Экспедиции ОГПУ за золотом под водой

В ancien потерпевшие кораблекрушение, их суда и имущество становились добычею прибрежных жителей; людей отдавали в рабство.

Считается, что императоры Адриан и Тит впервые издали законы, ограждавшие личность и имущество потерпевших кораблекрушение; но мол, с нашествием “варваров” всё вернулось к старому.

У спасшихся от кораблекрушения феодалы отнимали имущество по праву сильного.

Это вошло в обычное право, которое во Франции получило название droit de bris, то есть право на остатки от кораблекрушения.

Оно было распространено в Европе почти повсеместно.

В 1179 AD Церковь Pax Dei (клюнийцы) приступила к борьбе с этим злом, и на Латранском соборе было постановлено грабителей отлучать от церкви.

Филипп Август в 1191 AD и Андроник Комнин положили много усилий в этом направлении, но почти без результата.

Людовик IX заключил договор с герцогом Бретанским, по которому последний обязывался защищать потерпевших кораблекрушение.

Но герцог очень остроумно устроил себе из этого доходную статью: он стал продавать морякам свидетельства на право не быть ограбленными при кораблекрушении в его владениях.

В Unocento, с почти повсеместным распространением законов Олерона, требовавших охраны имущества потерпевших кораблекрушение, нравы прибрежных жителей несколько смягчились.

Из этих же законов видим, что в различных странах, в зависимости от расового темперамента жителей, с потерпевшими кораблекрушение обращались разно:

• в некоторых местах феодалы брали одну половину, а другую отдавали владельцам
• в других брали всё

У германцев существовало береговое право (Strandrecht), по которому одна треть имущества шла в пользу владельца берега, другая — спасавшим, остальное — потерпевшим кораблекрушение.

Английский король Генрих IV принял для своих владений закон Олерона, но с поправкою: имущество, спасённое при кораблекрушении, в котором все люди погибли, принадлежало спасшим его.

Естественно в прибрежье Туманного Альбиона при кораблекрушении стали “погибать” все спасшиеся от стихии, но уже от руки корыстных туземцев.

Насколько медленно выводилась жестокость нравов относительно кораблекрушения, видно из того, что ещё Людовик ХІV предписывал считать грабителей государственными преступниками.

Некоторые места, как остров Эзель (Балтийского моря), французское и испанское побережья Бискайского залива, побережье Британских островов были известны склонностью прибрежных жителей устраивать искусственные кораблекрушения, что достигалось зажиганием огней, ошибочно принимавшихся мореплавателями за маяки.

В 1753 AD король Георг II из Ганноверского Дома, издал указ, в котором отнёс к числу особо тяжких преступлений установку фальшивых огней и маяков, сбивающих мореплавателей с курса и заманивающих корабли на подводные камни и скалы.

Прусское законодательство решало эту проблему так:

“Если люди с разбитого корабля товары вынули сами, то их им можно свободно оставить, но если им в этом помогали люди с берега, то им должно быть дано достаточное вознаграждение, из которого в государственную казну ничего не берется. Если на грузы, утопленные около берега или вынутые на него, в течение года не будет возбуждено претензий или последние не смогут быть достаточно обоснованны, то эти товары должны быть взяты в государственную казну”

Русское законодательство по этому вопросу, лишь в деталях отличаясь от законодательств других культурных стран, весьма казуистично определяло признаки кораблекрушения и предписывало властям, равно как и всем, проживающим в империи, не только охранять имущество потерпевших кораблекрушение, но и прилагать все старания к спасению его, причем участвующие в спасении получают вознаграждение, размер которого был предусмотрен законом; при этом различалось, произошло ли кораблекрушение:

• на самом берегу или в одновёрстовой полосе от него
• вне этой полосы

В первом случае вознаграждение равнялось 1/6 спасенного, во втором — 1/4 и в обоих случаях делилось на 4 части; из них 2 отдавались участникам спасения в равной доле всем, 1 — оберегавшим спасенное до описи его и 1 — тому или тем, кто распоряжался при этом.

