Румянцев

Со времен императрицы Екатерины Второй турки считались страшными не только для России, но и для всей Европы. Особенно боялись янычар, этой лучшей турецкой пехоты, об учреждении которой рассказано в своем месте.

Вообще, турецкая пехота того времени не имела правильного строя, но стреляла всегда метко; если ей случалась неудача, она быстро отступала, переходила опять в наступление и, таким образом, часто брала верх, имея дело с противником не особенно стойким. Собственно янычары ходили в атаку густою толпою, самые отважные впереди, а прочие напирали сзади; стрелять могли лишь только передние. Затем, приблизившись на полсотню шагов, они брали в правую руку ятаганы, в левую — кинжалы и бешено бросались в рукопашную. Если им удавалось где-нибудь, хотя бы в одном месте, прорваться в каре, то они наносили тогда страшное истребление; спастись от них не было возможности — ни бегством, ни мольбой. Kpoмe силы натиска, турецкая пехота отлично обороняла окопы; ни в одной армии не умели солдаты так быстро и искусно строить окопы, как турки: они окапывались в одну ночь, в несколько часов. Во время штурма турецких окопов их конница имела обычай выскакивать, направляя свой удар на оба неприятельские фланги, т. ме. с боков. У турецких всадников были лучшие лошади в Европе, и в одиночном бою они не знали себе соперников: никто лучше турка не ездил, не правил конем и не стрелял с коня так метко. В атаку они неслись всегда углом, впереди храбрейшие наездники; кидались по нескольку раз и с таким азартом, что проскакивали иногда по два раза через пехотные каре. Так как в бою турки старались всегда охватить неприятеля со всех сторон, то австрийцы, русские и все, кому приходилось с ними встречаться, стали строить свои войска в одно общее каре или длинный четырехугольник. Такое каре, будучи удобно для обороны, с трудом могло двигаться, следовательно, было неудобно для наступательных действий. И помимо того каре, прорванное в одном месте, с трудом смыкалось, часто погибало целиком. Тем не менее турки были страшны до тех пор, пока не побил их русский полководец времен Екатерины граф Петр Александрович Румянцев. Он первый показал, что гораздо страшнее хорошо обученные войска, доказал на деле, что сила, хотя бы и грозная, устрашающая, должна уступить искусству. Румянцев указал дорогу другим: Орлов-Чесменский, Потемкин, Суворов — добили турок окончательно, так что их перестали бояться. Граф Петр Александрович был человек большого ума; соображал быстро, дело вел спокойно, без суеты, распоряжения давал толково, деловито; каждый понимал, что ему надо сделать, и не бывало случая, чтобы Румянцев отменил свое же приказание. Кроме того, он как добрый работник на других не полагался, сам хотел все видеть и часто появлялся среди солдат и днем и ночью, не зная устали; после трудных переходов, после жаркой битвы он часто просиживал всю ночь за служебными бумагами. Но  больше всего заботился Румянцев о благоустройстве войск, их обучении, довольствии, поддержании дисциплины. Он говорил, что потворством можно испортить самую лучшую армию, а потому был строг, когда того требовала дисциплина, и всегда справедлив. За это любили его офицеры и солдаты. Последние отзывались о нем так: «Он прямой солдат!» — что было лучшею наградой полководцу.

Русская пехота времен императрицы Екатерины делилась так же, как теперь: на роты, батальоны, полки, бригады, дивизии и корпуса. Но состав их был иной: в полку считалось только два батальона, по 400 или 500 чел. в каждом, в батальоне, так же, как и теперь, 4 роты, причем или все четыре гренадерские, или одна гренадерская, а три мушкетерские. Гренадеры носили в сумках по две ручных гранаты; у всех были ружья и шпаги. Пехота строилась в 4 шеренги; при стрельбе 1-я и 2-я шеренги становились на колени. Колонны употребляли только в походе; в бою же строили, как сказано, каре, причем его обносили рогатками из копий. По углам и по середине длинных фасов ставили орудия, даже целые батареи; в середине каре — резерв. По образцу прусской пехоты, наши солдаты носили узкие немецкие мундиры, трехугольные шляпы, штаны со штиблетами, чулки и башмаки. Кроме драгун, в русской коннице после Петра появились кирасиры в железных кирасах, вооруженные палашами и парой пистолетов; потом — карабинеры и гусары, вооруженные сверх карабинов палашами или саблями. Конницу строили тогда не в две, а в три шеренги; атаку она встречала обыкновенно пальбой, а потом уже бралась за палаши и поднималась рысью. Вообще, наша конница, кроме гусар, была тяжела на подъем, надеялась более на ружье, чем на саблю. В бою ее располагали в интервалах между каре. Полевая артиллерия делилась на роты, по 12 орудий в роте; полковая же артиллерия состояла всегда при полках: на полк полагалось 4 пушки. Кроме пушек, в артиллерии были единороги, гаубицы, мортиры — разных калибров и довольно тяжелые.

