Русский дневник

Пьер Паскаль (1890–1983) провел в России 17 лет, с 1916 по 1933 год. Уроженец Оверни, сын преподавателя латыни, он получил в лицее в качестве награды книгу Жюля Легра «В русской стране» , и это пробудило в нем интерес к России. Впервые он побывал в нашей стране в 1911 году, а в 1916-м был откомандирован в Петербург для службы во Французской военной миссии. Католик-экуменист, почитатель Владимира Соловьева, «христианский большевик», веривший в возможность построения в России новой жизни, отличной от жизни прогнившего Запада, в возможность совмещения социализма и христианства, Паскаль в октябре 1918 года отказался вернуться во Францию вместе с персоналом миссии и остался в Советской России. Еще в июле 1916 года он писал об опасности русского интеллектуального влияния: «В России идеи остаются весьма неопределенными, они вовсе не обязательно воплощаются в жизнь, поскольку корректируются изрядной долей скептицизма. У нас те же идеи, если они звучат соблазнительно — а русские идеи звучат именно так, — немедленно выливаются в чеканные рациональные формулы, обретающие силу закона». Сам Паскаль этой опасности не избежал: идеи русского большевизма соблазнили его всерьез и надолго.

Оставшись в Советском Союзе, он служит секретарем Чичерина в Наркоминделе, присутствует при основании ІІІ Интернационала, выступает по радио с обращениями на французском языке, в 1921 году вступает в компартию, работает в отделе печати Коминтерна, затем в Институте Маркса — Энгельса, где разбирает архив Бабефа. В 1933 году Паскаль добивается для себя и жены, Евгении Русаковой, права уехать из Советского Союза. Получить разрешение было нелегко; по одной из версий, Паскали вырвались в Европу лишь благодаря ходатайству председателя французского кабинета Эдуарда Эррио. Через четыре года Паскаль был допущен во Франции на государственную службу, защитил две докторские диссертации и с тех пор преподавал во французских университетах русскую историю и литературу. О большевистском периоде своей жизни Паскаль публично не упоминал до конца 1960-х годов. Затем он начал рассказывать о нем в интервью, а в 1975–1982 годах в Лозанне были опубликованы четыре тома его русского дневника 1916–1927 годов [1] .

Дневник, который Паскаль вел практически ежедневно, — не только подробное и богатое деталями свидетельство о пред- и постреволюционном быте и настроениях в Петрограде и Москве, но и поучительный человеческий документ. От убежденности в моральной правоте большевизма революции, в совместимости коммунистических и христианских идеалов Паскаль постепенно приходит к полному разочарованию в русской революции. В 1918 году, побывав в кабинете главного редактора «Известий» Стеклова, Паскаль записывает в дневнике: «Из широкого окна прекрасно виден собор Страстного монастыря с его пятью синими куполами, гордыми и в то же время смиренными. Какой символ! Собор — и рядом “Известия”. Когда они поймут друг друга» Страстной монастырь взорвали уже после того, как Паскаль покинул Советский Союз, но в том, что «понять друг друга» церкви и большевикам не дано, француз успел убедиться еще до отъезда: уже в 1929 году монастырь был превращен в Центральный антирелигиозный музей. Дневник 1927 года — это записи, выражаясь анахронистически, диссидента-антисоветчика; не случайно Паскаль сочувственно цитирует знакомого русского коммуниста: при царизме, находясь на нелегальном положении, тот знал, что должен опасаться определенного узкого круга лиц, а говоря с остальными, может высказывать свои взгляды совершенно открыто; теперь, при власти большевиков, все наоборот...

Уже в 1969 году в беседе с Жоржем Нива он по-прежнему настаивал на том, что у русских имеются особые, отсутствующие у других наций, превосходные свойства:

«Я был глубоко поражен ее [России] человечностью. Вероятно, это слово наилучшим образом передает совокупность достоинств, которые я увидел в русских: чрезвычайная легкость и откровенность отношений, даже с иностранцами, тогда как во Франции я встречался с множеством предубеждений... В России нет нотариусов. То есть теоретически их не может не быть, но они где-то прячутся, их не видно. Русские не занимаются расчетами. Не знаю, плохо это или хорошо, но совершенно ясно, что такое может существовать лишь в стране, где есть обмен добрыми чувствами, великодушием. В России это так — там можно быть непредусмотрительным, потому что знаешь: другие тебе помогут»

Справедливости ради следует отметить: в конце жизни Паскаль признавался, что ему не известно, сохранились ли все эти свойства у русских людей и после 50 лет господства советской власти.