“Экспедиция подводных работ особого назначения” ОГПУ

Об инженере В.С. Языкове, первом “начальнике”  “Экспедиции подводных работ особого назначения” мало что  известно.

Говорят, что он с 1908 AD носился с идеей организовать работы по подъему английского парового фрегата “Принц” ( в Блекуолле были выстроены три однотипных корабля, соответственно названные “Голден Флис”, “Язон” и “Принц”), затонувшего во ноябре  1854 AD под Балаклавой на глубине 40-50 сажен в числе других 11 британских кораблей, погибших во время шторма .

В Балаклавской бухте не раз отстаивались и починялись корабли союзной англо-французской эскадры, осаждавшей Севастополь в Восточную войну 1854—1856 AD, a на её берегах был устроен складочный пункт английского десантного корпуса, магазины, гостиницы, кабаки и бордели.

После кораблекрушения стали распространяться слухи, что вместе с “Принцем” под воду ушло золото, которое якобы, предназначалось для выплаты жалованья английским солдатам.

“..К началу Крымской войны английское правительство зафрахтовало для перевозки войск и амуниции в Крым более двухсот торговых судов, принадлежавших частным компаниям.

Среди них был парусно-винтовой фрегат “Принц”.

8 ноября 1854 года вместе с другими английскими кораблями он прибыл на внешний балаклавский рейд.

Через пять дней над Крымским полуостровом пронесся юго-восточный ураган невиданной силы. На прибрежных скалах Балаклавской бухты погибло тридцать четыре корабля.

Эта учесть постигла и “Принца”.

Что же было на его борту “Иллюстрейтед Лондон Ньюз” писали 16 декабря 1854 года:

“Среди грузов, принятых “Принцем”, находились вещи 36700 пар шерстяных носков, 53000 шерстяных рубах, 2500 постовых тулупов, 16000 простынь, 3750 одеял. Кроме того, еще можно назвать число спальных мешков — 150000 штук, шерстяных рубашек — 100000, фланелевых кальсон — 90000 пар, около 40000 одеял и 40000 непромокаемых шапок, 40000 меховых пальто и 120000 пар сапог”

Подъемом кораблей или их частей занимались или частные фирмы, или организации, созданные под конкретный проект.

Прожекты в духе авантюрных романов, основанные на измышлениях  бульварных писак о мифическом “золоте”, серьёзных людей не интересовали.

Останки этого корабля (прозванного журиками “Чёрным принцем”) искали несколько экспедиций, но совершенно безуспешно.

“..Корабль, о котором идет речь, никогда не назывался “Черным Принцем”. Название этого судна с момента, когда его спустили на воду на реке Темзе в Блэкуолле в 1853 году, было “Принц”.

Почему корабль стали называть “Чёрным Принцем”, сказать трудно.

Может быть, в романтическом эпитете “чёрный” повинны неутомимые охотники за его золотом или английские солдаты, не получившие очередного денежного довольствия .

Почти сразу же после заключения мира начались поиски останков “Чёрного Принца”. Корабль искали одинаково безуспешно итальянцы, американцы, норвежцы, немцы.

Примитивная водолазная техника тех времен не позволяла опуститься достаточно глубоко.

В 1875 году, когда уже был создан водолазный скафандр, во Франции учредили крупное акционерное общество с большим капиталом.

Французские водолазы обшарили дно Балаклавской бухты и все подходы к ней. Нашли более десяти затонувших кораблей, но “Черного Принца” среди них не оказалось.

Работы велись на огромной для конца прошлого века глубине — почти 40 саженей.

Но даже самые сильные и выносливые водолазы могли находиться под водой лишь несколько минут... Постепенно о “Черном Принце” начали распространяться легенды.

Стоимость затонувшего с кораблем золота возросла до шестидесяти миллионов франков.

