ЖЗЛ : Франц Карлович Сан -Галли: hvac

Ohne Hast, Ohne Rast

Когда появились первые отопительные системы мы можем только гадать. Во всяком случае, в сочинении «Об архитектуре», написанном   Марком Витрувием , описывается устройство «хюпокаустум», что в переводе с греческого значит «снизу согретый» (вместо того, чтобы строить печь для каждого отдельного помещения, римские инженеры использовали одно специализированное помещение и сеть каналов).

Это отопительное сооружение, обнаруженное в том числе и при раскопках Геркаланума, состояло из очага, находящегося снаружи дома, подпольной камеры и нескольких керамических шахт. Сжигая уголь и накалив камни подпольной камеры, позже через неё можно было пропустить наружный воздух.
    Там этот теплоноситель нагревался и затем расходился через керамические внутристенные шахты по всем помещениям здания. Очевидны удобства такого вида отопления. Во-первых, поскольку в помещении отсутствовал очаг, то удавалось избежать задымления и пожаров, во-вторых, решалась проблема отопления второго этажа, что было весьма актуально для развитой римской архитектуры. Интересно, что эта отопительная технология успешно пережила крушение Римской империи и позже применялась также в городах Северного Причерноморья и в Средней Азии.

     «Хюпокаустум» и аналогичные ему системы были прототипом печного отопления, возникшего гораздо позже. По сути печь является ничем иным, чем вертикальной модификацией хюпокаустума, так как в обоих случаях тепло отдаёт внешняя поверхность нагретого дымохода (КПД классической двухъярусной русской печи, - самый высокий КПД, - среди всех известных) составляет от 60 % до 80 % - то есть приближается к КПД современных твердотопливных котлов).

С XV в. уже применялось воздушное отопление с подачей в помещение горячего воздуха, нагревавшегося при соприкосновении с поверхностями печи. В XVIII веке появились системы водяного и парового отопления. Первые примеры применения водяного пара для обогрева помещений приводятся в книге Николая Львова «Русская пиростатика», вышедшей в 1799 году. С начала XIX века пар находит все большее применение как для отопления помещений, так и для обогрева теплиц. Но широкое распространение они находят лишь во второй половине XIX в.

Вместе с увеличением этажности и площади помещений развивались и другие виды отопления: камнепечное, каминное, огневоздушное, дымно-трубное, воздушное, паровое и, конечно же, водяное, наиболее совершенное и потому ставшее наиболее внедряемым с конца XIХ века.Первые системы панельного отопления, были осуществлены в Саратове в 1905 русским инженером В. А. Яхимовичем.

Благодаря повсеместному распространению центрального отопления, сегодня в многоэтажках Москвы, Санкт-Петербурга, Самары и Петропавловска-Камчатского есть нечто общее, что объединяет жилища самых состоятельных и самых бедных россиян. Отопительная батарея столь привычна и обыденна, что никто и не задумывается о том, как и когда она появилась впервые. А ведь изобрели её именно в России. Придумал отопительный радиатор российский инженер итальяно-немецкого происхождения Франц Карлович Сан-Галли 150 лет назад.Выглядел первый радиатор как прямоугольная коробка из толстых металлических труб с вертикальными дисками.Возле ворот проходной Самарской ГРЭС с 2005 AD стоит бронзовый радиатор отопления. Композиция посвящена 150-летнему юбилею

ФРАНЦ КАРЛОВИЧ САН - ГАЛЛИ

Отец нашего героя, подаривший ему свою итальянскую фамилию, Карл Сан-Галли, появился на свет в Италии, но затем переехал по финансовой необходимости в Штеттин. Там он стал большим человеком - главным инспектором таможенных магазинов, а когда женился на Генриетте, урожденной Любке, почувствовал себя уже настоящим немцем. Пошли, как полагается, дети: двое мальчиков, Франц и Роберт, и две девочки. Повинуясь естественному ходу событий, в положенный срок Карл умирает. Жена и дети оплакивают любимого отца, и старший сын, Франц, осушив слезы, поступает учеником в коммерческую компанию. Компания та ведет оптовую торговлю русскими продуктами в Германии (стало быть, производились тогда в России товары, которые можно было оптом продавать в Германию).