Выбранные для перевода фрагменты призваны показать эволюцию автора дневника — от философических рассуждений о русской душе до постепенного осознания краха большевистской утопии.

27 октября 1917 года

[Протокол заседания Французского института в Петрограде, где Паскаль выступил с докладом на тему «Русская душа глазами представителя романского народа»]

Доклад начинался утверждением, что у русского народа есть единая душа; она видна особенно ясно, если не брать в расчет интеллектуалов, которые выделяются из народной массы, поскольку их душа впитала элементы, привнесенные извне. События революции может понять только тот, кто имеет представление об этой единой душе народа. Наилучшее представление о ней дают песни, которые распевают проходящие по улицам солдаты.

У этой души есть три составные части, тесно связанные одна с другой: солидарность, нерешительность, тяга к абсолюту. Первая — основа, вторая — отрицательная сторона, третья — сторона положительная. Вот главные признаки каждой из этих составных частей.

Солидарность

• «Соборы» — зримый образ многочисленных русских святых.
• Бесконечная цепь экипажей на петроградских улицах.
• Поведение людей в очередях.
• Голосование всем полком сразу.
• Стремление образовывать ассоциации и кооперативы и объединять их в федерации.
• Обращение «товарищ». «Вперед, православные!»
• В философии и религии — теория «соборности», или союза всех верующих.
• Ощущение коллективной ответственности, например во время отступления 1915 года.
• Как следствие этого коллективистского духа — недостаток гордости.
• Черта русского — смирение; на первом месте — недоверие к выскочкам; демократизм русского народа; власть была ему навязана сверху; это что-то вроде покрывающей его крышки.

Нерешительность

• Нежелание в точности следовать правилам, подчиняться принуждению.
• Радость, с которой встретили отмену отдания чести.
• Русский человек не делает карьеру на одном поприще: он вступает на несколько поприщ сразу и постоянно меняет занятия и ремесла.
• Неспособность копить деньги, отвращение к расчетам.
• Презрение к логике.
• Пренебрежительное отношение ко всему традиционному.
• Паломничества и переселения.
• Следствие всего этого: русский подчиняется не столько закону, сколько влиянию того, кто сумеет завоевать его доверие.
• Сентиментальный патриотизм без примеси национализма.
• Религиозность без догматизма.
• Интуитивная мораль без четких правил.
• Супруги легко соглашаются на развод.
• Привычка к трезвой жизни, чередующейся с запоями.
• Все это покрывается одним словом «воля» [2] — которое в Россия означает вовсе не то, что volonté во Франции.

Стремление к абсолюту

• Потребность при рассмотрении любого вопроса докапываться до корней.
• Верность избранным принципам во всем (пример: толстовская мораль).
• Отношение к смертной казни и к войне как к чему-то отвратительному.
• Непонимание различия между моралью личности и моралью государственной.
• Западные люди следуют максиме: «Своя рубашка ближе к телу». Русский готов отдать жизнь для спасения других.
• В политике — большевизм.
• В философии — пренебрежение объективной реальностью.
• В практической жизни — отказ от любого инструмента, если в нем замечено хоть крошечное несовершенство.
• Как следствие этого характера — меланхолия и склонность к отчаянию, к нравственной распущенности; поскольку абсолютное добро недостижимо, русские отдают себя во власть абсолютного зла.

Вывод: в русской системе ценностей душа важнее разума и волевого начала. Этим объясняется тот факт, что русский народ может подчиняться чужим влияниям, но они не производят в нем глубинных изменений. Иностранный порядок, навязанный Петром Великим, продлился два столетия, но не затронул древней русской души. Русская лень — не наслаждение отдыхом, но смиренное приятие бесполезности любого усилия.

Несмотря на свою покорность и бездеятельность, русские никогда не забывают о том, чего хотят, и никакое внешнее влияние не способно сломить их глубокую спрятанную волю. Разум подчинен душе — совсем не то, что на Западе, где смекалку часто ставят куда выше доброты.

