В чём сила, брат?

Из записок гр. Ланжерона

“..Во всех армиях Европы существует громадная разница между войсками, существующими на бумаге, и теми, которыя действительно имеются под ружьем; но нигде этот недочет не достиг до такой степени, как в России, и причиною его являются злоупотребления, которыя или не хотят, или же не могут обуздать. 

В  России начальник никогда не должен разсчитывать ни на число, ни на силу предоставляемых в его распоряжение батальонов: под Прагой граф Суворов имел 40 тысяч человек на бумаге и лишь 16 тысяч под ружьем.

Первое сражение, даваемое русскими в какую бы то ни было войну, на бумаге и по донесениям полковых командиров бывает очень кровопролитное.

Обыкновенно все люди и лошади, недостающие до-комплекта, показываются в них убитыми.

То же самое происходит с порохом и пулями; а так как полковым командирам возмещается все, что, по их утверждению, они выпустили, то полк, не видавший в деле даже огня, оказывается истощившим все свои заряды и потерявшим много людей.

Тот, кто не знает России, справедливо удивится, что терпятся подобныя злоупотребления, и спросит, разве в русской армии не существует инспекторов, имеющих своею обязанностью обуздывать эти казнокрадства и тем показывать другим пример строгости?

На это я отвечу, что в русской армии в действительности нет постоянных инспекторов, хотя и поручают инспектировать многим. Инспекторами являются генералы, комиссариатские чиновники и даже полковники, которым дают такое поручение на известное время, но эти инспектора по большей части сами командовали полками и знают, что следует иметь и к другим снисхождение, в котором они сами когда-то сильно нуждались.

Они являются родственниками, друзьями или знакомыми полковых командиров; наконец, их подкупают, если это возможно.

Если же это невозможно, то их принимают наилучшим образом; для них расточают вино, угощают их прекрасными обедами, музыкой, задают им балы, празднества; инспектора смягчаются и смотрят очарованными глазами или сквозь пальцы; или же их обманывают, а сделать это ничего нет легче.

Если бы инспектор приезжал, не предупреждая о своем приезде, и потребовал бы немедленно показать себе полк, то никто не избегнул бы его строгости, но он за долго предуведомляет о своем приезде, и каждый полковой командир заимствует у своего товарища то, чего у него недостает, и пополняет недочеты на счет своих друзей.

В 1796 году я сам был очевидцем, как один очень строгий инспектор забраковывал одну и ту же лошадь в четырех различных полках и не заметил этого.

Офицеры ссужают полковых командиров своими собственными и артельными лошадьми, и таким образом число этих последних всегда бывает полное.

Единственно, что могло бы быть опасным на инспекторском смотру, это жалобы офицеров и солдат на полковаго командира в том случае, если б они доказали, что они не получили от него того, что им следует.

Поэтому с приближением инспекторскаго смотра, полковые командиры прилагают особое старание известною денежною подачкою своим солдатам умерить их претензии или затушить их жалобы.

Но если жалобы даже и поданы, то у полковых командиров найдется еще средство остановить донесение инспектора в канцелярию военной коллегии; если же, наконец, полковой командир не успевает и в этом и должен поплатиться, то он рискует только потерять свой полк. Тогда он отправляется в Петербург, дает 3 или 4 тысячи рублей секретарю президента военной коллегии и получает другой полк.

Инспектору, кто бы он ни был, воздаются те же почеты, что и государю.

Из всего здесь прочитаннаго видно, что я был прав, говоря, что русская армия должна была быть наихудшею в Европе.

Каким же образом происходит, что она одна из лучших?

Русский солдат приписывает это Николаю Угоднику, а я приписываю это русскому солдату; действительно, благодаря тому, что он лучший солдат в мире, победа всюду ему сопутствует!..

Воздержный как испанец, терпеливый как чех, гордый как англичанин, неустрашимый как швед, восприимчивый к порывам и вдохновению французов, валлонов и венгерцев, он совмещает в себе все качества, которыя образуют хорошаго солдата и героя.

Говорят, что сила испанца заключается в гордости, англичанина — в национальной гордости, турка — в религиозном изступлении, француза — в чувстве чести, шведа — в самой его натуре, пруссака — в дисциплине, а русскаго — в свирепости.

Это более красноречиво, чем справедливо; русский солдат не жестокосердее другаго; его сила происходит от чувства чести, от воодушевления, от национальнаго самолюбия, качества столь драгоценнаго и столь электризующаго, каким ни один солдат не обладает в столь высокой степени, как русский.

