Hunde,-сказал он однажды своей растерявшейся в какой-то момент гвардии, - wollt ihr ewig leben ? (Собаки, вы что , хотите жить вечно ?)
Описание четверти века войн и битв Фридриха Великого составляет многие тома.Это классика истории войн.Мощь Пруссии возрастала благодаря удивительной административной машине, позволяющей иметь правителям непропорционально большую профессиональную армию.Неподражаемый прусский дух вырос из преданности династии, высокомерия, основаного на воинской доблести, и вполне оправданой гордости за культурное и образовательное развитие Пруссии.Основой же самой армии стал аристократический офицерский корпус и ( после 1733г) кантональная система призыва крестьян на службу в армию.
К 1795 г Берлин правил страной, которая на 40% состояла из славян и католиков. Это был один из самых бурно кипевших плавильных котлов Европы.Если бы это положение не изменилось, трудно даже представить , как пошла бы дальше история Германии и Центральной Еывропы.Но старую Пруссию одолел Наполеон, а новая Пруссия, появившеяся в 1815 году, была уже совсем другим зверем..
Вот Фридрих на вершине могущества.Вот его непобедимая и лучшая армия в Европе. Он еще не знает , что в России граф Шувалов (не инженер, а блестящий организатор производства,"Берия" так сказать), готовит качественный , революционный прорыв в военном деле - производство полевых орудий "Единорог". Момент истины наступает под Куненсдорфом, где неожиданный и массированный огонь русской новейшей артиллерии ставит крест и на Фридрихе и на его армии.Выигрывается сражение, которое в рамках господствующей военной парадигмы не могло быть выигранным. Закат солнца вручную...
Ранним утром 12 августа 1759 года 48 тысяч солдат прусской армии Фридриха II, названного немецкими историками Великим, двинулись в атаку на позиции русских и австрийских войск, неподалеку от деревни Кунерсдорф на берегу Одера. Началось самое кровавое сражение Семилетней войны.
Беспроигрышной тактикой Фридриха была так называемая "косая атака" - охват одного из флангов противника (1). Усиленное отборными войсками и артиллерией, одно крыло превращалось в атакующее. При атаке слабого фланга неприятеля, последний не мог оказать помощь атакованному флангу, поскольку линейное построение войск, господствующее в то время, не позволяло эффективно перебрасывать войска по фронту. Так случилось и на этот раз.
К девяти утра прусские войска смяли левый фланг русских войск, захватив высоту Мюльберг. Исходя из опыта предыдущих сражений, Фридрих посчитал битву выигранной и послал в Берлин курьера с сообщением о победе. Так бы и случилось, если бы главнокомандующий союзными войсками генерал Салтыков руководствовался традиционной линейной тактикой. Но Петр Салтыков повернул фронт на 180 градусов, навстречу Фридриху, чем и обеспечил себе место на страницах всех учебников по военной тактике. Вторым решением русского генерала был приказ перебросить всю артиллерию на высоту Шпицберг, располагавшуюся между смятым флангом и центром. Русская артиллерия буквально перемолола прусскую пехоту, включая ее элиту - гренадер, на подходе к Шпицбергу. Чтобы спасти положение Фридрих бросил в атаку свою знаменитую конницу - гусар генерала Зейдлица. "Мы все погибнем!" - воскликнул Зейдлиц. И оказался прав. Вся конница полегла на склонах Шпицберга, так и не преодолев губительный огонь русской картечи. Прусская армия перестала существовать. Так Европа познакомилась с новейшим страшным российским оружием - шуваловскими гаубицами, или "Единорогами". "Мое несчастье в том, что я жив, - писал после битвы Фридрих. - От армии в 48 тысяч у меня не осталось и трех тысяч. Эти пушки - порождение дьявола. Я ничего так не боюсь, как русских пушек".
"..Немцы звали Фридриха просто Фрицем или «старым» Фрицем; в истории он носит имя Великого.