Принцип непротиворечивости не властен над русским мышлением; здесь господствует терпимость к любому мнению и скептическое отношение к рационализму. Русские охотно признают истиной утверждения самые противоположные. Они лишены предрассудков, но зачастую и способности отличать добро от зла. Принципу причинности русские предпочитают принцип финализма, которым пользуются очень умело и благодаря этому добиваются результатов более глубоких, чем те, каких достигают рационалисты. Например, сегодня они возлагают ответственность за войну на всех без исключения, а если говорят, что виноват капитализм, то имеют в виду материализм. Доказательство того, что русские ставят душевные качества выше интеллектуальных, — в заботе, какой они окружают слабоумных, «убогих».

Русские добры к ближним. Ненависть им чужда. Они снисходительны к преступнику, поскольку он уже беззащитен. Они охотно предаются сентиментальной жалости, готовы отдать справедливость всем без разбору. Отсюда братания на фронте.

Русский народ — самый христианский из всех, поэтому для него так соблазнительны социалистические принципы. Русские яснее всех ощущают человеческую слабость и, главное, слабость отдельного человека.

Письмо к Пьеру Монату [4] 27 января 1927 года

<...> Если в экономическом отношении, несмотря на огромные трудности, Россия идет вперед, то в отношении бюрократическом она, по моему убеждению, неизлечима при нынешнем режиме — диктатуре государства, диктатуре одной партии в государстве, диктатуре одной клики внутри партии. Идут разговоры о контроле со стороны масс, но это обман: пресловутых «рабкоров» собирают в бригады, принимают в компартию, платят им построчно; на пресловутые «производственные собрания» на заводах приходит лишь малая часть рабочих, потому что директора, обязанные объяснять им свои действия, изъясняются на совершенно непонятном языке, а технические предложения рабочих подвергаются осмеянию либо вовсе не принимаются в расчет; советы не только фактически, но даже и юридически превратились в самые заурядные муниципальные советы, а о том, как проходят выборы в них, нечего и говорить... Простой гражданин не имеет никакой реальной возможности одолеть бюрократов.

Как же можно добиваться экономических успехов при таком режиме Только ценою чудовищной эксплуатации рабочего класса, используя все средства мелкого и крупного капитализма. Все пресловутые преимущества, о которых нам прожужжали уши: рабфаки, дома отдыха, общежития и проч. — все это только для горстки квалифицированных рабочих, которые получают от 150 до 250 рублей в месяц и не боятся безработицы; к ним относятся уважительно, потому что они нужны... Для всех остальных — драконовские законы, карающие за пятнадцатиминутное опоздание или за прогул строже, чем в любой другой стране; от сверхурочной работы отказаться невозможно, а платить за нее или нет — зависит от доброй воли директора; увольняют без объяснений, платят в месяц 30, 40 или 50 рублей, а «нормы» выработки постоянно повышают.

Заводские комитеты защищают квалифицированных рабочих, а до остальных им дела нет; формально вопрос об увольнении решает смешанная комиссия, но в реальности всегда выносятся решения, угодные администрации. Профсоюз здесь сливается с начальством; разве что для проформы представители профсоюзов пока еще обсуждают коллективные договора с начальниками трестов и добиваются некоторых компромиссов. С каждым месяцем рабочих теснят все сильнее: на прошлой неделе решили больше не платить за простой по вине завода, если он не превышает 30 минут за рабочий день (восьмичасовой); тому, кто болеет от пьянства, за временную нетрудоспособность платят, лишь если она продлилась больше трех дней... Квартплата выросла. Бесплатный проезд в трамвае отменен почти полностью. Разумеется, труд повсюду сдельный; в текстильной промышленности один рабочий трудится одновременно на 3 или 4 станках. Об охране труда говорить не приходится: общепризнанно, что несчастных случаев становится все больше и больше. Вот какими способами достигается экономический рост. Но дальше по этому пути двигаться, пожалуй, уже некуда: теперь придется увеличивать производительность труда за счет совершенствования орудий труда или методов работы. Это задача посложней.