…Жизнь идет. Братья и сестры растут. Матушка, глядя на Франца, радуется, что он у нее такой добросовестный, вот и начальство им довольно и карьера потихоньку-полегоньку складывается, словом, все, как у хороших честных людей, и, собственно, о чем еще мечтать?! Правда, вспоминал потом Старый Франц, "у меня была сестра старше меня, которая всю жизнь стремилась к идеалам, она же и направляла к ним мои наклонности".

Что у Франца была старшая сестра, это мы точно знаем, но что это были за идеалы, которые направили 19-летнего Франца в 1842 году в Россию, тут мы несколько теряемся. Однако старшей сестре, приславшей к нам в Питер не какого-нибудь Карла Маркса, или Энгельса Фридриха, или там наркомана и разбойника, а своего замечательного младшего братика Франца - за это от всех россиян, а особенно питерцев, отдельное огромное спасибо.

"Когда я уезжал в Россию, матушка со слезами на глазах, прощаясь со мной, дала мне на дорогу сто талеров и свое родительское благословение". А кроме этого, еще и кое-какие связи. Попав из немецкой Тьмутаракани в одну из самых блестящих столиц мира, Франц имел возможность спокойно оглядеться, стало быть, где-то и на что-то жить, ходить в гости и - не с пустыми же руками - заводить новые знакомства. Одно из них оказалось, как теперь принято говорить, судьбоносным.

Франц любил играть в шахматы, хотя и не всегда побеждал. В частности, у одного молодого англичанина выиграть не мог вообще ни разу. Это обстоятельство как-то по-доброму расположило к Францу юного британца, отец которого оказался управляющим пароходами знаменитого машиностроительного завода Чарльза Берда. Это его имели в виду столичные жители, когда, желая подчеркнуть отменное качество товара, говорили: "Сделано, как у Берда". В том смысле, что лучше не бывает. На современном языке, скажем, из уст славящегося ясностью своей речи Виктора Степановича Черномырдина, это прозвучало бы так: "Хотели, как у Берда (и, добавим от себя, Старого Франца, Путилова, Морозова и других), а получилось, как всегда…".

Отец англичанина дает Францу место помощника бухгалтера в конторе завода. "Моя работа не была ни трудна, ни велика, так что у меня оставалось много свободного времени думать об идеалах...". "Думать об идеалах" тогда означало, что Франц по два раза в неделю ходил во Французский театр и в Итальянскую оперу, кроме того, со своими новыми друзьями - а среди них оказывается и сын самого Берда - часто выезжал на охоту в деревню Горелово, ну и, конечно, как все молодые люди своего круга, катался в экипаже, танцевал, кутил, веселился. Особенно хорошо "думалось об идеалах" в разнообразных женских объятиях. Старый Франц потом деликатно вздыхал: "В это время я, двадцатипятилетний горячий и довольно видный юноша, много, очень много любил, и не одной только платонической любовью... До сих пор я не понимаю, как юноши могут избегать этого, когда кровь кипит и когда представляется случай...".

В 1853 году на завод пригласили по какому-то делу мастеров из Шотландии, а заниматься с делегацией поручили приятному, славному, образованному, знающему языки и умеющему вести себя в обществе Францу. Ему пришлось вместе с шотландцами пройти по всем цехам металлического завода. До этого молодой человек сидел только в своей бухгалтерии, и то новое, что он увидел на производстве, перевернуло всю его жизнь. Ему было тогда 28 лет. Легкий, милый, элегантный вертопрах начинает вдруг интересоваться литейным и механическим делом, читать специальную литературу, совершенно не пригодную для улавливания в любовные сети светских красавиц. Франц не отходит от мастеров из Шотландии. Старается перенять их секреты. А когда они уезжают, делает свой выбор: "Я решил жениться и основать свое фабричное и коммерческое дело . Обе задачи я выполнил".

Однако не сразу. Сначала Франц принял православную веру и стал Францем Карловичем. Затем, как было принято тогда у особо романтических натур, выбрал девиз: "Поставь себе цель, иди вперед, не трать времени на споры". Следующим шагом была женитьба. Уж не знаю, кто именно надоумил начинающего промышленника, что жена тоже является необходимым слагаемым успеха бизнес-проекта, но к подбору жены Франц отнесся со всей подобающей моменту серьезностью. Помогли, как всегда, добрые люди.