Нынешняя Пруссия — довольно сильное и большое государство, а было время, и не так еще давно, когда Пруссия считалась в числе маленьких и бедных государств Германии, под именем Бранденбуpгии. О ней упоминается в походах шведского короля Густава-Адольфа. Фридрих Великий не только расширил свое государство, он заставил его уважать, бояться. Фридрих родился в январе 1712 г. Мальчику, способному от природы, с характером твердым, настойчивым, пришлось расти под сильным угнетением: отец его был человек суровый, даже жестокий, под старость страшно скупой. Он не жалел денег лишь на вербовку солдат; во всех соседних странах подыскивали молодцов саженного роста, и ничем нельзя было так угодить королю, как подарить ему рослого рекрута. Войны он не любил, никогда ее не вел и берег своих солдат для парадов, для смотров. Десятилетний Фриц наравне с солдатами, несмотря ни на какую погоду, ходил с ружьем и с ранцем, стоял на часах, нес караульную службу.
Суровая военная служба не нравилась Фрицу. Он возненавидел парады и разводы; его тянуло больше к чтению, к музыке. Бывало, придет с развода, снимет с себя мундир, наденет шитый золотом халат, прикажет завить себе модные букли и примется за флейту. Добрая его мать все это знала, но скрывала от отца. Однажды у Фрица сидел учитель музыки и они вдвоем занимались своим любимым делом, как вдруг сказали, что идет король. Оба сильно струсили. Учитель спрятался в камин, а принц живо скинул халат и надел мундир; флейту забросил. Зорким взглядом окинул король комнату и сразу все заметил: книги приказал отправить в лавку, халат забросить в печку; кудри слетели под ножницами. Стало Фридриху в доме отца жутко; довольно было ему показаться на глаза, как старик приходил в ярость. За обедом летели в него тарелки, ножи, вилки; его сажали в карцер, на хлеб и воду, или давали ему такую скверную пищу, что он от нее отворачивался. Долго терпел молодой Фридрих, все выносил, но когда отец задумал его женить, он решился бежать в Англию. При помощи друзей все уже было готово, но в самую минуту отъезда его арестовали. Старый король пришел в бешенство, бросился на сына со шпагою с тем, чтобы его заколоть. Генерал Мозель, который тут случился, отвел руку короля и сказал: «Государь, заколите меня, но пощадите вашего сына!»
«Беглого» Фрица, как теперь называл его король, посадили в крепость, на самое скудное содержание. Он спал на голом полу, ему не давали свечи. Военный суд, наряженный над ним, приговорил его за побег со службы к смертной казни. Таков был закон. Другу Фридриха и пособнику в его бегстве отрубили голову (отец вынудил 18-летнего сына присутствовать при казне его друга Катте); то же самое ожидало и принца. За него вступилась не только вся родня, но даже и соседние государи. Германский император прислал сказать, что принц может быть судим только на собрании королей; упрямый отец отвечал, что будет судить его в крепости , где над королем прусским никто не властен. «А власть Божия? — заметил на это духовник короля. — Ваше величество дадите Богу ответ в пролитой крови». Король замолчал и больше о казни не говорил.
Когда Фридрих отсидел в тюрьме свой срок (Кюстрин на Одере -3 года), ему исполнился 21 год; он стал совершеннолетний. Долгие страдания и одиночество испортили его характер: он научился скрытности, притворству; его любящее сердце очерствело. К отцу он стал почтителен, безропотно исполнял его приказания, даже по его воле женился. Старый король помирился с сыном, дал ему гвардейский полк, немного позже подарил на берегу озера прекрасный замок, вокруг которого росли кленовые и дубовые леса. Проживая здесь в свободное от службы время, Фридрих веселился в кругу близких друзей, больше французов. Свой гвардейский полк он держал в отличном виде, так что старый король не мог им нарадоваться. «Боже, — говорил он, — теперь я могу умереть спокойно, имея такого достойного сына!» В начале 1740 года он сошел в могилу, и на престол вступил Фридрих Великий. Ему было тогда 28 лет от роду.
