“Нет счастья без свободы и нет свободы без мужества и отваги”
Фукидид
Есть мнение, что европейская идентичность является не экономическим, а культурно -биологическим фактом.
Иными словами, не экономика обусловливает человека, а человек - экономику, от антропологического фактора зависит и экономическая, и социальная сфера жизни.
Культура тождественна природе человека, который постоянно лепит свой vision du monde, а европейская цивилизация является примером выдающейся роли человека во времени и пространстве.
С этой точки зрения европейская колонизация не является фактом социальной и национальной дискриминации других народов, а служит иллюстрацией антропологического фактора в истории, подтверждающего высочайшую оценку европейской цивилизации и её роли в мире.
Основы европейского превосходства в мировой истории заложил не Settecento, а Trecento - золотой век Европы.
Когда на пороге Settecento произошёл интеллектуальный перелом, положивший начало цивилизационному лидерству Европы и её духа в истории, параметры европейской идентичности были лишь окончательно уточнены.
“La mentalite” как умственная способность, безусловно, господствует над экономикой, творя ее по своему образу и подобию.
Каков человек, таков и материальный мир, сотворенный его руками .
Человек идентифицируется его духовными и материальными достижениями, а не наоборот.
“La mentalite” – генетическая кладовая нашего рода, которая подтверждает связь происхождения института частной собственности с антропологическим и цивилизационным развитием человечества.
Частная собственность - это институт этнически однородного общества, постепенно сформировавшего единые правила игры для всего сообщества.
Единые правила игры, основанные на высокой самооценке, чувстве собственного достоинства и индивидуализме человека, позволяют ему держать дистанцию по отношению к другим.
Индивидуальность - это признак определенной антропологической эволюции.
Совершить такую эволюцию способны лишь те индивиды, которые не обусловливают свое сосуществование взаимным вмешательством в дела друг друга, и в состоянии постоянно находиться вместе и, в то же время, в частной жизни, быть врозь.
Индивиды в смешанных обществах генетически не в состоянии разделиться между собой, вплоть до индивидуализации и автономизации своего “я” в институте частной собственности.
Человек полностью зависим от генетического потенциала предков, от своего генофонда.
“Метисаж” исключает частную собственность и индивидуальную, отличную от коллективной, жизнь.
В этнически разнородном обществе ментальность индивидов представляет собой настолько пеструю картину, что человеку постоянно трудно самоопределиться, а следовательно, обрести необходимые социальные основы для совместной выработки правил существования с другими людьми.
Институт частной собственности антропологически обусловлен и, как правило, совпадает с процессами национально-этнического обособления в рамках суверенных государств и с рождением экономических и правовых признаков этого социального феномена.
Иначе говоря, для того чтобы появилась частная собственность, человек должен выделиться из коллектива и материализовать свою индивидуальность в этой форме.
Но этому выделению должна предшествовать определенная ментальная эволюция, в ходе которой индивид обретет выражение равенства с самим собой в форме принадлежащей ему собственности.
Ментальный образ мира в одних случаях верифицировал героическое одиночество человека в мире, в других - растворял его в коллективе, антропологически не позволяя выделиться и обрести свою идентичность в равенстве самому себе.
В результате, европейская антропологическая эволюция привела к важному биосоциальному результату - стремлению человека во всем полагаться и равняться на самого себя, в то время как большая часть человечества оказалась не в состоянии позволить человеку взять ответственность за свою индивидуальную жизнь на себя и выделиться из коллектива.
С точки зрения Historie mentale это означает, что в Европе мышление индивидов и свойственное ему чувственно-эмоциональное восприятие жизни породило или примирилось с мировоззрением, рационально разделившим мир на суверенные островки частной собственности; таков был антропологический “ответ” европейцев на “вызов” среды.
Остальной мир подобной ментальной эволюции не совершил, человек остался заключённым в коллектив, что и обусловило отсутствие у него индивидуальной идентичности, исключительно коллективный характер самосознания.