"Моя жена, София Александровна, слава Богу, не была красавицей (а стало быть, дурой и мотовкой, как тогда понимали красавиц добропорядочные люди вроде Франца и его знакомых), но мне была очень симпатична, хорошо образована, дельна, прилежно занималась практическим искусством и хозяйством и - последнее из упомянутого, но не последнее по значимости - стройна и совершенно здорова". С такой Софией Александровной за спиной уже не страшно было приступать собственно к делу.
ЧТО ЗНАЧИТ РЕПУТАЦИЯ
Пять тысяч рублей Франц Карлович занимает у приятеля (уже упоминавшегося сына англичанина Берда) под вексель на три года, присовокупляет к ним приданое своей "стройной и совершенно здоровой" жены и на Лиговке открывает механическую мастерскую (там приступают к работе 12 слесарей), а на Невском - маленький магазин, где собирается продавать металлические кровати, камины, умывальники, произведенные на Лиговке.

Для молодого хозяина настали трудные времена. Выяснилась одна маленькая подробность, которой, как правило, пренебрегают те, кто начинает свое дело: не так трудно нечто произвести (скажем, те же металлические кровати), гораздо важнее и труднее это нечто продать. "Хотя я напрягал всю свою энергию и знание для развития и поддержания своего нового и, несомненно, здорового дела, я в первые три года не сделал ни одного шага вперед, несмотря на очень скромный образ жизни, и я был весьма рад, когда мой хороший знакомый (все тот же молодой англичанин) любезно возобновил вексель еще на три года".

Семья почти голодает: "Не имея средств и живя экономно, мне часто приходилось обедать в ресторане Палкина, причем мой обед состоял из тарелки щей с куском мяса и обходился в 20 копеек". И все же дело потихоньку раскручивается. Экономя на еде, Франц Карлович не экономит на своих поездках по Европе, старается изучить все новинки промышленного бума тех лет, читает все технические журналы и книги на трех доступных ему языках, вступает в члены Петербургского технического общества. Поездка в Англию убедила Франца Карловича в том, что без собственного чугунно-литейного производства ему на рынке не удержаться.

По возвращении в Питер к своей слесарной и кузнечной мастерским он присовокупил и чугунно-литейную. В ней по тогдашней суперсовременной технологии, вывезенной Францем Карловичем из Бирмингема, наладили отливку и выпуск чугунных труб. Именно тогда Франц Карлович изобретает столь нужные в холодной столице чугунные обогреватели для жилищ. Он называет их таким знакомым нам сейчас словом - "батареи". И вот на эти самые батареи, столь успешно распространяющие вокруг себя благодетельное тепло, стали поступать выгодные заказы.

Кроме того, Франц Карлович получил крупный заказ на устройство водяного отопления в оранжереях царскосельского императорского дворца. А рядом с оранжереей притулилась деревянная церковь, которая возьми да и сгори в 1864 году. Восстановить ее поручили инженер-полковнику Григорию Ефимовичу Паукеру. Для большей устойчивости к пожару он решил сделать потолки, стропила и арматуру куполов из железа. Объявили конкурс. Единственным серьезным участником считались заводы уже известного нам всемогущего и прославленного Берда. Прославленного, а потому и самого дорогого. Тут-то и наступил звездный час Франца Сан-Галли. Он взялся выполнить все необходимые по проекту работы так же качественно, как и знаменитый Берд, но за вдвое меньшие деньги. К тому времени имя Сан-Галли уже было на слуху у всех понимающих в металлическом деле, а влиятельные светские люди, особенно дамы, хвалили еще и уютную царскосельскую оранжерею, поскольку в теплом помещении можно было ходить даже в открытых туалетах, то есть по самой что ни на есть последней моде. Словом, за качество можно было не беспокоиться. Оставалась цена.

Паукер решил не разбрасываться выделенными ему народными средствами и рискнул: предпочел блистательному, но дорогому Берду скромного, но основательного Сан-Галли. И хотя выполнил Франц Карлович тот заказ по деньгам себе в убыток, зато во всем остальном выиграл несомненно: на него посыпались царское благоволение, награды, реклама и, разумеется, новые заказы. Своей качественной работой Сан-Галли укрепил авторитет инженер-полковника Паукера, а восстановленная церковь в Царском Селе была всегда на виду у всех, в том числе и у императора. Так что вскоре Паукер стал министром. А тут в 1880 году новое несчастье: вурдалак-террорист Халтурин взрывает Зимний дворец и требуется срочно восстанавливать потолки. Понятно, что работы в таком месте можно поручить только надежному, порядочному человеку и высокому профессионалу в оном деле, то есть Францу Карловичу.