Покойный прусский король, знавший толк в военном деле, говорил о русских: “их гораздо легче убить, чем победить, и, когда их уже убили, их надо еще повалить”.

Несокрушимыя твердыни или опустошительные потоки, воздержные, когда надо, дисциплинированные, когда того желают, они подчиняются всему одинаково скоро; одетые или не одетые, накормленные или умирающие с голоду, получающие свое жалованье или не получающие, они никогда не ропщут, идут вперед всегда и при одном слове “Россия” и “император” бросаются в огонь.

Этот героизм приписывали религии и говорили, что русские солдаты были убеждены в том, что убитые сзади не могут попасть в рай; это заблуждение: фанатизм или суеверие могли еще в прежния времена способствовать их мужеству и возбуждать его, но в настоящее время чувство это сильно ослабело, если только оно еще существует.

Я часто слыхал, как также говорили, что когда у русскаго начальника бывал недостаток провианта, то он предписывает пост; это другая глупость; русские солдаты постничают, насколько это бывает им возможно, и всегда больше, чем бы им это следовало, в установленное предписанием религии время, но никогда по желанию начальника.

Их пост очень строг: во время его запрещается употребление яиц и масла наравне с мясом.

Однако, правда, что воздержность русскаго солдата и привычка его обходиться без мяса и вина и питаться размоченным в воде хлебом позволяют начальнику совершать отдаленныя, быстрыя и по меньшей мере 15-ти дневныя экспедиции без запасов и предосторожностей, так как каждый солдат, в случае крайности, может нести на себе 4-х дневный провиант и имеет его еще на десять дней в ротной повозке; если же прибавят к этому, что он, подобно французу, может пройти до 60 верст в день (15 французских льё и 8,5 немецких миль), то увидят, что смелый и предприимчивый начальник, который умеет пользоваться таким солдатом и к тому же имеет в помощь казаков, может иметь большия преимущества над своим противником.

Маркиз де-Сильва, разсуждая о русском солдате, говорит:

“Этот солдат от природы сильный, неутомимый, терпеливый и послушный, привык еще к переменам места, к продолжительным переходам, к суровостям времен года, к разнообразию климата. Я был свидетелем того, что может делать сила характера в соединении с привычкою.

Я видел в Померании, во время Семилетней войны, как солдаты, проспав ночь на очень горячей печке, вставали с разсветом, проламывали лед на реке, протекавшей перед их стоянкой, и смело погружались в воду по грудь. Из этого видно, был ли я прав, говоря, что не существует войск, более способных переносить зимние походы”.

Вот точное изображение русской армии и существующих в ней злоупотреблений; оно написано сурово, и строгость его испугала меня самого; я перечел это описание несколько раз и не нашел в нем ни единаго слова, которое следовало бы изменить.

Я утверждаю, что оно составляет сущую правду.

Однако, если принять в соображение, что русские постоянно были победителями во всех войнах, которыя они вели со времен Петра Великаго, чего только невозможно было бы ожидать от их армии, если б существовала человеческая власть, достаточно могущественная для исправления в ней злоупотреблений? ( прим.автора от 1826 г. Эта власть существовала и существует, благодаря Павлу, Александру и Николаю).

Это мое мнение, но не мнение русских.

Я встречал между ними людей, отличавшихся величайшими достоинствами, которые говорили мне с убеждением, что именно этим самым злоупотреблениям армия их обязана своею силою.

Недостаток дисциплины, поощряемый примером начальников, случайность повышений, позволяющая всякому на него надеяться, возможность грабежей, веселость, порождаемая отсутствием порядка, роскошь полковых командиров, прельщающая и заманивающая тех, которые надеются сделаться ими, наконец этот всеобщий и терпимый безпорядок, — все это сделалось необходимым для русской армии, и искоренение злоупотреблений имело бы своим последствием недовольство и уныние, которыя остановили бы рвение и желание.

Имели бы, говорят, превосходную немецкую народную армию, но ни в каком случае не имели бы русских солдат.

Я положительно противоположнаго мнения; время и обстоятельства одни могут решить этот спор между нами, и я полагаю, что мне не придется долго ожидать, чтобы решить, кто из нас прав (прим. автора  от 1826 г. Вопрос этот решен и вполне войною, которую Россия выдержала против Наполеона)…”

Граф Ланжерон. Русская армия в год смерти Екатерины II. Состав и устройство русской армии. Примечание автора.