Депрессивное время

Как известно, все невротики живут прошлым, тем не менее понимание прошлого, понимание времени в целом, картина времени каким-то обра­зом соответствуют особенностям того невротического сознания, которое эту картину строит. При обсессивно-компульсивном неврозе время пред­ставляет собой повторяющийся круг, оно подобно заевшей пластинке, по­вторяющей фрагмент одной и той же мелодии (кстати, именно такой тип навязчивости бывает у музыкальных людей). Эта особенность воспроизво­дит фигуру навязчивого повторения, характерного для обсессивно-ком­пульсивных расстройств, то есть при обсессии стремление к прошлому ничего не дает — фрагмент прошлого повторяется, проигрывается вновь, без изменений, без становления — отсутствие становления, одной из важ­нейших характеристик времени, является особенностью обсессивной кар­тины времени.

При истерии дело обстоит иначе. Память истерика избирательна, он по­мнит одни события — приятные — и забывает (вытесняет) другие, непри­ятные, поэтому время для него представляет собой некую извивающуюся кривую линию, где объективная хронология нарушена в угоду субъектив­ной антихронологии вплоть до того, что все прошлое в целом или его большой принципиальный фрагмент может быть фальсифицирован в духе, например, Хлестакова или барона Мюнхаузена.

При шизофрении эта истерическая фрагментарная разорванность времени усугубляется, нормальная последовательность событий теряет всякий смысл, время становится мозаичным, эклектичным. В каком-то смысле оно вовсе пропадает.

Однако в истории философии и науки существуют две хорошо разработан­ные и противоположные друг другу модели времени с четкой прямолиней­ной хронологией (подробно см. гл. 1 книги [Руднев 2000]). Первую раз­работал Блаженный Августин. Она соотносится с христианской драмой и является в высшей степени семиотической моделью. Здесь время движется к определенной цели — Второму Пришествию Христа и Страшному суду. Это время можно назвать шизоидным временем. Противоположная модель времени — естественно-научная — была разработана в связи с открытием второго начала термодинамики — ее обследовал в конце XIX века Л. Больцман, а в XX веке — Г. Рейхенбах. Суть этой естественно-научной модели в том, что время направлено в сторону увеличения энтропии, в сторону раз­рушения и угасания всех процессов распада и хаоса. Это и есть депрессив­ное время. Его суть наиболее образно выразил в своем последнем стихот­ворении Державин:

Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы.

Шизоидно-семиотическое сознание не согласилось бы с тезисом, в соответ­ствии с которым то, "что остается чрез звуки лиры и трубы" — то есть культура, — подвластно такому же энтропийному разрушению, как и все природное. Текст, с точки зрения шизоидного сознания, вечен, культура вечна. Однако для того, чтобы воспринимать культуру как нечто ценное, необходимо, чтобы семиотический смысловой канал в сознании был актуа­лизирован. Этого у депрессивной личности как раз и нет. Она воспринима­ет не вещи как знаки, а, наоборот, скорее знаки как вещи, поэтому культу­ра текста для такого сознания лишается ценностного семиотического со­держания и автоматически записывается в разряд вещей, подверженных уничтожению.

Чрезвычайно важным историко-культурным водоразделом в понимании времени шизоидным аутистом и депрессивным циклоидом становится си­туация (конечно, это верно лишь для западно-европейской христианской культуры) изгнания из рая. В философии времени Августина это ключевой момент, момент, с которого потекло время. В раю времени не было, не было изменения и становления ни в плохую, ни в хорошую сторону. Грехо­падение, изгнание из рая — это завязка мировой драмы, кульминацией ко­торой является искупление первородного греха Иисусом, а развязкой — Страшный суд и Второе Пришествие Христа на землю. При таком понима­нии время движется вперед к вполне определенной цели, оно телеологич-но. Для депрессивного сознания (которое тоже может быть религиозным) ситуация изгнания из рая также актуальна, но она воспринимается прежде всего как утрата безмятежного райского существования, подобно утрате груди или внутриутробного состояния, как начало трудной безрадостной жизни на земле и как начало течения времени, ведущее с необходимостью к смерти (смертность была наказанием за грехопадение — в раю перволю-ди, конечно, не знали, что такое смерть).

Кажется, что такая депрессивная философия времени совершенно безрадо­стна. Но вот что пишет о связи изгнания из рая и депрессивного пережи­вания Д. Хелл:

Только благодаря способности познавать самого себя и судить о себе (что в библейском тексте символизировано вкушением яб­лока с древа познания) человек получает возможность обвинять себя, чтобы пережить свою судьбу на депрессивный манер (что отражено в Библии в чувстве вины и страха у первых людей пос­ле их изгнания из рая)

То есть изгнание из рая и жизнь на земле могут быть истолкованы как не­которое испытание человеческой душе, то есть как инициация. Подтверж­дением такого понимания служит история Всемирного потопа, которая уже, несомненно, имеет инициационный хаарктер [Юнг ]. Здесь со­вмещаются образы воды =околоплодных вод, поглощения водой и инициа-ционного помещения внутрь "утро6ы"-ковчега, с тем чтобы переждать по­топ (новое рождение) и встретить его с обновленной душой.

Таким образом, то, что депрессивный человек переживает как утрату смыс­ла и энтропию, может быть (в частности, и экзистенциально-психотерапев-тически) осмыслено как временное испытание, причем испытание, данное не за грехи, совершенные в прошлом (то есть понимаемое не детерминист­ски), а испытание (инициация), связанная с предстоящей более сложной и семиотически насыщенной жизнью (личностный, творческий, профессио­нальный рост, сексуальная зрелость), то есть понимаемое телеологически, в духе causa finalis Аристотеля.

Такое телеологическое понимание смысла депрессии созвучно мыслям В. Франкла о психологии людей, заключенных в концлагерь (заключение как поглощение — близко депрессивному переживанию):

Латинское слово finis означает одновременно "конец" и "цель". В тот момент, когда человек не в состоянии предвидеть конец временного состояния своей жизни, он не в состоянии и ставить перед собой какие-либо цели, задачи. Жизнь неизбежно теряет в его глазах всякое содержание и смысл. Напротив, видение "конца" и нацеленность на какой-то момент в будущем образу­ют ту духовную опору, которая так нужна заключенным, по­скольку только эта духовная опора в состоянии защитить человека от разрушительного действия сил социального окружения, изменяющих характер, удержать его от падения [Франкл ].

В этом плане, рассматривая депрессию как экзистенциальное испытание (=инициацию), можно сказать, что ее наличие в психопатологической структуре сознания свидетельствует о том, что сознание в определенном смысле готово к экзистенциальным переменам и ему осталось пройти толь­ко последний, наименее приятный искус. Этому взгляду соответствует из­вестное положение в психиатрии, в соответствии с которым депрессия воз­никает только у людей с развитым сознанием. У слабоумных депрессии не бывает.

Тягостная утрата смысла при депрессии, таким образом, оказывается мучи­тельным способом обретения новых смыслов у того, кто ее преодолел, в построении целостного позитивного мировосприятия (этот вывод в точно­сти соответствует тому позитивному значению, которое придавала Мелани Кляйн младенческой депрессивной позиции).

Citato loco:

Руднев В.П.  Характеры и расстройства личности. Патография и метапсихология.

М.: Независимая фирма "Класс", 2002.

ISBN 5-86375-045-6