Десять лет Мао провел в Яньане – главном городе на территории, которую Чан Кайши выделил красным. Он въехал в город в канун Нового, 1937 года через огромные ворота, которые величественно и безмолвно распахнулись перед колоннами красноармейцев, шагавших по широкой грязной дороге, которая простиралась в бескрайних желтых просторах. Этот древний город, чье название в переводе означает «распространяющий мир», был огорожен высокими толстыми стенами, выстроенными вдоль цепи лессовых холмов вдали от города.
Яньань был не только культурным центром, но также и оживленным торговым городом. В регионе была найдена нефть. Дома, выстроенные компанией «Стандарт ойл», были заняты красными, которые также захватили внушительные строения, включая только что построенный собор, в котором проводились партийные собрания. Проблема жилья вскоре была решена в связи с тем, что многие местные жители покинули город, особенно те, кто был побогаче, оставив сотни больших и красивых домов. Мао занял один такой особняк в местечке под названием деревня Феникс. Большой двор даже по местным стандартам отличался роскошью. За воротами располагалась украшенная стена для отпугивания злых духов. Впервые за два последних года Мао жил в относительном комфорте.
В Яньане Мао не отказывал себе в «радостях жизни». Повсюду его окружали красивые, образованные молодые женщины, которые стекались в Яньань, привлеченные новым образом красных, и Мао уже не скрывал своих увлечений. Своему приятелю он признавался, что мог обойтись без секса «самое большее сорок дней».
Одной из первых женщин, появившихся на сцене, была красивая (и замужняя) 26-летняя актриса Лили У, которая прибыла в Яньань в начале 1937 года и стала местной знаменитостью. Ее элегантные наряды и манеры кружили головы в этой захолустной провинции, а волнистые волосы до плеч делали ее особенно желанной. Женщины-коммунистки в основном носили мешковатую форму и наголо брились, чтобы избавиться от вшей. У Мао с Лили завязался роман.
Лили подружилась с приезжей американской писательницей Агнес Смэдли – радикально настроенной феминисткой. Смэдли работала в Коминтерне, но была из тех, кто не поддавался уговорам, поэтому из Москвы пришли указания «изолировать ее». Несмотря на то что Агнес считала, что в характере Мао есть «нечто зловещее», одновременно «женоподобное» и «физически отталкивающее», он был с ней любезен и даже дал ей длинное интервью, поскольку она была американкой.
В то время как красота Лили У возбуждала похоть Мао, намного менее привлекательная Смэдли вызвала фурор, организовав вечера танцев под граммофонные записи. Танцы пользовались бешеной популярностью. Смэдли отметила, что сначала «гордость не позволяла Мао танцевать. У него совершенно не было чувства ритма». Обычно он просто «топтался по полу», как говорили танцевавшие с ним женщины. Но скоро он оценил преимущество танцев как способ физической нагрузки, а также возможность знакомиться с женщинами. Танцы устраивались каждую неделю, иногда на открытом воздухе, иногда в помещении бывшей церкви. Яньань словно сошел с ума.
Как и другие участницы «Великого похода», жена Мао Гуйюань сначала отказывалась принимать участие в танцах. По словам Сноу, «близкое соприкосновение тел казалось старой гвардии бесстыдным». Непоследнюю роль играла и ревность. Впоследствии Гуйюань, питавшая тайную страсть к танцам, полюбила танцевать и сделала большие успехи.
Она не могла уже выносить измен Мао. Однажды ночью, в июне, Смэди услышала крики Гуйюань: «Свинья, мерзавец, не пропускаешь ни одной юбки! Как ты посмел пробраться сюда, чтобы переспать с этой буржуазной дрянью?!» Смэдли увидела, как Гуйюань набрасывается на Мао с фонарем, а его телохранитель наблюдает за этой сценой. Протесты Мао, что он всего лишь говорил с Лили, не возымели успеха. Гуйюань набросилась на Лили, расцарапала ей лицо, вырвала волосы, а Мао спокойно смотрел.
