Поле Чудес

Америка воистину страна больших возможностей. Страна непуганых шлёмилей и дикорастущих помидоров.

Венские шарлатаны - “доктора” Фрёйд и Адлер, “писательницы”: "русская" Айн Ранд и “немецкая” Ханна Арендт, судьба этих персонажей служит потверждением выше сказанному.

Сочинения Ранд и Арендт рассказывали не об их удачах в Америке, но о том, какие беды ждут эту страну, если она пойдет по пути Германии и России.

Опыт оставленной Европы использовался как предупреждение американской “демократии”.На этом обе  неслабо и окармливались, делая свой зехер. В Европе бы конечно ни одна, ни другая, успеха такого иметь никогда не смогли.

В старушке Европе люди давно с этим живут. Антитела выработаны и они работают.

Алиса Розенбаум

Зиновий Розенбаум держал в столице аптеку. Несмотря мол, на  еврейское происхождение и ограниченные средства, он смог дать дочери отличное образование: в женской гимназии Алиса училась вместе с Ольгой Набоковой, сестрой писателя.

После большевистского переворота Розенбаумы тоже уехали в Крым. Набоковы сумели, продавая по пути драгоценности, выехать в Англию, а вполне обнищавшим Розенбаумам пришлось вернуться в Спб.

Алиса поступила в университет, который окончила в 1924 AD по актуальной специальности “социальная педагогика”. Потом она зарабатывала продовольственные карточки, водя экскурсии по Петропавловской крепости.

Пережив революцию и военный коммунизм, она не узнала в них эксперимента, ведущего в царство свободы, — надежда многих, кто жил в России, и почти всех, кто посещал страну.  В 1926 году она подала документы на выездную визу, и ей якобы “повезло”.

Тут конечно вполне ясно почему “повезло” и  кто её и зачем “выпустил”.

Через Ригу она добралась до Нью-Йорка. Ей был двадцать один год. Мать и отец Алисы остались в отказе (тоже ясно почему, типовая практика ОГПУ). Они умрут в Спб. во время блокады.

Это все, что известно о советском периоде Алисы Розенбаум. Начав печататься, она взяла псевдоним Айн Ранд, происхождение которого неизвестно; по-немецки это значит нечто вроде “границы”. Воспоминаний Ранд не писала, но рассказала о своем русском прошлом в романе “Мы, живые”, который закончила в 1934 AD.

В той просоветской атмосфере — дипломатические отношения были только что восстановлены (а эекономические и не прерывались) , в Москву поехал Уильям К. Буллит, а Рузвельт готовился к союзу со Сталиным — роман не имел успеха.

Он стал бестселлером на пике “холодной войны”, в 1959-м AD (год максимального успеха “Лолиты” и “Доктора Живаго”), и допечатывается до сих пор: продано два миллиона экземпляров, немало по любым масштабам. Как Ранд объясняла с оглядкой на левых американцев, ездивших в Россию как на паломничество:

“..это первый рассказ, написанный русским, который знает условия жизни в новой России и который действительно жил под властью Советов ...]Первый рассказ, написанный человеком, который знает факты и который спасся, чтобы о них рассказать…”

Героиню зовут Кира Аргунова. Она мол, сильная красивая девушка, землячка и ровесница автора и видать её улучшенный образ. Как это случилось с самой Алисой, семья Киры возвращается из Крыма в голодный Спб. 1922 года.

Теплушка полна солдат и мешочников, вокруг грызут семечки и поют “Эх, яблочко”. Кира поступает в Технологический институт и участвует в собраниях комсомольской ячейки. Она сходится с лихим парнем, который при первой встрече принял её за проститутку -профессионалку; она приняла его за вора.

Этот Лёв Коваленский оказывается сыном царского адмирала, расстрелянного большевиками. Вместе они пытаются бежать за границу, но их берут посредине Финского залива.