Никто не думал, что молодой король, который до сих пор любил повеселиться с друзьями, вдруг скажет: «Довольно! Пора бросить эти глупости!» Приятели и собеседники надеялись получить хорошие места, привольно зажить, но сильно ошиблись. На престол вступил король, который благо своего государства ставил выше всего; для пользы и славы отечества он не щадил себя, не щадил других; страха он не знал, преград не боялся и шел всегда напролом. Из расточительного стал бережливым хозяином; полюбил военное искусство. Но он любил солдат не для того, чтобы ими тешиться, как тешился отец, а готовил их к войне, и война не заставила себя долго ждать.
В то время произошли события, которые дали случай молодому королю показать свои дарования. Умер германский император Карл VI, и с его смертью прекратилось мужское колено австрийского дома. Еще при жизни он озаботился, чтобы его наследственные земли перешли к дочери Марии-Терезии. Все государи Европы подписали договор, что Мария Терезия может наследовать ему спокойно. Подписался и Фридрих. Молодая королева была в большом горе после смерти отца. Ее величественная фигура сгорбилась под тяжестью забот; ее прекрасное лицо осунулось и побледнело. Прусский король как будто принял ее горе близко к сердцу, обещал помогать ей словом и делом, но в то же время готовился оторвать одну из лучших ее областей, Силезию. Быстро двинул он войска и занял эту страну, богатую, плодородную, населенную трудолюбивым и добрым народом. Король не встретил в поле ни одного солдата, но на следующую весну подошли австрийцы. Их армия была гораздо хуже прусской, хорошо обученной, привыкшей к дисциплине и к порядку. Правда, король был неопытен, но с самого начала имел таких отличных генералов, как, например, старик Шверин, который служил еще Карлу ХII. Первая встреча произошла у д. Мольвиц, и пруссаки победили. Король на первый раз не только не отличился, но еще побежал с поля битвы. Непривычный к сумятице и шуму, он поддался страху и дал шпоры своему английскому скакуну, который вынес его невредимым с поля битвы. Король спрятался на мельнице и только поздно вечером узнал о победе. Это известие острым ножом резало его душу: «Я бежал, когда войско сражалось и победило! Какой срам, какой позор!» Пример Фридриха, нарушившего договор, подействовал на других. Австрию рвали по кускам; ее наследственные земли заняли баварцы, французы, пруссаки. Положение Марии Терезии стало опасным, и она решилась искать помощи у венгров. С шестинедельным младенцем, своим сыном Иосифом, королева поехала к ним короноваться. При собрании всего народа она надела королевский венец, набросила на себя плащ Св. Стефана, первого короля Венгрии, и, несмотря на свою слабость, села на лошадь и поднялась на высокий холм. Здесь, по обычаю царственных предков, королева взмах-нула на все четыре стороны большим государственным мечом. Это означало, что королева обязуется защищать свой народ от всех врагов, откуда бы они ни пришли. Все присутствующие были тронуты ее молодостью, красотой и несчастиями. Когда же она явилась, с ребенком на руках, в собрание магнатов и рассказала свое горькое положение, то венгерцы повскакивали с мест, вынули свои кривые сабли и громко поклялись умереть за королеву. В две недели они собрали 15 тыс. превосходной конницы, которая, нимало не медля, выступила в поход. Фридрих, получивши то, что желал, стал добиваться теперь мира, и Мария Терезия, имея на руках столько врагов, должна была согласиться на уступку Силезии. Тогда прусский король оставил своих союзников продолжать войну, как знают.