После этого Гуйюань набросилась на Смэдли: «Империалистическая тварь! Ты всему виной, убирайся отсюда!» Она ударила Агнес, и та тоже ударила ее. Гуйюань упала на колени и кричала, обращаясь к Мао: «Что ты за человек? Что за муж, что за коммунист? Как ты можешь позволять империалистической твари бить меня прямо у тебя на глазах?» Когда Мао велел телохранителю поднять жену, Гуйюань толкнула его на землю, и в конце концов ее сумели унести три человека в сопровождении безмолвного Мао.
Скоро Смэдли стала собираться домой. Лили не просто изгнали из Яньаня, но и вычеркнули из списка Коммунистической партии, и ее имя навсегда исчезло из истории.
Мао продолжал заводить романы с другими женщинами, в том числе и с писательницей Дин Лин. Хотя она была довольно полной, мужеподобной и не особенно красивой женщиной, но отличалась умом и яркой индивидуальностью. Мао прислал ей стихотворение, в котором были такие приблизительно строки: «С чем мне сравнить ваше изящное перо? С тремя тысячами ружей и солдат». Позднее Дин Лин вспоминала, как они часто встречались с Мао. Однажды он в шутку сравнил Яньань с маленьким императорским двором, и принялся писать имена своих соратников, прибавляя к ним разные титулы, которые изобретала Дин Лин. «После этого он внезапно сказал: “Дин Лин, мы изобрели сотню придворных с гражданскими и военными чинами. Раз уж мы императорский двор, пусть даже маленький, нам нужны императорские наложницы в Трех дворцах и Шести павильонах! Называй имена, а я буду награждать их титулами”».
Для Гуйюань постоянные измены мужа стали последней каплей. За их более чем десятилетний брак она не смогла привыкнуть к жестокости Мао. Особенно ее обижало его равнодушное отношение к ее частым и тяжелым беременностям, в том числе и во время «Великого похода», и шутка Мао, что она рожает детей так же легко, как «курица несет яйца». И хотя Мао был равнодушен к детям и совершенно не переживал, когда четверо из них умерли, а остальные были заброшены, он все же исправно делал жену беременной. Их пятый ребенок, девочка по имени Цзяоцзяо, родился в 1936 году в Баоане в ужасающих условиях, где повсюду бегали скорпионы и крысы. Год спустя Гуйюань снова забеременела, и у нее началась депрессия. Частые роды в тяжелых условиях сильно подорвали ее здоровье, а семейной жизни у нее давно уже не было. И вот теперь ее муж не скрывал своих отношений с другими женщинами.
После того как коммунисты устроились в Яньане, часть высокопоставленных лидеров партии, получивших ранения, смогла отправиться на лечение в Россию. Чтобы облегчить страдания, причиняемые засевшей в теле шрапнелью, Гуйюань тоже поехала в Россию в начале октября 1937 года. Их годовалая дочь осталась в Яньане.
Гуйюань прибыла в Москву в разгар зимы. Жившие в Москве китайцы тут же предупредили ее и других прибывших, чтобы они не связывались со знакомыми. В Советской России началась широкомасштабная партийная чистка, и многие китайцы были арестованы. Именно в этой полной изоляции и в постоянном страхе Гуйюань родила мальчика, которого назвала русским именем Лев. Через полгода он умер от пневмонии. Гуйюань была безутешна. Целыми днями она просиживала на скамейке перед крошечным могильным холмиком в саду, повторяя имя ребенка и плача.
От мужа сочувствия ждать было бесполезно. Когда родился ребенок, Гуйюань написала мужу, что мальчик похож на него. Мао не ответил. Никак не отреагировал он и на смерть сына. Летом 1939 года, почти через два года после того как они расстались, Гуйюань узнала, что Мао опять женился. Она регулярно встречалась с другими не говорящими по-русски китайцами, чтобы послушать отрывки из советских газет. В этот раз переводчик читал статью известного русского режиссера Романа Кармена о его встрече с Мао. Кармен упоминал, что Мао и «его жена» в лунном свете вышли из своей пещеры проводить его. От этой небрежно брошенной фразы у Гуйюань сжалось сердце. По словам людей, деливших с ней комнату, она беспокойно ворочалась несколько ночей. Гуйюань уже давно страдала сильной бессонницей, а теперь была на грани нервного срыва. Ее состояние еще более ухудшилось, когда она получила коротенькую весточку от Мао: «Надеюсь, ты будешь упорно учиться и сделаешь успехи». Одним предложением Мао объявил о распаде их брака: с этих пор мы всего лишь товарищи по партии.