У Лёвы развивается чахотка. Чтобы спасти любимого, Кира даёт “герою” Гражданской войны, начальнику следственного управления столичного ГПУ, Андрею Таганову. Так завязывается любовная интрига нового типа. Беря деньги у Андрея, блядь Кира лечит Лёву; но её все больше притягивает чекист.

У него свои неприятности: его обвиняют в “троцкизме”. Накануне “чистки” он предлагает Кире бежать за границу, но она не может бросить Леву. Разоблачая партийных боссов, Андрей раскрывает финансовую схему, в которой в качестве юного нэпмана участвует Лёва.

Так мужчины Киры узнают друг о друге. Андрей освобождает Лёву и кончает с собой. Лёва бросает Киру. Та пытается пересечь латвийскую границу, и её подстреливает часовой. Она истекает кровью ночью на снегу в белом платье.

Вообщем жизнеописания комми -троцкистов, нэпманов и блядей, но этос в другом - Кира изображена феминистским сверхчеловеком, которой всё позволено.Нет мол, “свободы” — значит, нет ответственности и, значит, нет нравственности (впрочем откуда дуробабе знать, что по поводу свободы, писал Токвиль?)

В условиях “объективной” несвободы единственным критерием морали является “субъективный” протест – “фига в кармане” .

Она опубликовала потом ещё три подобных романа и десяток “объективистских” книг; в Калифорнии даже есть институт её имени.

Хиллари Клинтон иногда ссылается на неё как на образец.

Псевдоправые идеи Ранд вообще то “правее” взглядов большинства университетских “либералов”, но найденный ею жанр — сочетание “философского” (в американском незамысловатом понимании) романа с эротической авантюрой — как раз для них.

И говорят, что социологические опросы, не известно, насколько достоверные, называют “Потрясённый Атлас” (“Атлант рассправил плечи”) Ранд самой популярной американской книгой после Библии. Книжка не шуточная - превышает по объему "Войну и мир" ровно в полтора раза. Первую тысячу страниц различные персонажи в различных обстоятельствах постоянно спрашивают друг друга: "Ху ис Джон Голт?" И недоумённо пожимают плечами. За пятьдесят страниц до окончания Джон Голт все-таки материализуется и тут же становится главным героем. Что касается сюжета, то он напоминает развитие производственной темы в книжках соцреализма. Со знаком минус.

Удивительная закономерность: при жизни Айн Рэнд не было написано ни одной положительной рецензии на ее книги! Однако чем сильнее звучали обвинения в графомании, дилетантстве, невежестве и плагиате, тем лучше раскупались её произведения.

Для оценки её влияния более важно, что в середине 1950-х в культовый кружок, регулярно собиравшийся с целью чтения Ранд в ее присутствии, входил Алан Гринспан

Ханна Арендт

Ханне Арендт из Кенигсберга тоже “повезло”. В шестнадцать лет она покинула свой город, германское окно на Восток. Говорят о скандальной любовной связи юной Ханны с Мартином Хайдеггером (Elzbieta Ettinger. Hannah Arendt/Martin Heidegger).

34-летний Хайдеггер работал над главной своей книгой, “Бытие и время”; Ханне было 19, она только вырвалась из дома. Озабоченный невыразимостью Бытия, Хайдеггер хранил роман в тайне от жены.

По этой или другой причине, Ханна в том же году переехала в Гейдельберг, где её профессором был другой великий философ, Карл Ясперс. Потом Хайдеггер благословил национал - социализм, а Арендт мол, “бежала” от него.

После войны и в течение почти всей оставшейся жизни они сумели совместить глубочайшие политические различия с продолжением личной дружбы.

Она жила в Германии до весны 1933 AD, когда ее арестовали нацисты. По случаю, в тюрьме она сидела недолго.

Сразу после освобождения она “нелегально” уехала в Париж (что было отнюдь не проблемой), сделав то, что была абсолютно не способна — хоть по льду, хоть ползком — сделать за десять лет до того Алиса Розенбаум.