А кроме потолков во дворцах Франц Карлович интересовался и другими, столь же необходимыми для удовлетворения человеческих потребностей вещами. Немало его изобретений вошло в наш ежедневный быт. Про батареи мы уже рассказывали, добавим к ним и всякие дезинфекционные приборы, вентиляционные системы (во многих питерских особняках они исправно работают до сих пор!), печи, герметические двери, механические умывальники. Традиция не отказываться ни от каких полезных обществу и прогрессу заказов, ставшая усилиями Франца Карловича непременным законом деятельности компании Сан-Галли, сохранилась и после смерти хозяина. О чем свидетельствовали, например, знаменитые операционные чугунные столы, изготовленные уже наследниками Франца Карловича в 1912 году специально для академика Ивана Павлова и его несчастных собачек-великомучениц российской науки.
УБЕЖДЕНИЕ БЕЗ НАЖИМА
В 1903 году с размахом отмечалось 50-летие основания завода Сан-Галли. Гордиться было чем: "Когда я пришел сюда, здесь росла капуста; теперь вы видите на том месте благоустроенный завод, девизом которого всегда было слово "вперед"". А девизом того, кто написал эти строки в своих воспоминаниях, было краткое "Без спешки, без отдыха". Именно эти слова он приказал начертать над входом в рабочий кабинет. Накануне торжественной даты прошел праздничный обед в хозяйском особняке, на который, как водилось тогда, пригласили всех служащих. В день юбилея завода его основателя разбудили самые любимые существа на свете - внучка и внук, последний - в костюмчике кузнеца. Предполагаемые наследники и продолжатели дела в звучных стихах, ни разу не сбившись, пожелали деду все, что обычно желается в такие дни и в таких стихах. Стихи те канули в Лету, а вот внук в костюмчике кузнеца остался. И сегодня над входом во двор завода с Лиговки стоят два чугунных мальчика: один изображает молоденького бога Меркурия, а другой, по-видимому, внука, одетого кузнецом.

Потом был молебен на заводе, рабочие, как принято по-русски, поднесли своему хозяину хлеб-соль на серебряном блюде и приветственный адрес, который сами же и сочинили, поскольку все были грамотны. О том, что квалифицированные рабочие "самый несчастный и обездоленный класс в России", тогда еще никто из них даже и не подозревал. По крайней мере до тех пор, пока им не "раскрыли глаза" марксистские доктринеры, убежденные в том, что они лучше предпринимателей знают, как обеспечить рабочим достойное существование. Но это несчастье случилось гораздо позже. А в тот день все восемьсот рабочих были приглашены на обед, а затем на представление оперы "Жизнь за царя" в Народный дом графини Паниной (ныне здание питерского Мюзик-холла).

Разумеется, награды и разные другие знаки внимания не обошли юбиляра стороной. Среди прочего Франц Карлович Сан-Галли получил личное пожизненное дворянство. Став пожизненным дворянином, Франц Карлович заявил, что "...получить потомственное дворянство не хотел бы, ибо дворянство, дающее такие большие преимущества и привилегии, отвлекло бы моих наследников, может быть, от задачи, которая для них должна быть главная и прямая - поддержать доброе имя и высокую репутацию фирмы Ф. К. Сан-Галли". Для нынешних читателей я разъясню на всякий случай, хоть и уверен, что и так все это знают: пожизненное дворянство давалось только самому награжденному. Его наследники, чтобы получить столь высокую награду, должны были сами зарабатывать ее. Потомственное же дворянство автоматически переходило на всех членов его рода. А Франц Карлович в те поры был уже столь влиятелен, что мог сам выбирать, каким дворянством его надо наградить.