В годы мира король занялся делами страны. В этих делах он никому не доверял и делал сам все, что только мог; ни у кого не спрашивал совета, никому не говорил о своих намерениях. Все служащие только исполняли его приказания и сами без воли короля не смели ничем распорядиться. Король вставал в три часа утра летом и в четыре зимой. Сейчас же к нему являлся паж с корзинкой, в которой лежали бумаги, доставленные накануне. Тут были донесения посланников, жалобы на суд, хозяйственные отчеты, просьбы — одним словом, целый ворох. Король все это прочитывал и делал пометки, по которым его секретари писали ответы. В 12 ч. Фридрих выходил из дворца и делал ежедневно смотр своим войскам; смотрел внимательно и строго, не пропуская ни одной ошибки. После смотра он подписывал бумаги, изготовленные секретарями, <...> садился за обед, после которого шел осматривать хозяйство или просто на прогулку. От 6 до 7 ч. вечера Фридрих слушал музыку; веселая беседа с друзьями и гостями продолжалась до полуночи. Король любил, чтобы каждый немец занимался своим делом добросовестно и аккуратно. В его Пруссии был удивительный порядок, которому завидовали все государи. Король часто посещал суды, причем требовал, чтобы все судьи решали дела скоро, сразу. И теперь еще в Германии рассказывают, как король заспорил с мельником, у которого он хотел купить мельницу. Старик напрямик отказался продать: «Мой дед построил эту мельницу, я получил ее по наследству и хочу оставить детям». Король рассердился: эта мельница мешала ему разбить сад возле дворца. «А знаешь ли, — спросил он, — что если я захочу, то возьму твою мельницу даром?» — «Да, — ответил мельник, — если бы у нас не было суда в Берлине!» — «Вот какие у меня суды!» — подумал про себя король и отпустил мельника.
Но особенное внимание король обращал на войско. Тут он забывал свою обычную бережливость и не жалел для войска ничего; в деле обучения солдат он являлся великим мастером, равного которому не было тогда в Европе. Вся Пруссия обратилась в лагерь; обучение шло по новому уставу. Король разделил армию на большие и малые части и подчинил их постоянным начальникам; каждый из них стал отвечать за обучение той роты, батальона или полка, которым командовал. Фридрих ввел сомкнутые дивизионные колонны. Эти колонны делали неслыханные до того времени построения: перемену фронта, построение эшелонами, прохождение через линии и т. п. За тысячу шагов перед неприятелем колонны приучались делать захождения и выстраивали длинные боевые линии, глубиною в 3 шеренги. Сначала они подвигались к неприятелю без выстрела, уступами побатальонно, потом давали 5—6 залпов и шагов за 50 бросались в штыки. Дисциплина в войсках была суровая (2) , железная: за малейшую ошибку солдат били шомполами, прикладами, палками; унтер-офицеров били шпагами. Король говорил: «Солдат в мирное время должен бояться палки капрала больше, чем неприятеля в военное время». Прусская армия стала гораздо подвижнее всех прочих; она могла сосредоточиться в виду неприятеля; могла делать боковые движения на расстоянии пушечного выстрела, и наконец, она была лучше вооружена, лучше стреляла. Но все-таки лучшим и надежнейшим войском Фридриха считалась не пехота, а конница: кирасиры, гусары, драгуны. Подвижная, поворотливая, не знающая преград, прусская конница налетала быстро с фронта, охватывала фланги, заскакивала с тыла, уничтожая противника в один час, в один миг. Офицерам было приказано, чтобы они всегда атаковали первые и никогда бы не допускали атаковать себя. Стрелять перед атакой строго запрещалось. Это была лучшая конница в Европе, особенно в руках таких генералов, как Зейдлиц или Цитен. Между тем Мария Терезия не могла забыть своей прекрасной Силезии. Она задумала ее отнять во что бы то ни стало и начала сноситься со всеми государствами, чтобы поднять их на короля прусского. Даже старый, закоренелый враг Австрии, французский король, и тот пристал к союзу. Но Фридриха не так легко было провести. Его друзья задолго до войны ему писали, что прусские владения уже поделены между союзниками и что на долю короля оставлен только Берлин. Никому и в голову не приходило, чтобы Пруссия могла уцелеть: по пространству и по числу жителей она равнялась двум нашим средней величины губерниям, войска могла выставить 150 тыс., и то с трудом, тогда как союзники — Франция, Австрия, Россия, Саксония и Швеция — могли двинуть полмиллиона. Бывали прежде примеры, что маленькие государства отбивались от сильных, но только в странах гористых, когда можно бить врагов по частям, сражаться малыми отрядами; Пруссия же не имела никакой защиты от природы — страна плоская, как стол. Король умно рассуждал: «У моих врагов много войска, но они будут действовать врознь; у меня войска мало, но я поведу его, куда захочу, и разобью их поодиночке. Им надо между собою сговориться: я же сам себе хозяин». В августе 1756 года Фридрих ввел в Саксонию 60 тыс. войска и занял Дрезден. Королю хотелось иметь в руках улику против своих врагов, и он, вступивши в столицу, послал в королевский дворец офицера захватить государственные бумаги. Королева была на выезде, все бумаги уложены в шкатулку. Офицер потребовал именем своего государя секретные бумаги. Королева села на шкатулку и думала, что прусский офицер не посмеет их тронуть, но тот исполнил буквально приказ короля: взял шкатулку и доставил ее Фридриху. Весь замысел врагов был теперь как на ладони; все увидели, что не король зачинщик, а его враги. Так началась война, известная в истории под именем «Семилетней войны».