“Наше судоходство” писало в 1897 году “Принцы-регент”, громадный корабль английского флота, вёз из Англии значительное количество серебряной монеты и 200 000 фунтов стерлингов золотом для уплаты жалованья английским войскам в Крыму... Деньги, отправленные на этом корабле, были упакованы в бочки, почему и должны сохраниться в неприкосновенности...”

В 1896 году поисками занялся русский изобретатель Пластунов. Но и ему не повезло.

Самыми терпеливыми оказались итальянцы.

Изобретатель глубоководного скафандра Джузеппе Растуччи возглавлял экспедицию в 1901 году.

Через несколько недель после начала работ ему удалось найти железный корпус большого корабля.

Итальянские водолазы подняли со дна металлический ящик со свинцовыми пулями, подзорную трубу, винтовку, якорь, куски железа и дерева. Но... ни одной монеты.

Весной 1903 года итальянцы покинули Балаклаву, с тем чтобы через два года снова прибыть на место поисков. На этот раз, уже совсем в другом месте, они обнаружили еще один железный корабль.

Никто до сих пор не знает, был ли это “Чёрный Принц” или какой-либо другой корабль. Золота опять не нашли.

Однако мысль о сказочном кладе не давала покоя многим изобретателям, водолазам, инженерам.

Министра торговли и промышленности России завалили письмами с предложениями поднять золото «Черного Принца».

И снова ныряли итальянские водолазы на балаклавском рейде, и снова безрезультатно.

В конце концов правительство царской России стало отказывать своим и иностранным золотодобытчикам, формально ссылаясь на то, что работы близ бухты стесняют деятельность Черноморской эскадры в районе Севастополя…”

Говорят, что в начале 1923 AD Языков приехал в Москву и со своей  “золотой идеей” обратился к заместителю председателя РВС Склянскому и командующему Военно-морскими силами Зофу.

Говорят, что в очередной раз не встретив “понимания”, он отправился в ОГПУ, где его предложение показалось любопытным местечковым чандалам:  “400 000 фунтов стерлингов золотом! “

В дальнейшем события разворачивались стремительно.

Инициаторы (В.С.Языков, Д.А.Карпович и инженер-механик Е. Г.Даниленко, по проекту которого должен был строиться гидростат)  поступают в распоряжение ОГПУ.

13 марта Ягода отдал приказ о создании “Экспедиции подводных работ особого назначения”, утверждении её первого штата и начальника - В.С.Языкова и руководителя от ОГПУ Льва  Захарова -Мейера ( ”Мейер” –погоняло принятое “просто Захаровым” при зачислении в ОГПУ, наверное чтобы было ясно и понятно всем, что мол, “есть я собака некрещёная”, правоверный комми -“ленинец”, “из назсших” ?)

Языков по сравнению с Захаровым –Мейером, несомненно был человеком образованным и хорошо знакомым с морским делом. “Мейер” Языковым “руководил”.

В дальнейшем Языков принимал деятельное участие в работе “Экспедиции” уже безо всякой надежды найти золото “Чёрного принца” и покинул её в связи с  реорганизацией и уходом “Мейера” (с 1931 AD “зехер” ОГПУ с торговлей за бесценок металлоломом, начали придавливать конкуренты из новой генерации прагматиков, которые решили видимо, что “нам здесь жить”)  с поста руководителя.

Впоследствии стал сотрудником треста “Металлолом” в Москве, умер (или погиб, или пропал) в 1937 AD.

Вот некоторые  тиражируемые, праздничные “сведения” о “Мейере”,“руководителе” от ОГПУ  “Экспедиции подводных работ особого назначения”:

“..Лев Николаевич, тогда ещё просто Захаров, родился в 1899 г. в крепости Новогеоргиевск Варшавской губернии. Учился на казенный счет в кадетском корпусе в Москве благодаря деду Ивану Захарову - участнику Севастопольской обороны 1854-1855 гг. (дети и внуки севастопольцев имели право на казенное воспитание).