На склоне лет Сан-Галли отошел от забот о своем любимом заводе и большую часть времени проводил в собственном имении Каравалдай - сейчас это поселок Кара-Валдай по дороге на атомную станцию в Сосновом Бору. Но, конечно, энергичная натура Старого Франца и там не могла успокоиться. "Осушаю болота, создаю огороды, вырубаю лес, превращаю бесплодные пустыри в плодородные поля, рою канавы, вылавливаю из озера прожорливых щук и заселяю его ценной рыбой... Некоторые из этих работ могли бы служить крестьянам окрестных деревень более или менее поучительным примером. Эта работа дает им хороший заработок, который идет на улучшение их жилищ и на наряды - первый шаг культуры". Франц Карлович вообще не любил ничего нажимного. Он всегда старался не нажимать, а убеждать. И не столько словами, сколько... Да-да, именно. И притом такими делами, которые бы прежде всего приносили прибыль обществу. Но и про себя - про свою прибыль и прибыль своих компаньонов - Франц Карлович никогда не забывал. Экономическим садомазохизмом не отличался. В отличие от некоторых коллег-предпринимателей вроде Саввы Морозова с сомнительными личностями типа большевиков и эсеров не якшался. Правда, один из будущих большевиков и в Каравалдае появился.
ИВАН, РОДСТВА НЕ ПОМНЯЩИЙ
Это был некто Иван Егоров, сделавший неплохую карьеру после 1917-го и ухитрившийся благополучно уцелеть в 1937-м. Несгибаемый большевик ленинского разлива на старости лет, в 1980 году, состряпал с группой анонимных товарищей книгу воспоминаний "От монархии - к Октябрю". В царские времена автор провел детство и юность в Свеаборге. Потом переехал в Петербург и начал учиться в университете, чему "проклятая монархия" почему-то никак не мешала. Но стипендии не хватало, в чем, естественно, виноваты были (прости, Господи!) "Николай и его свора", и Иван Егоров "...начал давать уроки в семье крупного фабриканта, владельца большого литейного завода на Лиговке Франца Францевича Сан-Галли".

То есть действие происходит в 1912 году уже после смерти Карла Францевича. Франц - сын Старого Франца. Это с его детьми, внуками Старого Франца, занимается юноша из провинции. Судя по воспоминаниям Ивана Егорова, мучили его акулы тогдашнего питерского империализма нещадно. Лето 1912 года Иван Егоров провел в Каравалдае на таких условиях: 200 рублей в месяц - по тем временам это примерно, как если бы сегодня мы жили на 80 000 рублей в месяц - и при этом на всем готовом. И за какой же это каторжный труд полагалась такая нищенская зарплата?! А вот за какой: час русского языка с внуком Бобой и час перед обедом - с внучкой Соней. Остальное время - теннис, катание на лодке, на лошадях и прочие мерзости русского дореволюционного быта. Ясно, что от такой жизни другого выхода, кроме революции, не было.

Иван Егоров несколько растерян: скрыть, как ему было хорошо тогда в Каравалдае, в книге не очень удается. Но поскольку ему полагалась персональная пенсия старого большевика, а не, допустим, старого меньшевика, то он, как и подобает истинному диалектическому материалисту, должен был как-то исхитриться и все-таки плюнуть в сторону своих благодетелей. А потому и закончил свои воспоминания таким вот нехитрым пассажем: "В целях подкупа низших служащих и верхушки квалифицированных рабочих Сан-Галли построили для них свой дом отдыха - "Городок Сан-Галли": десяток коттеджей, окруженных садами... Они претендовали на роль меценатов... заботившихся прежде всего о своем дальнейшем преуспеянии". Рассуждения, подобные тем, что опубликовал Иван Егоров, мы можем встретить и сейчас. То, что частный владелец строит для своих рабочих коттеджи, утопающие в садах, а не хрущобы, окруженные железной дорогой, рядом с трамвайными путями и помойными баками, - с этим иваны егоровы еще готовы кое-как примириться, особенно если сами проживают в тех коттеджах, - но то, что кровопийца-хозяин при этом живет не в собачьей конуре, а во дворце, который сам же для себя и на свои построил, вот это перенести никак нельзя было.

Выход из этой невыносимой ситуации нашелся в 1917 AD. Хозяев - чтоб не соблазняли незрелые рабочие сердца и умы - уничтожили, собственность отобрали и поделили между самыми темными и некомпетентными. Правда, почему-то вместе с хозяевами и сады вокруг коттеджей, да и сами коттеджи для рабочих куда-то испарились.

