Vivere militare est
Есть два момента напряженности, которые несёт с собой военная профессия.
Во-первых, это существующая вилка между свободой и повиновением и возникающая с ней напряжённость как раз в тех случаях, когда установленный порядок рушится.
В любой армии беспрекословное повиновение является неукоснительным правилом. Воинская служба строится на том.
Однако всегда было ограничение, когда приказы, затрагивавшие честь, рассматривались как необязательные.
Такое положение не было зафиксировано ни в одном уставе, поскольку считалось неписаным правилом.
В добрые времена как военачальники, так и находящиеся в их подчинении воины прекрасно знают, что задевает честь, и поэтому столкновения на этой почве происходят крайне редко.
И когда повиновение естественно, оно видимо, а свобода невидима, однако является неотъемлемой частью воинской службы.
Развитие и совершенствование техники подменило эту негласную взаимосвязь, как и многие другие, в значительной степени автоматизмом уставных отношений.
Приказ и исполнение приказа вступили в фазу формальных взаимоотношений, стали технической категорией и должны следовать одно за другим, как причина и следствие в едином механизме.
При таком подходе военное искусство старого стиля рассматривается как “устаревшее” и даже внушает опасение у политиканов подлого звания.
По этой причине уже разделались с Гаагскими конвенциями, а потом и вовсе законы и обычаи войны объявили утопическими (АОВВ).
В добрые времена военные предводители великих держав назвали преступными все средства, разрушительная сила которых направлена против мирного населения.
Военный предводитель, как правило был досточтимый человек, уже в годах, опытный в житейских делах и вопросах власти.
В нем соединялись черты воина и абсолютного повелителя. Он прекрасно знал, что ему выгодно, а что нет, но ему были свойственны также чувство справедливости и великодушие, и он всегда пользовался большим авторитетом.
В добрые времена военный предводитель - человек средних лет, постоянно ходивший с войсками из одной страны в другую, то есть сполна прошедший школу разрешения конфликтных ситуаций с применением насилия.
Его ремесло требовало от него обеспечения высоких гарантий сохранности вверенных ему сил и средств, сулящих победу, ради чего он заключал с племенами, по землям которых проходил, договоры по взаимной охране интересов.
Он придерживался правила, что с сильным не надо лезть на рожон, а отплатить ему потом хитростью.
И при подобных играх, он зачастую был единственный, кто мог справиться с создавшейся ситуацией.
Он был сильный и богатый человек, обладающий как властью, так и милостью; он был человек княжеской породы.
От него зависело быть войне или миру. И он знал, что на нем лежит ответственность. Ему надлежало принимать решение.
Он не только участвовал в деле, но и нёс за него ответственность.
Второй фактор напряженности - вилка между правотой и законностью.
Здесь по-прежнему все еще действует старое изречение герцога Эрнста Готского: "Хороший монарх не то считает правым, что законно, а то законным, что справедливо".
На это опирается в своей политике монарх.
Он стремится создать как в армии, так и в системе управления такие модели, по образцу которых можно было бы образовать совершенное государство, построенное на доверии.
По этой причине получаемому воинами техническому образованию должно сопутствовать духовное и нравственное формирование.
Политика монарха опирается на постулат, что только представление о целостности и сохранности мира должно навечно закрепиться в сознании воина.
Это находит своё выражение и в том воспитании, которое в добрые времена дают воинам.
Монарх, правда, не смеет лишать воинов права самостоятельно принимать решение.
Монарх может только стремиться к тому, чтобы развить в воинах те начала, из которых проистекают принимаемые решения.
Его цель не столько само решение, сколько скорее закрепление духовной твёрдости и свободы, необходимых каждому воину при принятии самостоятельного решения.
Монарх приобщает воинов к своей политике суверенитета.
Законы торгового мира не годятся для воина.
В торговом мире царит паритет, изначально предполагает равенство сил, (чего в действительности, как правило, не бывает) и если дело доходит до ссоры, то она разрешается в гражданском суде.
Иногда речь действительно идет об ситуации конфликта интересов, причем такой, которая выходит за рамки нормы.
Тогда как воинское воспитание сориентировано исключительно на такие обстоятельства, где правят и действуют законы нормы.
В военном мире не возникает неясностей, кто кого должен приветствовать первым и кто кому должен уступить.
В старые времена звание определяло правила этикета, а с ним и преимущественное право.
Нормы этикета диктовались иерархией, по вертикали, сверху вниз.
При нашей уравниловке людские массы соотносятся друг с другом по горизонтали, по типу встречных потоков, почти без ценностных градаций, однако и в этом случае в нашем мире не возникает сомнения, у кого преимущество.
Что же касается солдат - то они должны действовать по высшему поручению, неся службу во имя общего блага.
Их символ - знамя, которое никому не уступает и которого надо пронести, сломив любое сопротивление.
Любое задание должно быть наполнено таким смыслом.
Оно должно быть чётко сформулировано для выполнения.
На усмотрение солдата должно быть оставлено само исполнение, но не взвешивание и обсуждение, справедливо ли оно.
Это конечно не исключает того, что бывают ситуации, когда солдат при выполнении служебного долга доходит до предела, когда все предписания исчерпаны и ему предстоит действовать по собственной воле, на свой страх и риск, как Yorck’у von Wartenburg’у
Но при воспитании нельзя ориентировать солдата на такую исключительную ситуацию.
Гениальная личность скорее вредна для армии.
Её поле деятельности - политика, искусство, науки, именно они отвечают её свободе духа, ее талантам.
В государстве солдату отводится роль слуги, а не господина.
Он выполняет грубую работу, как Геракл, даже если ему приказывает выполнить её такой слабый и трусливый царь, как Эврисфей.
Солдат держит на себе, подобно Атланту, всю тяжесть мира со всем его несовершенством.
Там, где дело серьезно осложняется, где пахнет паленым, где разум и право пасуют, призывают его на роль третейского судьи.
В этом его величие и слава.
Своей присягой от отказывается от личной свободы, которая украшает любое частное лицо.
Государству же, законной власти, надлежит вести дело так, чтобы солдат мог сражаться с чистой совестью.
Он призван к тому, чтобы блюсти чистоту силы, которую представляет.
И он должен быть уверены, что власть постарается избавить его от конфликта между честью и повиновением.
Не всегда удается избежать этого.
Но солдаты должны внутренне справиться с этим. Авгиевы конюшни не чистят в белых перчатках.
И власть должна скорее прикрывать того, кто зашёл, сражаясь, слишком далеко, чем того, кто пасует перед решительными действиями.
Не потворствовать же подлому нападению.
В такие времена, когда закон и беззаконие переплелись, сомнение неодолимо закрадывается в душу.
Оно разъедает активность, подменяя ее раздумьями, рефлексиями.
Внутри воина находит отражение вся смута времени.
Военному предводителю небезызвестны такие сомнения. Они одолевают его даже накануне решающего сражения.
Это подает голос противник, проникший в его душу и апеллирующий к ней.
Военный предводитель проиграет битву, если не задавит в себе голос врага.
Все воины, призваны ощущать себя военными предводителями - каждый на своём месте.
