Half a league, half a league,
Half a league onward,
All in the valley of Death
Rode the six hundred.
"Forward, the Light Brigade!
"Charge for the guns!" he said:
Into the valley of Death
Rode the six hundred.
"Forward, the Light Brigade!"
Was there a man dismay'd?
Not tho' the soldier knew
Someone had blunder'd:
Their's not to make reply,
Their's not to reason why,
Their's but to do and die:
Into the valley of Death
Rode the six hundred.
Cannon to right of them,
Cannon to left of them,
Cannon in front of them
Volley'd and thunder'd;
Storm'd at with shot and shell,
Boldly they rode and well,
Into the jaws of Death,
Into the mouth of Hell
Rode the six hundred.
Flash'd all their sabres bare,
Flash'd as they turn'd in air,
Sabring the gunners there,
Charging an army, while
All the world wonder'd:
Plunged in the battery-smoke
Right thro' the line they broke;
Cossack and Russian
Reel'd from the sabre stroke
Shatter'd and sunder'd.
Then they rode back, but not
Not the six hundred.
Cannon to right of them,
Cannon to left of them,
Cannon behind them
Volley'd and thunder'd;
Storm'd at with shot and shell,
While horse and hero fell,
They that had fought so well
Came thro' the jaws of Death
Back from the mouth of Hell,
All that was left of them,
Left of six hundred.
When can their glory fade?
O the wild charge they made!
All the world wondered.
Honor the charge they made,
Honor the Light Brigade,
Noble six hundred.
Восточная война (also known in GB UK as the “Crimean War”) оказалась фактически первой, которую широко освещали средства массовой информации.
У нас, в Восточную войну, военной корреспонденцией занимался небезызвестный уже в то время поэт, переводчик и журналист H. B. Берг , по характеристике П. Д. Боборыкина ("За полвека" в "Голосе Минувшего" 1913 AD, № 3), человек, "всегда наклонный к поездкам, к впечатлениям войны, ко всему чрезвычайному, живописному и картинному".
Когда выяснилось, что центром военных событий стал Севастополь, Берг отправился туда, чтобы быть очевидцем героической его обороны, и писал в "Москвитянин" М. П. Погодина
- "Десять дней в Севастополе", "Москвитянин" 1855 AD, кн. 9
- "Севастопольские письма", там же, кн. 12—16
- "Письма из Севастополя и Бахчисарая", там же, кн. 17 и 18
- "Крымские письма к М. П. Погодину", там же, кн. 19—22
- "Письма из Одессы", там же, 1856 AD, кн. 1
Это был едва ли не единственным корреспондентом в прямом смысле этого слова от русской печати в ту эпоху, поставивший себе прямою и единственной целью пребывания на театре войны — осведомление русского общества о событиях её.
Впоследствии Берг обработал свои севастопольские кореспонденции и издал в 1858 AD под заглавием "Записки об осаде Севастополя" (2 тома, Москва) вместе с "Севастопольским альбомом" (37 рисунков).
Узнав о войне, фотографы разных стран мира устремились в горячую точку. Первым из них стал Карол Попп Сатмари, румынский художник-любитель и фотограф.
Труды же небольшого фотографического подразделения под командой капитана Джон Хаккета остались неизвестными. Дело в том, что фотограф и его ассистенты 14 ноября 1854 AD находились на борту судна Rip Van Winkle, которое потерпело крушение во время сильнейшего урагана.
Остается только предполагать, что ими были сделаны уникальные снимки Варны и Балаклавы после её оккупации британской армией.
При союзной штаб-квартире было аккредитовано невиданное прежде количество репортёров и фотографов, и каждая образованная британская семья читала за завтраком подробный ежедневный отчет о ходе боевых действий.
В течение почти полувека не было специальных военных корреспондентов, которые вновь появляются лишь в период Восточной войны (also known in GB UK as the “Crimean War”).
Из числа их выделились корреспондент газеты "Times", сэр Вильям Говард Рассел (Sir William Howard Russell), биография которого вышла в 1909 AD в Лондоне в 2 томах (в ней сэр Вильям позиционируется, как the world’s first war correspondent).
Сэр Вильям Рассел, будоражил своими репортажами английское общество. Его откровенные иллюстрации с полей сражений буквально вводили читателей в оцепенение.
Собственно, и Теннисона подтолкнул к написанию знаменитой поэмы очерк очевидца - корреспондента Вильяма Говарда Рассела.
Карикатуристы привлекли внимание британской публики к бедственному положению войск в Крыму .
Войска союзников жестоко страдали от плохого снабжения, болезней (небоевые потери были чудовищными -16 тысяч британских солдат и офицеров умерли от дизентерии) и зимнего холода. Вязаная шапка, закрывающая лицо, по-английски до сих пор называется "балаклавой".
Говорят, что “..королеву Викторию репортажи Рассела возмущали донельзя: она желала гордиться своей армией, их героическими буднями и боевым духом, и роптание подданных о бесполезности и нелепости союзничества с ненавистной Францией было совсем некстати.
Королева сознавала, что необходимо сформировать в обществе положительный образ войны, но как? Ответ был найден – фотография!
Для воплощения идеи она мол и выбрала друга королевской семьи Роджера Фентона, который делал портреты государственных деятелей…”
Фентон был командирован в Крым по инициативе и при поддержке принца Альберта и финансировании издательства “Эгнью и сыновья” качестве официального военного фотографа.
Репортаж Фентона изначально был призван сформировать более позитивный общественный взгляд на непопулярную войну.