Не трогая саксонских войск, король бросился на своего главного врага, австрийцев, и встретил их в Богемии, под Прагой. Здесь, под начальством генерала Брауна, они занимали весьма выгодную позицию — на крутом возвышении, обставленном пушками. Офицеры не советовали королю начинать дело, потому что войска были изнурены дальним походом. Но король их не послушал: он послал генерала Шверина в обход правого фланга; 10 батальонов пехоты двинулись в атаку. Страшный картечный огонь заставил их отступить. Тогда старый генерал схватил в руки знамя и, потрясая им в воздухе, так одушевил солдат, что они бросились за ним вторично. Тут старик Шверин был сражен четырьмя картечными пулями. Атака пехоты не удалась. Зато 40 эскадронов прусской конницы, направленной искусною рукою павшего вождя, сбили и погнали австрийскую конницу, а Цитен, с 45-ю эскадронами, забрал еще левее в обхват и стал угрожать тылу. Все это было на левом фланге. Но вот двинул король пехоту центра; она взяла с бою передние окопы, заняла их артиллерией и стала бить продольно — вправо и влево. Австрийцы частью скрылись в Прагу, частью ушли дальше, оставив 13 1/2 тыс. чел. и 60 орудий; но и пруссакам эта победа обошлась недешево: они потеряли столько же убитыми, ранеными и пленными.
На выручку австрийцев, запертых в Праге, приближался маршал Даун. Фридрих оставил Прагу и бросился к нему навстречу. Даун, как человек осторожный, не решился напасть первым на пруссаков, а занял почти неприступную позицию при Коллине. У него было здесь 54 тыс., тогда как Фридрих имел только 34 тыс. С этими силами он бросился на австрийцев, но все его атаки были неудачны. Пехота до того ослабела, что не могла идти в бой. Король ни за что не хотел отступать. Тогда один офицер сказал ему напрямик: «Разве, ваше величество, вы один пойдете на приступ?» Пруссаки потеряли 13 тыс. лучшего войска; могли потерять и больше, если бы собственная кавалерия не прикрыла бегство пехоты. Богемия была оставлена.
В это же время русские войска перешли границу и разбили прусского фельдмаршала Левальда; шведы заняли Померанию; французы наступали с запада; австрийцы вошли в Силезию. Положение Фридриха стало отчаянным. Солдаты перестали верить в его непобедимость. Те, над которыми король прежде подтрунивал, теперь поднимали на смех его самого. Король потерял сон, перестал есть, похудел, как мертвец, и все думал о смерти. Но сдаваться врагам, признать себя побежденным — не хотел; отдать, что приобрел кровью, — еще меньше думал. Разделивши свои войска по частям, он сам обратился против французов. Эта армия не знала никакой дисциплины, отличалась буйством, грабежами и всякими бесчинствами. Высшие места в армии давались не по заслугам, а по ходатайствам родных и друзей; встречались генералы 20-ти лет от роду; офицеры службой не занимались вовсе; если некоторые и знали ее, то скрывали это от товарищей.