Другой дед - Афанасий Иванович Протасов был “инженерным надзирателем” крепости Новогеоргиевск, а в русско-турецкую войну 1877-1878 гг. строил укрепления при Плевне под руководством Тотлебена.

Отец - Николай Иванович Захаров (1866-1935) - был чиновником и уже в период первой мировой войны имел чин надворного советника, соответствовавший воинскому званию подполковника и дававший личное дворянство.

Быстро и безболезненно перешел он из царской армии в Красную, став к февралю 1921 г. начальником общего отделения административного управления Полевого штаба Реввоенсовета, но на этом продвижение замерло, и свою жизнь он окончил счетоводом в Госвоенкино.

Кроме Льва, в семье Захаровых было еще трое детей. Судьба каждого из них могла бы стать сюжетом самостоятельного рассказа, собранные же вместе они рождают ощущение шекспировской драмы.

Владимир (1895-?) - казачий подъесаул, Георгиевский кавалер, во время гражданской войны воевал на стороне белых, из Новороссийска бежал за границу - через Турцию и Югославию в Париж, однако в семье объявился уже в 1924 г., когда ВЦИК удовлетворил его ходатайство о возвращении в Россию. Работал фотографом в Третьяковской галерее. Пропал в конце 30-х.

Александра (1897-1985) училась во ВХУТЕМАСе, стала женой сначала заместителя наркома путей сообщения, затем управляющего Главшвеи; работала редактором журнала “Вестник путей сообщения”, потом служила у М.И.Ульяновой в “Правде”, окончила медицинский факультет МГУ в 1930 г., но в итоге оказалась заведующей канцелярией НКВД, а вовсе не врачом.

Некоторое время работала “оперативным секретарем” у заместителя начальника иностранного отдела ОГПУ А.Х.Артузова, в 1937-м арестована, осуждена на восемь лет лагерей как член семьи изменника Родины, вернулась и жила в Москве до недавнего времени.

Вторая сестра - Мария - стала доктором исторических наук, работала в Институте всеобщей истории АН СССР.

С 1916 г. Лев Захаров учился в Михайловском артиллерийском училище, ускоренный курс которого окончил в феврале 1917 г., и стал кадровым офицером, как почти все в этой семье.

“В кадетские годы, - писал он в автобиографии, - я познакомился с вопросами марксизма - благодаря обстановке дома (кружки студентов и курсисток, наличие соответствующих книг). Особенно налегал на техническое самообразование (химия), так как предполагал в то время посвятить жизнь химии, работал в лабораториях” [АРАН. Ф.1813. Оп.1. Д.189; фрагмент опубликован: Родина. 1996. №3, Л.131-132].

В февральские дни 1917 г. он избран в Совет солдатских депутатов, в декабре демобилизован, в мае 1918 г. вступил в Красную Армию и стал командиром взвода, охранявшего Полевой штаб Реввоенсовета; с августа 1918 г. член РКП(б).

В апреле 1919 г. по партийной мобилизации Лев Захаров направлен в ВЧК, и с этого момента вся его жизнь будет связана с этой организацией: в мае 1919 г. он назначен помощником начальника информотдела Особого отдела (ОО) ВЧК.

По воспоминаниям сестры, псевдоним Мейер появился у него как раз в то время, когда он работал вместе с А.Х.Артузовым.

В апреле 1920 г. Л.Мейер становится помощником начальника ОО М.С.Кедрова* и в течение нескольких лет служит в ОО ОГПУ и Московского военного округа. Вот этому человеку, Льву Мейеру, 13 марта 1923 г. начальник ОО ОГПУ Г.Г.Ягода приказал непосредственно возглавить Экспедицию подводных работ особого назначения…”

Citato loco: М.Ю. Сорокина “ В поисках затонувших кораблей” Журнал “Природа” №1, 2001 AD

Специально процитировал текст полностью, без комментариев. Sapienti sat..