Летом 1937 года, еще до отъезда Гуйюань в Россию, Мао приметил молодую актрису Цзян Цин, которая стала его четвертой женой. Даже форма не могла скрыть изящной фигуры актрисы, ремень туго опоясывал ее стройную талию, а из-под небрежно сдвинутой армейской фуражки на плечи падали волны блестящих черных волос. Цзян Цин излучала женственность и сексуальность. У нее была гибкая, стройная фигура и нежный голос, который некоторые находили жеманным.
Цзян Цин родилась в 1914 году в семье наложницы и пьющего владельца постоялого двора. Мать воспитала ее своенравной, и позволила разбинтовать ноги, после того как в возрасте шести лет были сломаны кости. У Цзян Цин был волевой характер, и во время постоянных драк родителей она вступалась за мать, хватая отца за ноги, кусая его руки. В одной из таких потасовок она потеряла часть переднего зуба. Одноклассники считали Цзян Цин хулиганкой, и в возрасте двенадцати лет ее исключили из школы за то, что она плюнула в учителя. В четырнадцать лет она сбежала из дома и присоединилась к бродячей оперной труппе, выучившись в Шанхае актерскому ремеслу. Однако сцена была сомнительным выбором, и летом 1937 года, оказавшись без работы и не в силах больше терпеть семилетнего сына своего любовника, Цзян приехала в Яньань.
Цзян знала, как сделать, чтобы ее заметили. На всех лекциях Мао она сидела в первом ряду и задавала наивные вопросы. Однажды Мао пришел посмотреть пекинскую оперу – свой любимый жанр, – в которой играла Цзян. После представления он пришел за кулисы и накинул ей на плечи пальто. Назавтра Цзян пришла к Мао вернуть пальто, и осталась на ночь.
Пара начала вместе появляться на публике. Это вызвало настоящий скандал, поскольку у Цзян было сомнительное прошлое. Она уже побывала замужем, жила с четырьмя любовниками и оставила глубокий след в колонках сплетен шанхайских газет. Ее бурные отношения с одним из мужей дали богатую пищу желтой прессе, особенно после того как он попытался покончить с собой, залпом выпив бутылку медицинского спирта, в котором были размешаны спичечные головки.
Если космополитичный Шанхай едва переваривал Цзян, то пуританский Яньань пришел в ужас. Кроме того, люди сочувствовали бывшей жене Мао. Один из спутников Гуйюань по «Великому походу» вспоминал: «Все студенты в моем колледже были расстроены. Они писали Мао, некоторые открыто, другие втайне. Я лично написал три письма примерно следующего содержания: “Председатель Мао, мы надеемся, что вы не женитесь на Цзян Цин. Состояние здоровья Гуйюань все ухудшается, и у вас пятеро или шестеро детей. У Цзян Цин дурная репутация”».
У партии были более серьезные основания для беспокойства. Когда-то давно националисты посадили Цзян Цин в тюрьму, заподозрив ее в связях с коммунистами, и она вышла оттуда, подписав отречение – акт, расцениваемый партией как предательство. Более того, поговаривали, что она развлекала своих тюремщиков за ужином и даже в постели.
Мао заставил шефа разведки Кан Шэна поручиться за Цзян Цин. Работая в России, Кан сопровождал обоих сыновей Мао в Москву, а также сына Чан Кайши на родину. Он приехал в Яньань в ноябре 1937 года и быстро сблизился с Мао, который назначил его главой Комитета государственной безопасности. На фоне желтой земли Кан всегда выделялся своим черным одеянием с головы (черная фуражка) до ног (необычные кожаные ботинки для верховой езды). У него была черная лошадь, и его часто видели ласкающим черную собаку, которая была единственным домашним животным в этих местах. Хотя у Шэна были доказательства сомнительного поведения Цзян Цин в тюрьме, он предоставил Мао официальный вердикт, полностью оправдывающий ее, в котором говорилось, что «прошлое Цзян Цин политически безупречно». Накануне своей смерти Мао признался в том, что знал, что с Цзян сняты обвинения и она оправдана, но ему было все равно. Он желал эту женщину.
Цзян Цин стала печально известной «четвертой госпожой Мао».