Слава Богу, Старый Франц до этого не дожил. Он умер в 1908 году. Похоронили его на хорошем месте - на почетном, уважаемом Тентелевском кладбище. Разумеется, ни само кладбище, ни могила не сохранились. Зато сохранились - пусть и не все - результаты многолетних, "не спешных, но без отдыха" усилий Франца Карловича.
ВЫГОДА ПРОТИВ ЗАВИСТИ
Долгие годы на заводе Сан-Галли делали поразительной красоты решетки балконные, ворота, фонарные столбы, вазы чугунные, флагодержатели, фонтаны, детали интерьера. И это только малая часть портфеля заказов, с которым работал завод. Перечислим еще раз только самые известные творения завода на Лиговке. Легендарные ворота Зимнего дворца, решетка Таврического сада, отделка входных дверей знаменитого музея барона Штиглица (ныне училище имени Веры Мухиной. Кстати, Франц Карлович принимал самое активное финансовое участие в осуществлении благородного замысла Штиглица - еще одного известного российского немца - создать в столичном имперском городе достойное столицы училище по развитию прикладного искусства), железные решетки для Павильонного зала в Эрмитаже, а также множество чугунных решеток, до сих пор украшающих балконы домов на улицах Петербурга. Будете в Питере, обязательно пройдитесь по этим адресам: ул. Караванная, дом 24, ул. Миллионная, дома 15 и 29. А самая, может быть, красивая решетка, выполненная по проекту архитектора Ивана Горностаева, защищает вход в сад особняка Сан-Галли на Лиговке, 62.

Этот дом первое, что встречает москвича, когда он прибывает в Северную Венецию. Вернее, не так. Если москвич выйдет из вокзала в город на Лиговку, то первое, что он встретит, это огромного размера яму, которую когда-то вырыли под какой-то грандиозный проект (кажется, для строительства вокзала сверхскоростной дороги Москва - Санкт-Петербург). В рамках этого проекта снесли остатки прежней роскоши завода Сан-Галли: коттеджи для служащих, сады, домик жены Франца Карловича и прочие никому не нужные мелочи старой жизни. На их месте появился грандиозный котлован. Оставшихся денег едва хватило самим инициаторам проекта на собственные нужды. И уже который год Питер наряду с Эрмитажем и Летним садом украшает такая невольная достопримечательность, как эта, схожая с миргородской лужей, яма. Почтительно обойдем сие украшение славного имперского города так, чтобы не утонуть в этой грандиозной яме, и вот первый чудом сохранившийся особняк на Лиговке и есть тот самый завод Сан-Галли.

Еще один православный российский немец, знаменитый архитектор К. К. Рахау, построил этот особняк по заказу и указаниям Франца Карловича. Все в доме до последней мелочи, как полагалось в те времена, было сделано по рисункам архитектора, но руководил строительным процессом, вникая во все процессы, владелец особняка, который это вполне разумно объяснял: "Ты сам должен знать и располагать, как хочешь жить, а архитектор даст совет и выработает детали постройки". Из своего дома хозяин через сад (!) шел на работу на опять-таки свой завод. Но эти два здания были только видимой частью "айсберга". В состав, как сейчас сказали бы, империи Сан-Галли входили дома для заводских инженеров и техников, городок для рабочих и школа для их детей. И учителя в той школе аккуратно и в срок получали такое жалованье, что некоторые приезжали на работу в собственных экипажах, и, разумеется, на это жалованье можно было содержать семью из нескольких человек, а на каникулы педагогов отправляли в отпуск за счет хозяина в какую-нибудь провинциальную в ту пору Италию, чтобы учителя впитали в себя Искусство Вечного и учеников своих подвигли на вдумчивое отношение к своей будущей профессии: не только как к способу заработать на кусок хлеба, но и как к своему вкладу в умножение земной красоты. Что ж, обеспеченные и образованные учителя старались как могли.

В своих воспоминаниях Старый Франц писал: "При фабрике я устроил колонию для рабочих и их семейств: 22 отдельных дома, разделенных аллеей, и еще один для школы, снабженные водопроводом с невской водой и керосиновым освещением... Потом я стал строить большие дома, квартиру для моего второго "я" - брата (и далее именно так, через запятую!), для инженеров, приказчиков и других жильцов". Франц Карлович считал, что хорошо платить за хорошую работу в хороших для работы условиях экономически очень выгодно, или, как сейчас сказали бы, правильно. Работающие непременно оценят хорошее отношение к себе, так уверял самого себя и своих читателей старый идеалист. И вот тут-то Старый Франц ошибся в своих прогнозах насчет человеческой натуры.