Фридрих получил секретное известие, что французы в Готе. Генерал Зейдлиц, имея 20 эскадронов конницы, атаковал город. Спешенные прусские гусары шли в интервалах между эскадронами. В городе находилось до 10 тыс. французов. Генералы пировали за обедом, как вдруг узнают, что пруссаки у ворот. На них напал такой страх, что они обратились в самое постыдное бегство. Пруссаки ворвались в Готу и не встретили ни одного солдата; зато им попалось в плен множество поваров, парикмахеров, комедиантов и лакеев; кроме того, они захватили большие ящики с помадой, духами, париками и прочим добром. При д. Росбахе обе армии сошлись. Король занял позицию на холме; вправо у него, под углом, стояли французы. Неприятели посмеивались над «вахтпарадным» войском, как они его называли. С трубным звуком и с распущенными знаменами двинулись французы, в надежде обойти пруссаков и отрезать им обратный путь. Король спокойно смотрел на их торжественный марш. Пушки были закрыты, палатки расставлены; солдаты, как ни в чем не бывало, обедали. Сам король отобедал с генералами, а французы все идут вперед, но за холмами. Вдруг в 2 часа дня палатки приказано убрать, полкам строиться и двигаться походным порядком. Скрытно, по другую сторону длинных холмов, пошли пруссаки навстречу неприятелю, имея впереди 33 эскадрона конницы под начальством Зейдлица. Тот думал, что сам обходит, а между прочим Фридрих его обходил. Выйдя из-за холмов, Зейдлиц сделал заезд и понесся на голову неприятельских колонн. 53 французских эскадрона повернули вспять; их больше не видали. В полном беспорядке французы хотели было занять холмы, но там уже стояла артиллерия, стройными рядами пехота: спереди встречает противника меткий огонь орудий и ружейных залпов, сзади его бьет Зейдлиц. Полное расстройство заставляет французов бежать, причем они бросили 67 орудий, весь обоз и потеряли до 8 тыс. людей. В полчаса все было кончено. Праздновать победу некогда, Фридрих пошел назад, в Силезию, где уже хозяйничали австрийцы. Дорогой король услыхал еще более печальную весть: его армия, оставленная там, разбита, главнокомандующий взят в плен, главный город Бреславль занят австрийцами. Король спешно проходит 300 верст в 16 дней и недалеко от Бреславля, под Лейтеном, встречает австрийцев. Надо их разбить; но ведь у него только 32 тыс., считая в том числе остатки разбитых войск, тогда как у неприятеля по меньшей мере 80 тысяч солдат, 300 орудий! Фридрих собрал перед битвой своих генералов, штаб-офицеров и сказал им следующее: «Мы должны или разбить неприятеля, или быть погребенными перед его батареями. Как я думаю, так и буду действовать. Кто из вас думает иначе, кто боится разделить со мной опасность, пусть подает в отставку... Я был уверен, — продолжал король, немного помолчав, — что никто из вас меня не покинет. Если я сложу свою голову, то все равно вас наградит отечество. Идите в лагерь и скажите вашим полкам, что вы от меня слышали».
Пруссаки все были готовы умереть. Старые солдаты клялись не выдавать друг друга; они заклинали молодежь не страшиться множества врагов. И действительно они никогда еще не сражалась с таким мужеством: двигаясь в атаку, пели старинные военные песни, но и король распоряжался искусно. Подойдя к неприятелю на пушечный выстрел, он оставил против него свой авангард, а остальное войско повел вправо, перед фронтом позиции. Так смело он двигался верст 6 или 7, потом построил боевой порядок и лучшими войсками ударил на левый фланг, откуда неприятель меньше всего ждал нападения и где стояли его худшие войска. Когда левый фланг подался, австрийцы сделали захождение правым флангом, но было уже поздно. Этот правый фланг стал теперь похож на праздно стоящую толпу, чуть ли не в полтораста шеренг. Ее била прусская артиллерия, потом гнала конница. Пруссаки забрали одних пленных 20 тыс., кроме того, 100 пушек и 4 тыс. повозок. Бреславль перешел в их руки; Силезия — очищена. Этим окончился 2-й год войны.