В 1768 году запорожцы сожгли турецкий город Балту. Султан Мустафа III ухватился за этот случай, засадил нашего посланника в тюрьму и объявил русским войну. Замыслы у турок были большие: одну свою армию они хотели двинуть на Варшаву, о;;ттуда вместе с поляками идти на Киев; другую армию послать из Крыма, а третью — на Кавказ и на Волгу. Правда, турки собрали большие силы; но только их нечем было кормить; в первый же год войны войска разбежались. На второй год султан велел своему даннику крымскому хану Каплан-Гирею собрать всю орду под Кишиневом, перейти через р. Прут и отрезать русских, которые успели занять Молдавию. В мае этого года Румянцев выступил из Хотина и двинулся вниз вдоль левого берега Прута. Поперек пути, за маленькою речкой Ларгой, Каплан-Гирей разбил на высотах свой табор, укрепив его по татарскому обычаю окопами: четырьмя окопами спереди и большим ретраншементом сзади; кроме татар, здесь находился турецкий сераскир Абды-паша, так что соединенные их силы простирались до 80 тыс., тогда как у Румянцева было не более 30 тысяч. 4 июля он расположил свою армию на высотах, в виду неприятеля: две дивизии, Баура и Репнина, стали впереди, главные силы — сзади. Еще не успели наши занять своих мест, как густая толпа, около 5 тыс. отборной татарской конницы, спустилась с горы, опрокинула передовую цепь казаков и появилась перед русскими. Носясь в рассыпную, всадники метко поражали людей первой шеренги; другие подлетали к рогаткам, откуда били их на выбор. Румянцев выслал несколько орудий, которые скоро прогнали этих наездников. На другой день после полудня опять вывел свою конницу Абды-паша; смелым и дружным натиском на наше правое крыло он сбил его с места. Этому крылу угрожала гибель, потому что за турецкой конницей двигалась с пушками пехота. Тогда храбрый генерал Вейсман, взявши из главного каре 2 батальона гренадер и при помощи 12-ти эскадронов конницы, ударил туркам во фланг; они было кинулись на левое крыло, но и тут  Вейсман встретил их картечью. Сераскир спустился в балку и исчез. На следующий день Румянцев сделал распоряжение к приступу. Он торопился, зная, что на нижнем Дунае в сборе большая турецкая армия, которая не сегодня завтра может появиться. После обеда все повозки были отправлены назад, но палатки оставлены на месте; с наступлением сумерек развели множество костров, чтобы ввести неприятеля в обман. В величайшей тишине и в порядке войска Баура и Репнина перешли по наведенным мостам Ларгу, за ними ровно в полночь последовал с главным каре Румянцев, сзади шел с дивизией Племянников, получивший приказание ударить на левый окоп в то время, когда Баур и Репнин поведут атаку на правый фланг; арнауты и казаки должны были заскакать в тыл. Все войска выступили из лагеря без рогаток; генералы согласились, что штык — лучшая и надежнейшая защита для солдата. Как только Баур поднялся на высоты, передовая татарская цепь бросилась назад в табор: там, не исключая часовых, спало все глубоким сном. Послышались крики, вопли; со всех батарей раздались пушечные залпы. Но в это время Баур уже бросился на первый окоп; он живо им овладел и перешел во второй; князь Репнин атаковал третий. Чтобы привлечь на себя наши силы, татарская конница, выйдя из главного ретраншемента, спустилась в лощину и пошла на большое каре, где находился сам Румянцев; генерал Мелиссино сразу осадил ее картечью. В это время Племянников атаковал четвертый окоп. Татары, особенно турки, сражались отчаянно, но видя, что все четыре окопа потеряны, что русские готовятся штурмовать их ретраншемент, последнее убежище, они покинули лагерь и бежали в беспамятстве. В пылу первой погони много их погибло в камышах, но затем наши утомленные войска были неспособны к дальнейшему преследованию, тем более что конница не могла угнаться за степными конями. Русские захватили 33 орудия, 8 знамен и несколько тысяч палаток с разным добром, которое солдаты делили между собой до поздней ночи.