Относительно партии мне нечего прибавить к превосходным статьям Суварина [5] . Странно, что вы придаете такое большое значение письму Постгейта [6] , который-де «не может поверить». Все, что Суварин пишет о беспризорных детях, об общем упадке нравственности, приводящем к случаям вроде Чубаровского дела [7] , — совершенная правда. Положение молодежи трагично: работы нет (даже для членов комсомола, а для остальных тем более); новая мораль гласит, что все страсти законны, а сдержанность есть уступка «мелкобуржуазному духу»; с другой стороны, никакой революционной цели нет, энергия требует выплеска, а водку продают повсюду в любом количестве... Что же остается делать молодым, как не становиться «преступным элементом» Настоящее преступление — это выносить смертный приговор молодым людям, замешанным в Чубаровском деле; они ведь не ожидали такого исхода, не понимают, в чем их вина (и их друзья, как показал процесс, тоже).

Мы вступили в такой период, когда из людей деятельных одни пируют и пьянствуют, другие борются за власть и зарабатывают деньги, третьи тратят силы и время на девочек. Называть это эпохой Директории или нет, не важно: суть от этого не меняется. А покорные массы вновь оказались в рабстве, их по-прежнему эксплуатируют. Они трудятся, экономика на подъеме, но революции давно пришел конец.

Нет ничего более наивного, чем надеяться, будто дело может исправить «оппозиция». Оппозиционеры расходятся с большинством лишь в некоторых нюансах экономической программы: таких пунктах, как более или менее быстрые темпы индустриализации, более или менее рискованные способы выколачивания денег. Для того чтобы завоевать популярность, оппозиционеры заговорили о необходимости «демократии в партии», но кто поверит этим речам, если их ведут всем известные тираны вроде Троцкого, Зиновьева и всей их банды Никто и не поверил; именно поэтому они проиграли. Все, что пишет Суварин о грязных методах, к которым прибегло большинство, — чистая правда, он ничего не преувеличил, напротив, даже кое о чем умолчал (например, о приказе жестоко расправляться с оппозиционными ораторами и даже подстраивать несчастные случаи — впрочем, не пуская в ход оружие). Правда, что всех рабочих-коммунистов, голосовавших за оппозицию, уволили с работы, а тех, кто занимал чуть более ответственные посты, сослали в Туркестан или в Сибирь. Конечно, если бы оппозиции удалось добиться массовой поддержки, все эти меры ни к чему бы не привели. Но в Москве и Ленинграде оппозицию поддержали самое большее 500 человек из 50 000, причем это не значит, что большинство одержало верх в споре, это значит, что члены партии в целом относятся к спорам лидеров с презрительным равнодушием. Именно таков самый распространенный настрой. О «социализме в одной стране» говорят исключительно с иронией, потому что никто уже не верит в социализм.

А с другой стороны, что же остается Преданность правительству (как везде, не так ли ведь революционеры повсюду составляют ничтожное меньшинство), русский патриотизм и некоторый реформизм, заставляющий надеяться, что жизнь постепенно улучшится.

Виды на будущее: материально мы идем к американизации, к росту национального богатства; социально — к государству, опирающемуся на три аристократии: интеллектуалов, богатых крестьян и квалифицированных рабочих; на всех них работают массы (которые, конечно, тоже выиграют от общего прогресса, но в меньшей степени). Все это, очевидно, и называется социал-демократическим социализмом.

Перевод с французского Веры Мильчиной.

Примечание:

[1] Подробнее о Паскале см.: Нива Ж. «Русская религия» Пьера Паскаля // Нива Ж. Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе. М., 1999. С. 112–127.

[2] В оригинале по-русски.

[3] Проявление воли, волевое усилие.

[4] Пьер Монат (1881–1960) — французский анархист-синдикалист, вступил во французскую компартию, но в 1924 году был исключен из нее за нарушение партийной дисциплины и основал Синдикалистскую лигу и периодическое издание «Пролетарская революция», запрещенное в Советском Союзе.

[5] Борис Суварин (наст. фам. Лифшиц; 1895–1984) — один из основателей французской компартии, исключенный из нее в 1924 году за сочувствие идеям Троцкого; друг Паскаля.

[6] Сын кембриджского профессора, до 1923 года состоявший в компартии Великобритании и издававший партийную газету, впоследствии главный редактор Британской энциклопедии, автор работ по истории, социологии.

[7] В августе 1926 года в Чубаровом переулке Ленинграда было совершено бандитское нападение на фабричную работницу с последующим групповым изнасилованием, причем среди участников нападения были комсомольцы. Из 22 подсудимых, проходивших по этому делу, семерых приговорили к расстрелу.