Оказалось, что в России среди прочих проблем, приближавших Катастрофу, в дальнейшем именуемую революцией, была еще одна - проблема зависти. Зависти социальной и человеческой. Зависть как обратная сторона чисто российского стремления к равенству и правде - вот одна из движущих сил русской революции, прошедшая мимо внимания профессиональных политиков, социологов, историков и экономистов. Потому не будем строго спрашивать со Старого Франца. Он только умел профессионально, то есть качественно и красиво, строить, а они только приблизительно и примитивно пытались объяснить, почему - в один день! - рухнуло то, что строили столетиями Путиловы, Старые Францы, молодые Елисеевы и многие другие.

Как-то товарищ министра внутренних дел князь Святополк-Мирский, чиновник, проспавший подготовку вооруженного мятежа, в самые горячие дни первой серии русской революции, в 1905 году, на какой-то тогдашней важной встрече допытывался у Франца Карловича: "Почему, когда на других заводах, у других владельцев, рабочие сходят с ума, изнемогая в беспорядках и забастовках, у вас на заводе - такая тишь и благодать?!". "А потому, - ответил Франц Карлович, уважавший только профессионалов и по этой причине презиравший дилетантов вроде Святополк-Мирского, уже в 1905-м чуть не сдавших Россию бандитам и ворам, - что кроме других причин, как, например, изолированность, личная моя близкая связь и добрые отношения со старыми рабочими, осторожный выбор новых - моя колония действует. Как бочка масла, вылитая на бушующее море: в ней рабочие всегда близки к семействам своим, всегда с женами и детьми, которые их удерживают". Увы, усилий жен и детей не могло хватить, чтобы справиться с нашим роковым российским заблуждением, что надо жить по правде (которая, разумеется, в итоге оказалась у каждого своя), а не по праву, которое должно быть одно на всех.

ДУНЕЧКИНЫ ДЕНЬГИ
Чтобы немного спуститься на землю, расскажем о таком очевидном для всех простых граждан изобретении Франца Карловича, как общественный туалет. Неужели, удивитесь вы, и это тоже он?! Он, отвечу я вам. И вот как это было.

Жила в некие времена в Петербурге деликатная девушка Дунечка, которая очень любила мужчин. Стоила ее любовь не так уж и дорого. И никаких последствий нехороших для здоровья никогда не наблюдалось. А потому на Дунечку всегда был спрос, и ее бизнес процветал. Да так, что когда Дунечка умерла от простуды, откушав на каком-то балу немереное количество мороженого за счет одного своего постоянного клиента, то у нее оказался под подушкой изрядный капитал. Надо было приделать этому капиталу ноги в направлении, полезном всей стране, а не только отдельно взятой Дунечке. И надумал Государь Император передать сей капитал Городской Думе на нужды сирот. Но в каждой Думе - не только в сегодняшней, как некоторые могли подумать, нет, это свойство всех таких выбранных Дум во все времена! - непременно водятся свои идиоты-горлопаны. И они воспротивились и отказались принять Дунечкины деньги, нажитые посильным женским трудом: дескать, это "непотребные деньги". Молва уверяла, что громче всех кричали о "непотребности" Дунечкиных денег ее бывшие клиенты. Александр III - а это было в его благословенную эпоху - конечно, осерчал и спросил в сердцах: "Что ж мне, собакам их, что ли, отдать?!". Ну тут Дума несколько призадумалась. До такой любви к собакам, чтоб отдать им весь капитал Дунечки, даже в те времена, весьма снисходительные к животным, еще не дошли.

Согласно теории вероятности, при любых самых демократических выборах, а два-три десятка людей дельных, толковых, хоть и по ошибке, но выберут. И в этом составе Думы такие тоже имелись. И один из толковых и дельных (как вы догадались, это был, конечно же, Франц Карлович) встал и предложил на Дунечкины деньги оборудовать первые в Питере, а значит, и во всей России общественные туалеты. Чтоб было, как в Европе. То есть как у людей. Вот так и пошли "непотребные деньги" на очень даже потребные человеку любого звания и пола заведения. А строил их по всему Питеру, естественно, завод Сан-Галли. Конкуренты потом локти кусали, да поздно было. Тогда издевку по газеткам пустили: мол, ничем этот Сан-Галли не брезгует и никакого запаху не чурается в погоне за барышом - после ворот для Зимнего дворца не побрезговал устройством сами знаете чего. На что Франц Карлович в своих воспоминаниях ответил: "...я придерживался взгляда сделать, по возможности, все необходимое для выполнения заказа у себя на заводе... Мой завод приобрел репутацию, что какую бы кто ни пожелал машину или аппарат, или предмет из неблагородных металлов, - завод может все сделать, и я поддерживал эту репутацию, принимая всякие заказы, как бы трудны они ни были".