Верховный визирь Халиль-Бей, узнавши о поражении татар на Ларге, перенес это известие с твердостью, достойною военачальника. Он объявил своим войскам, что Аллах лишил победы правоверных за то, что они беспечны и не хотели подчиняться новым правилам для боя. Каплан-Гирею он написал, что сам скоро явится отомстить неверным. Разбитые татары собирались в это время в бессарабской степи, за рекою Ялпухом, недалеко от нынешнего Белграда.

Действительно, великий визирь переправился на лодках через Дунай и пошел берегом речки Кагула на сближение с татарским ханом. Он вел с собой 150 тысяч, в том числе 50 тысяч пехоты; у татар собиралось почти то же, что было под Ларгой. Наш полководец торопился помешать соединению двух армий; он прошел в неделю почти всю Бессарабию и 17 июля перешел речку Кагул. Обе армии шли навстречу; в день пророка Илии они находились в 8 верстах одна от другой — наши к северу, турки к югу. Вечером этого дня Румянцев заметил, что турки сразу остановились, и сказал своим генералам: «Если турки осмелятся на этом месте разбить хоть одну палатку, то я в эту же ночь пойду на них атакой». Оказалось, что Румянцев угадал: турки стали окапываться на трех продольных буграх, разделяемых между собой балками; из них одна довольно глубокая. Великий визирь сам располагал напасть на русских, причем Каплан-Гирей, стоявший, как сказано, за р. Ялпухом, верст за 10 или 12, получил приказание действовать во фланг и тыл. Но Румянцев предупредил. От своих ничтожных сил он должен был отделить небольшой отряд для наблюдения за татарами; затем остальное войско, около 17 тыс., он построил в пять каре: среднее, сильнейшее, под начальством Олица; на правом фланге два каре: Племянникова и Баура, а на левом — Брюсса и Репнина; в интервалах — небольшие отряды конницы. Князь Репнин получил приказание обойти турок слева и взять их в тыл, тогда как остальным идти вдоль бугров, атакуя стоящие против них окопы. На рассвете все  пять каре подошли к старинному перекопу, который называется Траяновым валом, по имени римского императора Траяна. Этот вал сохранился до сих пор. Турки видимо были озадачены появлением русских каре, но скоро оправились и выслали навстречу конницу. Каре Брюсса и Репнина очутились точно острова во время наводнения: на них как волны со всех сторон набегали с диким криком нестройные толпы турецких спагов. Меткие залпы пехоты и пушечный огонь заставили спагов бросить пехоту; они повернули против нашей конницы, но эта встретила их также огнем, а подбежавшие два батальона гренадер с шестью орудиями — и вовсе их прогнали. Спаги спустились влево в балку и окружили каре Олица, где находился сам Румянцев. Главнокомандующий приказал резерву этого каре занять с шестью орудиями Траянов вал. Несколько продольных залпов заставили спагов очистить тыл; каре со всех сторон, откуда бы они ни подскакивали, встречало их дружным ружейным огнем. Атака конницы не удалась: все каре двинулись вперед и около 8 час. утра приблизились на пушечный выстрел к окопам. С обеих сторон гремели не умолкая орудия, но наша артиллерия стреляла лучше: многие турецкие орудия уже были сбиты. Каре Баура, сблизившись на половину ружейного выстрела, бросилось в штыки, и 25-пушечная турецкая батарея перешла в руки солдат; они разбежались вдоль окопов, работая то штыком, то прикладом; подполковник Воронцов ворвался в окопы первым. Каре Племянникова и Олица тоже готовились броситься в окопы, как вдруг около 10 тыс. янычар выскочили из-за бруствера и врезались с ятаганами в каре Племянникова. Атака была так нежданна и стремительна, что каре было вмиг расстроено и притиснуто к соседнему каре Олица, куда наши полки стали спасаться бегством. Турки отняли два знамени; в пылу кровавой сечи раздалось ликованье, победные крики янычар. Румянцев вовремя выскочил навстречу бегущим. «Стой, ребята!» — раздалась грозная команда. Солдаты остановились, устроились. Присутствие любимого вождя дало делу иной оборот. Каре сомкнуло свои ряды; 1-й гренадерский полк, ныне лейб-гренадерский, под начальством бригадира Озерова вышел из каре Олица и со штыками наперевес пошел в атаку; конница бросилась на янычар с другой стороны; в обоих каре раздались крики «Да здравствует Екатерина!», и уж ничто не могло их остановить. Орудия осыпали картечью, конница врубалась в ряды янычар, пехота очищала путь штыками. Турки скрылись в окопы. Каре Олица и Племянникова заняли их почти без боя; левофланговое каре Репнина обошло неприятельский лагерь и стало громить его своей артиллерией; левый фланг окопов был уже раньше в наших руках. Турки оторопели, бросили лагерь, всю свою артиллерию, запасы и бежали к Дунаю; великий визирь поскакал в Измаил; крымские татары скрылись к Аккерману. Румянцев победоносно прошел через весь лагерь и остановился на той стороне, чтобы дать утомленным войскам отдых; дивизии Баура и Репнина ушли в погоню за турками и гнали их почти до самого Дуная.