Все заговорили о прусском короле. На Фридриха стали смотреть как на немецкого героя. Все немцы, к какому бы государству они ни принадлежали, почуяли после росбахской победы свою силу: немец разбил французов, этих дерзких пришельцев! Радовались победам короля и англичане. В Лондоне праздновали день его рождения: зажгли иллюминацию; в каждом доме стоял на окне портрет Фридриха. Король был изображен в треугольной шляпе и с косой, как тогда носили. Несколько знатных англичан просили короля принять их к себе на службу. Фридрих поблагодарил их, но отказал: «У меня, — писал он, — дисциплина суровая. Вам ее не вынести. Во время похода мои офицеры кроме воды ничего не пьют; посуда и ложки у них оловянные, а если у кого найду в чемодане серебряную, то строго покараю». Король боялся, что его заморские друзья навезут с собою поваров, лакеев, станут кутить, а это послужит дурным примером для пруссаков.
Еще задолго до наступления весны медленно и грузно подвигалась от Вислы русская армия под начальством генерала Фермора. Длинный ее путь сопровождался грабежом и разорением страны. Русские осадили крепость Кюстрин. Фридрих поспешил на выручку крепости, открывавшей путь к его столице. Появление Фридриха заставило русского генерала снять осаду и принять бой. Но это был не бой, а настоящая бойня. «Пруссаки не дают пощады!» — кричали немцы перед битвой. — «И мы тоже!» – отвечали русские. Наша армия заняла, по обычаю того времени, крепкую, неприступную с фронта позицию, но пересеченную поперек оврагами и очень тесную для размещения 50-тысячного войска. Авангард Фридриха должен был атаковать наше правое крыло. Когда его 60 орудий открыли огонь и пехота вступила в дело, русские заметили, что пруссаки разорвались. Пехота двинулась в атаку, за нею конница, и 15 батальонов были смяты, 26 орудий взято. Зейдлиц со своей конницей стоял за оврагом, откуда зорко следил за ходом битвы. Фридрих послал к нему приказание спешить; послал другой раз — Зейдлиц ни с места. Взбешенный король послал третьего ординарца, через которого велел передать, что генерал отвечает ему головой за неповиновение. «Доложите королю, — сказал Зейдлиц, — что после сражения моя голова принадлежит ему, а пока она радеет о его же пользе». Наши, зарвавшись далеко, рассыпались по полю, скачут, рубят, а в это время 46 прусских эскадронов тихо спустились в овраг, поднялись наверх и с места взяли в карьер. 1-й и 3-й гренадерские полки приняли на себя самый тяжкий удар. Они отбивались кучками, равно как и прочие разбросанные части, а собрать их было некому. Русская конница также обращена в бегство. После страшной сечи наше правое крыло разбито. Был час дня. Фридрих дал войскам отдых и повел атаку на левое крыло. Только что выехала прусская батарея под прикрытием пехоты, как на нее нагрянули наши кирасиры; за кирасирами двинулись 27 русских батальонов. Вот противники сближаются, уже пруссаки открыли ружейный огонь, сейчас должны схватиться, но кирасиры вылетают снова и гонят 13 прусских батальонов, как стадо баранов. Тут отличился вахмистр Казанского полка, вырвавший из рядов неприятеля прусское знамя. Победа явно склонялась в нашу сторону. Однако Зейдлиц успел, что называется, ее вырвать. Ему удалось собрать на этот раз до 60 эскадронов. Он не только спас свою пехоту, но на хвосте нашей конницы врубился в русский боевой порядок. Его не могли остановить ни картечь, ни замечательная стойкость наших каре. Русская армия укрылась за болотистым ручьем. «Вот еще победа, которою я вам обязан», — сказал король Зейдлицу. — «Не мне, государь, а тем храбрецам, которыми я командую», — ответил скромно генерал. В битве под Цорндорфом король встретил в первый раз войска, способные к решительному наступлению: это были русские. После 10-ти часового боя обе армии как бы раскололись на куски, сохранив свои места. Король только тешил себя, говоря, что он победил..."
Продолжение следует