Подъём appelé “Чёрного принца”

“..Работы были организованы в духе эпохи. Главным плавсредством, которое выдали охотникам за золотом, была оборудованная лебедкой мусорная баржа. При исследовании металлоискателем участка моря, где затонул "Черный принц", удалось найти много полезных предметов.

Эпроновцы поднимали со дня моря якоря, цепи, детали мачт и прочие детали, которые, как говорится в официальной истории ЭПРОН, “представляли в тот период большую ценность... для возрождения Черноморского торгового флота”.

За два года поисков никаких следов “Чёрного принца” найти не удалось, и ЭПРОН постепенно превращался из бригады гэпэушных кладоискателей в госструктуру, занимающуюся подъемом кораблей. При ЭПРОН была организована водолазная школа.

       Останки "Чёрного принца" были обнаружены совершенно случайно во время одного из учебных погружений и абсолютно не там, где его собирались искать. Но добраться до золота было по-прежнему нельзя, поскольку корабль был погребен под обломками рухнувшей скалы — его расчистка требовала огромных дополнительных затрат. Удалось поднять лишь мачту "Черного принца", из которой изготовили шахматный столик для В. Р. Менжинского.

И тут советским кладоискателям снова повезло.

Японская компания “Синкай Когиоесио Лимитед”, незадолго до этого поднявшая со дна Средиземного моря английское золото на 2 млн рублей, предложила взять подъем “Черного принца” в концессию.

По её условиям японцы компенсировали все затраты советской России на поиски “Черного принца” (к моменту подписания договора на поиски успели потратить 70 тысяч рублей золотом), передавали ЭПРОН современное водолазное оборудование, а найденное золото делилось пополам.

       В 1926 году корабль был расчищен от обломков. Однако никакого золота в трюмах не оказалось, потому что, как стало известно намного позже, злополучный корабль незадолго до крушения успел избавиться от своего золотого груза.

Из обнаруженных на дне семи английских золотых монет советская сторона получила три, а японская — четыре.

По подсчетам советских экспертов, японцы потеряли на этом контракте 300 тысяч золотых рублей…”

       “..После того как эпопея "Чёрного принца" закончилась, чекистское финансирование подводных работ прекратилось, и водолазам пришлось в спешном порядке учиться самостоятельно зарабатывать деньги.

Подъем кораблей был делом достаточно дорогим и окупал себя далеко не всегда.

Более прибыльным занятием был сбор со дна моря различного металлолома, кабелей, якорей и прочих полезных предметов.

Особенно выгодно было поднимать боеприпасы, оружие и военное снаряжение, за которые щедро платил Наркомвоенмор. Поэтому самым выгодным в коммерческом отношении стало завершение начатого еще перед революцией подъема артиллерийских башен линкора "Императрица Мария".

За первые десять лет существования ЭПРОН подняла 110 судов, 13 852 тонны черного металлолома, 4756 тонн брони, 1200 тонн цветного металлолома, 2387 тонн военного имущества и т. д.

При этом деятельность водолазов нередко напоминала промысел современных бомжей, продающих в металлолом электрические провода.

Однажды, обнаружив на дне Севастопольской бухты какой-то кабель, эпроновцы отрезали стометровый кусок и погрузили на свою баржу, обесточив при этом один из районов Севастополя. ..”

Citato loco: Александр Малахов “Подводный лов” Журнал «Деньги»   № 2 (558) от 16.01.2006

Вот мнение  И.С. Исакова, адмирала флота:

“”Принц”, “Принц-Регент”, “Черный Принц”, 200 тысяч, 500 тысяч франков, 1 миллион фунтов стерлингов, 60 миллионов франков, миллионы рублей золотом... Разные названия корабля, разные суммы, разные места его гибели...

Да, действительно, найденный эпроновцами затонувший корабль мог быть и “Принцем”, и “Язоном”, и “Хоупом”, и “Резолютом”.

