гимнастика, прогулка по тюремному двору, чистка зубов на ночь.  Последний день тоже спланирован: приведение в порядок одежды, уборка помещения, и, естественно, чистка зубов.  Ну, не абсурд ли это?!  И не является ли нелепое поведение Цыганка более адекватным надвигающемуся абсурду, уже непостижимому?  Экзистенциальное безумие бытия вот-вот готово опрокинуться в жуткую бездну, а некоторые по привычке всё пытаются это бытие рационализировать.  Всё пытаются задвинуть в дальние ящики стола неудобоваримые выверты сознания, а самим остаться в комфорте привычной дребедени.  До самых последних минут, до того, как сладкая слюна не закипит на кончике языка.
Русский прерывистый, спорадический стиль жизни – это реакция на надвигающееся безумие неизвестности.  При таком ломком жизненном укладе трудно подогнать событие к событию – остаются щели, через которые нам зияет абсурдная изнанка бытия.  Но так как-то легче переносить тоску «приглашения на казнь».  Русская дорога на эшафот спотыкучая, с приключениями, этакая «чепуха с секретом».  На этой дороге многое происходит, случаются и чудеса, как с приговорённым Цыганком.  Не так в случае, когда каждый день расписан в полной уверенности неотвратимости казни – одно это может вытянуть и высушить душу задолго до самой казни.  И вот это настоящая смертная тоска под тиканье механических ходиков «золотого миллиарда»..."