Турки потерпели страшное поражение. Они потеряли более 20 тыс., считая раненых и пленных, но самою чувствительною потерею осталось беспримерное истребление янычар и конных спагов. Их боевая слава пропала; их перестали считать непобедимыми. С тех пор турки предпочитали драться за стенами или укрываться за окопами. Победителям досталось 200 пушек, 60 знамен, а прочей добыче нельзя было сделать и сметы, «многие тысячи набрано». Наш урон был чрезвычайно мал: меньше тысячи убитых и раненых. Кагульская победа прославила русское оружие на всю Европу. Румянцев получил от своей императрицы фельдмаршальский жезл и Георгия 1-го класса; король прусский Фридрих Великий встречал Румянцева, когда он явился в Берлин, такими словами: «Приветствую победителя оттоманов!» и приказал устроить маневры, изображавшие Кагульскую битву. Войсками командовал сам король, представляя в своем лице почетного гостя.

Победа при Кагуле открыла дорогу за Дунай, в недра Турции; сдались крепости: Измаил, Килия, Аккерман, Браилов. Несколько новых побед заставили турок просить мира, и 10 июля 1774 г. в дер. Кючук-Кайнарджи, недалеко от Силистрии, быль заключен славный мир, по которому Россия приобрела: Азов, Керчь, Еникале и Кинбурн; получила степь между Днестром и Бугом и право держать свой флот на южных морях.

Лет 50 тому назад новороссийскому генерал-губернатору графу Воронцову пришло на мысль построить памятник на месте Кагульской битвы, в которой участвовал его отец. Место для памятника выбрали на том самом бугре, где стоял шатер великого визиря. Если стать возле памятника лицом к России, спереди виден Траянов вал, откуда наступали наши каре, налево — один из бугров, где отличился подполковник Воронцов; еще левее, в глубокой ложбине — речонка Кагул с большим селом Волканешти, населенным болгарами. В 1848 году памятник был готов. Колонна в 12 1/2 саж. увенчана луной с попирающим ее чугунным вызолоченным крестом вышиной в 4 аршина. Внизу памятника, по четырем сторонам его подножия, сделаны надписи. Вот одна из них: «Памятник сей незабвенной битвы, в которой пали навсегда свирепые янычары, несколько столетий страшившие Европу, Азию и Африку, поставлен по велению Николая императора, самодержца всея России, при новороссийском и бессарабском генерал-губернаторе, графе Воронцове». В Петербурге сохранился другой памятник «Победам Румянцева», поставленный еще в царствование императрицы Екатерины. Он известен под именем «Румянцевского обелиска» и окружен небольшим садом, в котором в летнюю пору с утра до поздней ночи резвятся дети, тогда как его собрат в бессарабской степи стоит одинок и угрюм.

Абаза К.К. Отечественные героические рассказы. С рисунками, картами и планами / Сост. К.К. Абаза. Изд. 4-е. — СПб., 1901.