До сих пор нет достоверных сведений, что пять золотых монет, поднятых японцами, были из тех бочонков, которые вез “Принц” для выплаты жалованья солдатам.

А было ли вообще золото на борту “Принца”, когда он пришел на балаклавский рейд?

Историки и горе-историки вроде В.С. Языкова из числа сотрудников ЭПРОНа и представители японской фирмы “Синкай Когиоссио”, пытавшиеся восстановить подлинную картину катастрофы “Принца”, забыли или не сочли достойным внимания один примечательный факт. Ни одна шинель, телогрейка, пара сапог, ни один соверен не могли попасть в Балаклаву без санкции суперинтенданта британских экспедиционных сил, действовавших в Крыму.

Суперинтендант был подчинен непосредственно финансовым органам Вестминстера в Лондоне, а его контора во время Крымской войны находилась в Константинополе.

Доставленные “Принцем” в Истамбульский порт обмундирование, амуниция, продовольственные запасы и золото должны были быть направлены в Балаклаву по списочному составу, предоставлявшемуся из Крыма главнокомандующим.

Списки людей, погибших в боях, от болезней и эпидемий, с дьявольской последовательностью, каждый день, расходились с фактическими потерями, а «разница» оставалась в руках разбитных клерков (конечно, не без ведома их прямого начальника — суперинтенданта).

То, что манипуляции с золотом и снаряжением приносили прибыль подчиненным британского суперинтенданта в Константинополе, очевидно.

Вот почему наиболее достоверной версией надо считать ту, которая утверждает, что бочонки с золотом были перегружены в Истамбульском порту на какой-то другой корабль, и после этого “Принц” ушел в Балаклаву. А вот другое веское свидетельство того, что на “Принце” не было золота.

В эпопее с “Принцем” жестоко пострадали многие страны, но не Англия.

Так, Франция на поиски клада истратила полмиллиона, Италия — двести тысяч, Япония — почти четверть миллиона рублей золотом, в то время как Англия даже ни разу не предприняла попыток получить лицензию на право работ для извлечения погибшего корабля флота “Его Величества”.

Бросается в глаза еще один немаловажный факт.

Почти все исторические материалы, относящиеся к периоду Крымской войны, не упоминают, что на борту “Принца” к тому времени, когда он прибыл на балаклавский рейд, было золото.

О бочонках с золотыми монетами говорят источники более позднего времени, когда широкая молва сделала “Принца” “Черным”…”

Вот, что пишут о дальнейшей  судьбе  appelé “Мейера”, после 1931 AD, когда  водолазное дело под контроль стали брать новые, реальные люди (из Военно-морских сил и Госсудоподъема Наркомата путей сообщения), а не мутные типы из ОГПУ.

“..После отзыва из ЭПРОН его назначают заместителем председателя ГПУ Нижне-Волжского края, затем с большим понижением отправляют на работу в Тулу; в 1931-1934 гг. он начальник Центральной школы ОГПУ, а на рубеже 1933-1934 гг. на несколько месяцев оказывается зам. начальника ГУЛАГа М.Д.Бермана, в 1934-1935 гг. курсант Военной академии им.М.В.Фрунзе.

О его деятельности во второй половине 30-х годов почти ничего неизвестно, оно и понятно - в это время Мейер занимался организацией отправки оружия в Испанию из Одессы и Севастополя и, по-видимому, неоднократно бывал в Испании.

В 1937 г. Мейер причислен к “заговору” М.Н.Тухачевского и арестован 11 июня - в “ночь длинных ножей” в поезде Москва-Севастополь.

Объявлен “резидентом польской разведки” и 10 августа 1937 г. осужден по ст.58 п.1а, 8, 11, 17; расстрелян в ночь с 10 на 11 августа. В 1956 г. реабилитирован…”

Citato loco: М.Ю. Сорокина “ В поисках затонувших кораблей” Журнал “Природа” №1, 2001 AD