Факт остается фактом: о злобных критиканах-«идеологах» — Кюстине или Андре Жиде — слышали даже те, кто их не читал, а о французах симпатизирующих русским –еденицы.
Всякий раз французы искали у русских то, чего им недоставало у себя: то просвещенного реформаторства, то непреклонного традиционализма, то духовности, соборности и антибуржуазного коллективизма.
Причем порой те же самые люди, которые еще вчера были врагами всего русского, назавтра становились горячими сторонниками России. Один из самых выразительных примеров — судьба публициста Сен-Марка Жирардена, который в 1830-е годы обрушивал на императора Николая и его режим громы и молнии, а посмотрев своими глазами на поведение революционного народа в 1848 году, стал высказываться на страницах той же газеты «Журналь де Деба» в том смысле, что порядок — и в частности русский порядок, поддерживаемый Николаем Первым, — вещь не такая уж плохая, и если раньше он, Сен-Марк Жирарден, этого не понимал, то пришла пора одуматься…
Французские легитимисты 1830–1840-х годов воспевали Россию как монархию патриархальную, страну идеального самодержавного порядка, единственный островок покоя среди бушующего парламентского моря и конституционного хаоса
Эльзасский протестант Жан-Жоффруа Рор отправился в Россию в 1839 году с надеждой проповедовать там демократические идеи, а возвратился, как свидетельствуют некоторые пассажи из его книги «Республиканский миссионер в России» (1852), с ощущением, что, несмотря на все издержки самодержавного правления, российская стабильность надежнее западной политической смуты.
После 1848 года во Франции в умах царили смута и тревога, и французы, по традиции, искали спасения и поддержки у России, многие публицисты надеялись, что «русские пушки» защитят их от «красного призрака» (брошюра Огюста Ромьё, в которой выражалась эта надежда, так и называлась «Красный призрак 1852 года» ), а русское самодержавие поможет сохранить в Европе разумный порядок (этой точки зрения придерживались, в частности, уже упомянутый Сен-Марк Жирарден и основатель позитивистской философии Огюст Конт)
Виктор Гюго намекал на Огюста Ромьё, когда 17 июля 1851 года, выступая в палате депутатов, клеймил людей, которые, лишь только заслышат слова демократия, свобода, человеколюбие, прогресс, «в ужасе бросаются на землю и вслушиваются, не раздастся ли вдалеке гром русских пушек».
Реальное знакомство с русской жизнью сильно осложняло такое — впрочем, вполне традиционное и уходящее корнями в глубокую древность — восприятие целого народа как одного человека, отношение к нему как к единому национальному типу. Так, например, Жермена де Сталь, побывавшая в России в 1812 году и описавшая это свое пребывание в мемуарной книге «Десять лет в изгнании» (изд. 1821), испытывала большие затруднения с квалификацией русских как северного народа (не склонны к меланхолии и абстрактному мышлению, как положено северянам, не сидят взаперти, как полагается людям, рожденным в суровом климате, порой выказывают совсем не северные пылкость и страстность).
В 1876 AD вышел из печати роман Жюля Верна «Михаил Строгов», из которого многие французы до сих пор черпают первоначальные сведения о русской географии и русских пейзажах, а равно и о гостеприимной атмосфере русских деревень. Если верить Жюлю Верну,
«путник в России может постучаться в любую дверь. И ему откроют. Войдет улыбающийся мужик и протянет гостю руку. Путешественнику предложат хлеб-соль, разогреют “самовар”, и он почувствует себя как дома. Чтобы гостя не стеснять, хозяева даже уйдут к соседям. Приехавший чужеземец становится для всех родственником. Ведь его “Бог послал”»
Роман Жюля Верна решительно порвал с тем отождествлением русских и татар, которое довольно долго жило в массовом европейском сознании и отразилось как в поговорках (мол, если поскрести русского, обнаружишь татарина — а в других вариантах казака или медведя), так и в авторских суждениях ( маркиза де Кюстина в 1839 году удивил тот факт, что цесаревич Александр Николаевич «ничуть не похож на калмыка»). В «Михаиле Строгове» мужественные и великодушные русские ведут борьбу с коварными и жестокими татарами, пытающимися отвоевать у российского императора Сибирь, и все симпатии автора отданы идеальному заглавному герою и его соотечественникам.
