Термы

“Отвоюй себя, для себя самого”

Сенека

Знаковые коды, в которых живет и выражает себя каждая прошлая эпоха, непроницаемы и проникнуть в их жизнь, в их непосредственное, реальное содержание людям иных эпох вероятно и не дано.

И не вполне конечно ясно, что же такое классический исторический образ Рима и его культуры - выдумка итальянских гуманистов и англичан, гимназический миф Ottocento, скреплённый авторитетом Гегеля и Моммзена, или отражение исторической реальности.

С другой стороны либертинами навязываются мемы, что Рим мол, примитивное общество, не знающее других забот, кроме грабежа и обогащения, а всё остальное - древняя риторика или новые  выдумки, ничего общего с исторической реальностью не имеющие.

В этом ничего конечно нового (тюрьма “народов” etc.), либертины могут осознавать многомерную реальность только искажённо. Слишком много фильтров наложено на восприятие .

Мухи низко летают, потому что не птицы они.

Рабов Novus Ordo (цивилизации менял), не стоит  считать человеческими существами в полной мере, они не имеют доступа к этой чести по причине своей недостойности.

Строй ancient жизни делал все уединённое и личное предосудительным, а обостренно индивидуальное - греховным.

Полисная демократия была демократией прямой, творимой на глазах у всех, и любая уединённость, уход в себя немедленно вызывали подозрения и протест.

Уединенные резиденции правителей ассоциировались с нравами восточных деспотов, и в Риме в них скрывались от глаз народа только дурные принцепсы - Тиберий на Капри, Домициан на Альбанской вилле, или принцепсы странные и чужеватые, как Адриан в Тибуре.

Любое серьёзное решение можно было принять только после совещания с друзьями.

И люди, полагавшиеся в решениях лишь на свой разум, свою волю, свой внутренний опыт, казались высокомерно замкнутыми, чуждыми народу, а значит, чуждыми традиции, богам, нравственному закону.

Их характеризовали особыми словами, весомыми и недобрыми: ύβρις - в греческом языке, audacia - в латинском.

Повседневное существование было как бы прозрачным. Жили в маленьких сплоченных коллективах :

• местной общине
• коллегии
• околотке
• в фамилии
• рабской мастерской и примыкавшей к ней таберне
• в солдатской палатке (8 человек на 9 метрах)

Жили скученно, в тесных комнатах и в домах, не полностью отделенных от соседских.

Каждый был виден на просвет и, главное, полагал в такой публичности существования не только норму, но и ценность.

Первые принцепсы  жили очень публично, подчас в тесноте и скученности, не только не смущаясь, но как бы даже бравируя этим: такой стиль входил в имидж “первого среди равных”.

Так жили Август, Клавдий, Вителлий.

В опасную минуту они стремились идти в толпу, ища защиты среди сограждан, “своих”, как Гальба или тот же Вителлий.

Этот принцип жизни сказывался в самых разных областях. Римляне полагали, что на самой заре истории боги научили их:

“...строить дома, сочетая жилище свое воедино

С крышей другой; чтоб доверье взаимное нам позволяло

Возле порога соседей заснуть..”
                                                                                       (Ювенал)

Архитектурные предпосылки “муравейниковой” структуры жилой среды сформировались очень рано, в недрах республиканского строя жизни.

Об инсулах в том виде, в каком они существовали примерно до новых правил городской застройки, установленных Нероном, говорить не приходится.

Но и для особняка-domus'a характерны те же теснота и шумная публичность существования.

Связано это было:

• С наличием таберн, большинство из которых сдавалось внаем и не только под склады, но и под лавки или публичные дома, хозяева которых поселялись тут же на антресолях.
• С наличием в доме второго этажа, помещения в котором иногда соединялись с внутренними комнатами дома, а иногда имели самостоятельный выход на улицу
• С практикой приобретения одним хозяином нескольких соседних домов и соединения их в один жилой муравейник
• С балконами, которые соединяли по фасаду несколько домов, так что жильцы могли проходить через комнаты соседей

Изменения кардинальные произошли с постепенным утверждением империи не просто как формы государственной организации, а и как строя жизни.

Новые правила городской застройки, установленные Нероном после грандиозного пожара 64 г., принципиально изменили все ощущение городской среды.

Центральные улицы Рима, а вслед за ним и многих городов империи выровнялись и расширились.

Единицей градостроительства стал теперь не застроенный участок - инсула или разросшийся домус, - а отдельное архитектурное сооружение, ограниченное со всех сторон собственными стенами;

Было запрещено застраивать дворы, этажность была ограничена.

Соответственно исчезло большинство предпосылок для “дома-улья”, а вскоре и большинство домов этого типа.

Разумеется, смена эта не была ни мгновенной, ни линейно-чёткой.

Обе традиции сосуществовали довольно долго, но контраст нового уклада с описанным выше тем не менее раскрывается в ряде сопоставлений совершенно ясно.

Римская  революция городского пространства,  была вполне очевидно порождением Империи и означала перформатирование римской гражданской общины, её старой республиканской формы, если не в политическом или хозяйственном то во всяком случае в аксиологическом смысле, в смысле отступления ценностей неотчужденного, скученного, микрогруппового существования перед ценностями независимости каждого от пресса коллективности.

Параллельно имело место и сохранение в империи элементов демократии, неотчужденного существования, напоминающих о доимперских и в этом смысле общинно-республиканских порядках и нравах.

Диархия, сплав военной монархии и демократии. Ликвидации вассальных буферных государств. Романизация провинций. Поддержка мелких  и средних землевладельцев.

Основой полномочий принцепса (первого среди равных – то есть среди мужчин, обладавших virtus и honos) были трибунат и высшая военная власть — империй.

Новая морфология культурного ландшафта вела к революции ментальной. Человек, животное “политическое” (то есть городское”) выползал из муравейника.

Тут и распространение стоической философии с её императивом “отвоюй себя для себя самого”.

Тут и размах, какой приобретает со времени римской имперской революции строительство терм, и на то, какое они создают самоощущение у людей, в них пребывающих.

В этих огромных залах, бесконечных галереях, прохладных нимфеях и библиотеках человек чувствовал себя в принципе по-иному, нежели в портиках и базиликах республиканской поры, - предоставленным самому себе и одному-двум собеседникам, соотнесенным с окружающими, а не вдавленным в их толщу.

Мы живем в упорядоченном государстве, где правит один человек, говорил с удовлетворением в годы Домициана один из участников Тацитова “Диалога об ораторах”, “и пусть каждый пользуется благами своего века, не порицая чужого”.

В конце Республики в Риме было не более 170 общественных купален, принадлежавших, как правило, отдельным владельцам и по размерам весьма скромных.

При Августе один лишь Випсаний Агриппа подарил городу небольшие термы (водоснабжение от acqua Vergine).

В них должно было быть изрядно тесно, и никого это, по-видимому, не смущало.

Начиная с Нерона, термы, одни других огромнее, строит почти каждый император.

Двор терм Каракаллы имел размеры 400 на 400 метров, центральный комплекс - 150 на 200 метров.

В термах Диоклетиана этот центральный комплекс был 200 на 300 метров.

В центре нынешнего Трира (самого старого города в Германии, Augusta Treverorum) возвышается громада , которую археологи долго принимали то за храм, то за императорский дворец, пока не убедились, что перед ними общественные бани.