КТО ТАКИЕ "САНГАЛИОТЫ"
Франц Карлович с молодых лет озаботился общественной пользой. В 1870 году он впервые вошел в состав Городской Думы. "В первое заседание Думы я явился рано, выбрал себе удобное место во втором ряду, против докладчика, положил свой портфель на выбранное место и стал изучать обстановку". Зрелище, конечно, было не для людей со слабой психикой, но, впрочем, те, у кого слабая психика, в Думу редко попадают. Так что Франц Карлович не впал в уныние, а просто сколотил свою фракцию из более или менее адекватных думцев. Перед каким-нибудь важным заседанием фракция собиралась в особняке Сан-Галли. Из-за этого членов этой деятельной, могущественной фракции даже прозвали "сангалиотами". Здесь, в тишине и покое, вырабатывалась общая точка зрения на то или иное безобразие городских властей, предлагались разные способы борьбы с последствиями сих безобразий. После чего уже на самом заседании в Думе выступал от фракции, как правило, сам Франц Карлович, излагал единую точку на тот или иной вопрос и частенько добивался от бестолковой Думы вполне осмысленных и толковых решений.

Подводя итоги своей общественной деятельности (а надо напомнить, что тогдашние думцы работали в Думе бесплатно и без всяких помощников), Франц Карлович не без ехидства указал, что за 20 лет, с 1870-го по 1890 год, когда он со товарищи активно работал в Думе, при бюджете в 12 миллионов рублей город получил: мосты - Александровский и Троицкий (соорудили такой мост, что он преспокойно дожил до ремонта в 2002 году); водопровод; конно-железную дорогу (предтечу трамвая); скотобойни, Мальцевский, Сенной и другие рынки; провели электрическое освещение, построили больницы и еще много чего сделали полезного и необходимого для жизни в огромном, продуваемом всеми морскими ветрами городе. А с 1890-го по 1902 год, когда Франц Карлович несколько отошел от ежедневных общественных забот и в Думе не работал, при бюджете в 28 миллионов рублей город (между прочим, столица империи) получил только одно приобретение: ломбард.

Нет, разумеется, годы, проведенные Францем Карловичем в Думе, пошли на пользу не только славному городу Питеру, но - не будем скрывать этого - и самому Францу Карловичу. В числе членов фракции "сангалиотов" был, например, профессор Технологического института Иван Алексеевич Вышнеградский. А через пару лет Император возьми да и назначь уважаемого Ивана Алексеевича министром финансов. В те годы министерство финансов было ведомством могущественным, а министр финансов, стало быть, человеком весьма влиятельным. И всегда, когда возникала какая-нибудь потребность у Российской империи в честном и аккуратном исполнителе правительственных заказов, власть не забывала о Франце Карловиче, хотя в те времена такого дефицита в честных квалифицированных кадрах, как ныне, еще не было. Зато была - стыдно сказать, теперь в это вряд ли кто поверит! - жесткая конкуренция среди честных и компетентных в борьбе за правительственный заказ. И в этой борьбе Франц Карлович никому не уступал.

Незадолго до юбилея в 1903 году Франц Карлович завершил собственноручно написанное в назидание потомкам свое жизнеописание, которое называлось так: "Curriculum vitae заводчика и фабриканта Франца Карловича Сан-Галли". Судя даже по тем отрывкам, что я здесь цитировал, видно, что автор очень даже неплохо владел литературным русским языком, не хуже многих тогдашних писателей. Книга Старого Франца ничуть не устарела. Любой начинающий менеджер и сегодня найдет в ней массу поучительного и интересного. К сожалению, немало из того, о чем пишет действительный статский советник Франц Карлович Сан-Галли, кажется нам прощальным приветом из затонувшей в 1917 году Атлантиды. Слишком многое в карьере Старого Франца держалось только на его честном слове, на его добром имени и на репутации, укрепленной многолетним качественным и эффективным неутомимым трудом.

Единственное, что и сегодня еще может пригодиться всем, кто хотел бы пойти по стопам Сан-Галли, это его второй девиз:

"Ohne Hast, Ohne Rast" - "Без спешки, без отдыха".