Различия исторических судеб народов обусловлены различием био-социальных ядер этнических культур, их суверенностью и автономностью по отношению друг к другу, несводимостью к единому знаменателю или тождеству в виде “производительных сил” или “законов классовой борьбы”, в целом, социально-экономической детерминированности исторического процесса.
Несмотря на свою рациональность, человек не знает своих границ и целей, поэтому каждый день “начинает все с начала”, постоянно проявляя себя демиургом создаваемого им мира.
От того, каков сам человек, как он реагирует на “вызовы” природы и своего окружения, зависит тот или иной тип цивилизации, её отличительные черты и свойства.
Единственный закон истории - это активная позиция человека в мире, творящего историю по своему образу и подобию.
Ни люди не равны, ни их сообщества.
Различия и своеобразие народов предопределяются их биосоциальной природой, которая апробировала ряд базовых антропологических инстинктов, верифицирующих положение человека и его сообществ в истории.
Территориальный инстинкт является первопричиной национальных демаркаций и сплочения внутри группы.
Инстинкт естественной иерархии или доминирования обращён против эгалитаристских теорий и практик, чреватых тоталитаризмом.
Он дополняется правом на различие, возводящим в закон творческий принцип созидания.
Признание права на различие обеспечивает преобладание самых способных в жизни и наносит удар эгалитаризму, являющемуся противоестественным по своей природе.
Инстинкт собственности определяется как внутренне присущее человеку чувство, обусловливающее и расширяющее его свободу.
Человек конкретизирует себя в истории через собственность, выступающую важным фактором цивилизационного развития.
Инстинкт агрессивности служит защите территории и собственности и позволяет устанавливать необходимую дистанцию между индивидами и их сообществами в истории; ему также принадлежит роль цивилизующего начала в истории.
Дополненный инстинктом сообщества, он способствует консолидации больших и малых групп, таких как семья, община, государство.
Европейский ренессанс возможен лишь в случае обретения утраченной идентичности, являющейся подлинным смыслом и целью истории.
Основной задачей возвращения органичности, становится демаркация культурных и этических ценностей, восходящих к своим праосновам, решительный разрыв с теми культурными явлениями, которые есть не что иное, как манифестации левого изврата или ересей антитринитаризма в той или иной форме.
Европейская идентичность должна исходить из факта признания биосоциальной общности европейских народов и отстаиваться в борьбе с эгалитаризмом, марксизмом, структурализмом и прочими “измами”, нивелирующими человека до положения пустой абстракции.
Различия между европейскими народами имеют второстепенный характер, тогда как подлинной демаркации подлежат их отношения с чуждыми в культурно-биологическом аспекте.
Так как человек сам творит себя в истории, то создаваемые им цивилизации имеют отчетливо выраженный антропологический характер.
Отсюда и необходимо дополнить свободу укорененностью, важнейшим правом человека быть хозяином самого себя, правом личного “суверенитета”.
Свобода, которая является даром развития воли и отмечена правдой индивидуальности, не сулит человеку рая.
Но в этой картине мира человеческая судьба соединена с фундаментальной интуицией всех религий.
Нецивилизованный человек, то есть человек без традиций, потерян.
Традиция же представляет из себя совокупность норм, из которых она состоит.
Вот почему, аутентичное стремление к свободе не может не быть в то же время стремлением к цивилизационному порядку, укоренению.
Этот порядок может быть исполненным уважения тех свобод, которые ощущаются в европейских традициях.
Социальный порядок должен представляться индивиду соответствующим его правам, как это имело место в случае наших предков.
Понятия национальной и личностной идентичности совпадают, потеря национальной идентичности неминуемо ведет к культурной деградации, результатом которой становится утрата личностью своего суверенитета.
Отсюда и необходимость укоренения человека в культурных традициях для обретения своей идентичности.
Свободный человек не избавлен от социальных принуждений; иначе он рискует стать жертвой хаоса своих инстинктов и капризов.
Человек должен осознать, что он не может быть хозяином своей жизни, если не будет обладать сильной волей и развитой индивидуальностью.
Свобода человека зиждется на внутреннем устройстве его души: волевой человек и в заключении будет свободнее, чем клошары, живущие, якобы, в условиях свободы, но остающиеся рабами своих капризов, не говоря уже о людях, подверженных действию алкоголя и наркотиков, или рабах ипотеки.