Наци не овладели ещё искусством тотального контроля, в этом их намного опередили комми.

Осенью 1940 AD Арендт получила американскую визу. Потом Арендт так вспоминала о своих переживаниях:

Она не узнала ни пыток тела, ни чувства вины за участие в делах режима. В Нью-Йорке Арендт узнала о массовом уничтожении евреев. Чувство причастности к своему прошлому не оставляло её спустя десятилетия. Она не была сионисткой, но примкнула к одной из сионистских организаций (объясняла она это тем,  что если “кого-либо атакуют как еврея, он должен защищаться как еврей”)

Вероятно, именно это чувство её camerad Ясперс назвал “метафизической виной”: идентификацию с жертвами и, тем самым, “обязательство” рассчитаться с палачами.

В конце 1945 AD Арендт начинает работать над книгой “Истоки тоталитаризма”, которая и сделает её знаменитой. Трактат, начатый по окончании “горячей” войны, был закончен в разгар “холодной” войны в 1951 AD.

Арендт уравняла два сражавшихся между собой режима, немецкий нацизм и советский коммунизм, противопоставив их обоих американской “демократии”. Недавний союзник и недавний противник Америки были объявлены воплощениями одной и той же формы “абсолютного зла”.

Четыре признака “тоталитаризма”, по Арендт, таковы:

• трансформация классов в массы
• замена “многопартийной” системы единым “движением”
• контроль полиции над государственными институтами включая армию
• внешняя политика, направленная на мировое господство

Говорят, что не Арендт придумала ключевое понятие: слово “тоталитаризм” появилось в Италии как гордое самоописание режима Муссолини.

Не Арендт ввела в оборот идею о сходстве советского коммунизма и немецкого нацизма: американские  типа “правые” давно пользовались таким приёмом, а американские левые “боролись” с ним.

После заключения пакта Молотова—Риббентропа раскаявшийся американский троцкист Макс Истмен провозгласил тождество советской и нацистской систем и предложил понятие тоталитаризма как общее для обеих. “Сталинизм хуже фашизма по своей грубости, варварству, несправедливости, аморальности, антидемократичности”, — писал Истмен в 1939 AD: московские процессы были живы в памяти, а о плане уничтожения евреев еще не было известно. Истмен насчитал 21 признак, общий для тоталитарных режимов и не известный в демократиях; Арендт потом укрупнила этот список.

Книга Ханны Арендт была оружием холодной войны, и её эффективность должна быть оценена как таковая. Концепция, описывавшая сходства и игнорировавшая различия между наци и советским комми, была востребована тогда, когда стала необходима.

Теория тоталитаризма была подхвачена академиками, делавшими реальную политику США, как советник президента по национальной безопасности Збигнев Бжезинский и один из авторов конституции ФРГ, гарвардский профессор Карл Фридрих.

После 1968 AD концепция считалась устаревшей, критиковать её в Америке стало хорошим тоном, и в конце концов упоминать само слово “тоталитаризм” в академической аудитории стало неприличным.

Сейчас, через 40 лет, движуха опять пошла в ход..

Ещё   Ханна Арендт опровергает тезис о том, что расизм вырастает из национализма. Напротив, мол расизм является врагом национализма и был одной из причин разрушения национальных государств.
    Расизм у ней – как и у леваков, мол идеология “империалистической” экспансии.

Ну и конечно, Арендт объясняет, почему  мол первым врагом расизма оказались евреи: “Ненависть расистов к евреям проистекала из того суеверного страха-подозрения: а вдруг в самом деле евреи, а не они - тот народ, кого избрал Бог, кому успех гарантирован Божественным провидением. Так избранность перестала быть мифом о конечном осуществлении идеалов всечеловечества и превратилась в миф о его конечном разрушении как цели еврейства“

Sapienti sat..