Симпатии французов к русским в 1870–1890-е годы во многом объяснялись стремлением порвать с Германией и ее культурным влиянием; характерно, например, что историк Альфред Рамбо в книге «Эпическая Россия» (1876) противопоставлял русские былины, воспевающие труд, германскому эпосу, прославляющему войну, а бескорыстного Илью Муромца ставил куда выше алчных Нибелунгов (парадокс, однако, заключался в том, что изучать русский язык и русскую литературу французским исследователям приходилось с помощью методов, созданных немецкими филологами -Espagne M. Le train de Saint-Pétersbourg. Les relations culturelles franco-germano-russes après 1879 // Philologiques IV. Transferts culturels triangulaires France-Allemagne-Russie. P., 1996.).
Сочувственно-восхищенное отношение к русским людям и «русской душе» закрепится во французском сознании надолго; на рубеже веков возникает феномен французского «славянофильства» (термин был предложен в 1897 году в качестве самоназвания французским славистом Луи Леже - Данилова О. С. Французское «славянофильство» конца XІX — начала ХХ века // Россия и Франция XVІІІ–XX в. Вып. 7. М., 2006. )
Адепты этого направления не просто считают необходимым изучать Россию и русский язык (именно на рубеже веков русский язык постепенно занимает место в программе лицеев и университетов), они ищут (и находят) в России особое, бескорыстное и возвышенное, мировосприятие, неизвестное у них на родине, — пресловутую русскую душу.
Наш современник Мартин Малиа убежден, что «не существовало и не существует Европы как однородного культурного целого, противостоящего России» и что «с петровских времен и до эпохи построения “реального социализма” при Ленине и Сталине Россия и Европа вместе составляли “Запад” в широком смысле слова»(Malia M. Russia under Western Eyes. From the Bronze Horseman to the Lenin Mausoleum. Belknap Press of Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts, London, England, 1999)
И Каррер Д’Анкос (“Конец отверженности” 1992 AD) убеждена, что «хотя вся история России отмечена печатью трагизма, эта длинная цепь несчастий вовсе не плод некоей русской особости, не говоря уже о том, что некоторые обозначают неуместным и невнятным словосочетанием русская душа. Россия и русский народ ничем не отличаются от всех прочих стран и народов. Ее мучительную судьбу обусловило роковое стечение обстоятельств. Но точно так же как не существует славянской души (ведь никому не придет в голову объяснять историю Франции или Германии особенностями французской или немецкой души!), не существует и русской специфики, рока, обрекающего Россию на вечные несчастья. Сегодня Россия приходит в сознание, и этот мучительный процесс заставляет ее проститься с мифами, какими она тешилась, понять, что, подобно другим странам и нациям, она принадлежит к цивилизованному миру, где нет ни проклятых, ни призванных. Россия перестает быть отверженной, она открывает себя и принимает жизнь такой, как она есть. Она знает, что победила коммунизм и тех, кто помыкал ею ради светлого будущего. Победа эта, конечно, горька, потому что ставит Россию лицом к лицу с ее бедностью и ее трагедиями, с необходимостью сделать выбор и принять далеко не легкие решения в самых разных областях жизни. Однако в то же самое время эта победа очень важна и, главное, необратима, поскольку, несмотря на все настоящие и будущие трудности, она позволила России не просто существовать, но еще и отвечать за собственную судьбу. Победа эта кладет конец отверженности России и ее долгим скитаниям. Благодаря ей Россия вновь занимает свое место в мире»
Между тем вера в вечную «русскость» никуда не делась, и если сверхположительные истолкования этой русскости сейчас редки, то сверхнегативные отыскать нетрудно; назовем хотя бы недавно изданную по-русски книгу (последователя содомита Де Кюстина - hvac), Андре Глюксмана «Достоевский на Манхэттене» (2002 AD) , где даже за атаку на нью-йоркские небоскребы вина возлагается косвенным образом на российских «нигилистов», к числу которых автор относит всех деятелей российской истории от Петра І до Германа Грефа.
Свободное изложение публикации Веры Мильчиной
Вера Мильчина - Кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник ИВГИ РГГУ, член Союза писателей Москвы. Автор книги «Россия и Франция: дипломаты, литераторы, шпионы» (2004); выпустила комментированные переводы сочинений Бальзака («Физиология брака», «Изнанка современной истории»), Жермены де Сталь («О литературе», «Десять лет в изгнании»), Бенжамена Констана («Проза о любви») и других французских писателей первой половины XІX века