Выступление И. Иллича в Бремене
topify
November 8 2009, 10:05:37 UTC 9 years ago
Гостеприимство и научная мысль
Просвещенное и располагающее к досугу гостеприимство — единственное противоядие от омертвелой учености, приобретаемой в профессиональном стремлении к объективно надежному знанию. Как и прежде, я уверен, что поиск истины невозможен вне атмосферы взаимного доверия, перерастающего в верную дружбу. Поэтому я и пытаюсь определить атмосферу, благоприятствующую дружбе, и тот «кондиционированный» воздух, который способствует ее росту.
Конечно, я помню сильные ароматы других периодов моей жизни. Я никогда не сомневался, а сегодня еще более уверен в том, что дух «монашеского» служения есть важнейшее условие независимости, необходимой для предъявления исторически обоснованных обвинений обществу. Только бескорыстная преданность друзей может позволить мне предаться аскетизму, требуемому для современных квазипарадоксов, таких, как отрицание системного анализа при одновременном печатании на «Тошибе».
Я с самого начала подозревал, что проект (studium), которому я решил себя посвятить, требует определенной атмосферы, и это подозрение переросло в уверенность благодаря моим контактам с американскими университетами в эпоху, наступившую после запуска первого спутника. Я проработал всего год в качестве проректора университета Пуэрто-Рико, когда мы с несколькими коллегами захотели выяснить, как развивается идеология, к которой в равной мере примкнули и Кеннеди, и Кастро. Я вложил все средства, которые у меня тогда были, — что сегодня эквивалентно премии, которую вы мне только что вручили, — в покупку однокомнатной деревянной лачуги в горах, с видом на Карибское море. Мне нужно было место, где бы каждое использование личного местоимения «наше» — как мною, так и тремя моими друзьями — поистине относилось бы именно к нам четверым, но было открыто и для наших гостей: я стремился к решительному воздержанию от «мы», обеспечивающему безопасность под сенью академической науки: мы как социологи, экономисты и др. Как выразился один из нас, Чарли Розарио: «Все департаменты пахнут дурно — в лучшем случае дезинфекцией... и яды стерилизуют ауру». Эта лачуга по дороге на Аджунту очень скоро вызвала такое осуждение, что я вынужден был покинуть остров.
Это побудило меня заняться основанием «мозгового центра» в Мехико, который через пять лет превратился в Центр межкультурной документации, или CIDOC. Во вступительном слове на сегодняшнем торжестве Фраймут Дув рассказал вам об этом. В те далекие годы Дув был редактором Rowohit Publishers, он занимался публикацией моих книг в Германии и несколько раз приезжал ко мне в Куэрнавака. Он рассказал вам только что о духе этого места, его атмосфере взаимно умеряющей сдержанности. Именно эта аура, это свойство или воздух позволили этому эфемерному предприятию стать мировым перекрестком, местом встречи всех, кто задолго до наступления нынешней моды усомнился в безвредности «прогресса». Только этой атмосферой, о которой говорил Дув, можно объяснить непропорционально большое влияние этого маленького центра в постановке серьезных вопросов относительно преимуществ социально-экономического развития.
...Как ученый я был сформирован монастырской традицией и толкованием средневековых текстов. Я рано пришел к заключению, что главным условием атмосферы, благоприятствующей независимости мысли, является гостеприимство, проявляемое хозяином: гостеприимство, скрупулезно исключающее как высокомерие, так и подобострастность; гостеприимство, своей простотой побеждающее и страх плагиата, и боязнь впасть в зависимость; гостеприимство, своей открытостью равно исключающее и запуганность, и чинопочитание; гостеприимство, побуждающее гостей проявлять не меньше великодушия, чем требуется от хозяина. Мне всего этого было отпущено немало, вместе со своеобразным ароматом свободного, порой забавного, а порой гротескного сочетания самых обыкновенных, а иногда и диковинных собеседников, терпеливых друг к другу.
(Philia: Выступление И. Иллича в Бремене