Существовала ли прямая директива британского правительства — воздерживаться от фотографирования всего того, что может дискредитировать британскую политику ведения войны, может быть, в обмен на возможность свободно передвигаться и фотографировать военные объекты и территорию, или это просто само собой негласно разумелось между правительством, издателем и фотографом — неизвестно.
В любом случае, будучи свидетелем ужасов “ последней джентельменской войны”, Фентон предпочитал не фотографировать их.
Его фотографии можно рассматривать как один из первых примеров использования фотографии в целях пропаганды, хотя и не в полном смысле слова.
Очевидно, они были задуманы как представление определенного взгляда на ведение войны британским правительством.
Фентон использовал громоздкие фотографическую технику – 5 фотоаппаратов и 700 стеклянных пластин, которые приходилось перевозить с места на место. Он придумал приспособить фургон торговца вином одновременно в качестве жилища и тёмной лаборатории.
Фургон ему помогали зачастую перетаскивать нижние чины, стремящиеся получить снимок для родных.
Газетные снимки Роджера Фэнтона принесли Восточную войну в каждый британский дом.
Мокроколлодионная фотография не давала возможности фиксировать непосредственно боевые действия, но последствия битв говорили сами за себя.
22 мая 1855 AD, во время экспедиции в Керчь, Фентон вдруг понял, что разоблачительные репортажи, которые Вильям Говард Рассел посылал в Times, оказались правдой:
“Везде, где мы только могли видеть, пространство было покрыто солдатами, турецкими и французскими, преимущественно последними, поглощенными грабежом.
Мы видели французов, бросавшихся через плантации к домам и выходящих из них, нагруженными домашней птицей, гусями, зеркалами, стульями, женскими платьями и всем нужным и ненужным, что они могли унести в руках.
Как только они добрались до содержимого винных бочек, они стали более жестокими и разряжали свои ружья направо и налево в домашнюю птицу, поросят и птиц”.
Бухта Балаклава в письмах Фентона предстает канавой, полной гниющих бараньих внутренностей, дохлых лошадей и костей. Равнина, окружавшая порт, выжжена и лишена растительности.
Но “викторианский вкус” не приветствовал фотографий мёртвых солдат, жалких или неприглядных сцен.
Спустя месяц, фотограф, больной холерой и морально подавленный, вернулся в Англию.
Вот она, “Долина смерти” . После того, как унесли убитых и раненых, на месте боя остались лишь груды пушечных ядер
Атака
Отрывок из знаменитого отчета военного корреспондента Times, очевидца событий, сэра Вильяма Рассела:
“..В десять минут двенадцатого в атаку пошла наша бригада легкой кавалерии. . . Когда она двинулась вперед, русские встретили ее огнем пушек с редута справа, ружейными и штуцерными залпами. Наши кавалеристы гордо промчались мимо; их амуниция и оружие сверкали под утренним солнцем во всем великолепии. Мы не верили своим глазам! Неужели эта горстка людей собралась атаковать целую армию, выстроенную в боевой порядок? Увы, так оно и было: их отчаянная храбрость не знала границ, настолько, что позабыто было то, что называют ее самым верным спутником - благоразумие.
Они наступали двумя линиями, ускоряя аллюр по мере приближения к врагу. Никому не приходилось видеть столь ужасающего зрелища, как нам - не в силах помочь, мы могли лишь смотреть, как наши храбрецы-соотечественники мчатся в объятия смерти. С расстояния в 1200 ярдов вся линия неприятельских батарей - тридцать железных пастей - извергла поток пламени и дыми, пронизанный воющими смертоносными ядрами. Их полет был отмечен зияющими брешами в наших рядах, мертвыми людьми и лошадьми, скакунами - ранеными или потерявшими всадников - что носились по равнине.
Первая линия ломается, ее подкрепляет вторая; они ни на секунду не замедляют галопа. Их поредевшие шеренги, прореженные огнем тридцати орудий, наведенных русскими со смертоносной точностью, с ореолом сверкающей стали над головами и криком, что стал для многих благородных душ последним, врываются в облако дыма, окутавшее батареи. Более мы их не видим; перед нами лишь равнина, усеянная их телами и трупами их коней.
С флангов по ним вели огонь батареи, расположенные на холмах по обе стороны долины; с фронта их встретили ружейные залпы. Сквозь клубы дыма мы различали сверкающие всплески сабель: они доскакали до орудий и бросились в промежутки между ними, рубя артиллеристов.
Итак, мы наблюдали, как они ворвались на батарею; затем, к восторгу своему, мы увидели, что они возвращаются, пробившись сквозь колонну русской пехоты, разметав ее как стог сена. И тут их - потерявших строй, рассеявшихся по долине - смел фланговый залп батареи на холме. Раненые и потерявшие коней кавалеристы, бегущие к нашим позициям красноречивее любых слов свидетельствовали об их печальной судьбе - да, они потерпели неудачу, но даже полубоги не смогли бы сделать большего....
В 11:35 перед проклятыми московитскими пушками более не осталось британских солдат, кроме мёртвых и умирающих…”
Впоследствии мужеству кавалеристов было посвящено немало исторических трудов, стихотворных строк и живописных полотен.
"Атака легкой кавалерии" вошла в историю как “блистательный подвиг самоотвержения” (Богданович М.И).
Одной из причин такому этому является написанная по горячим следам Альфредом Теннисоном поэма "Долина смерти", ставшая литературной классикой.
У левых интеллегентов - свой взгляд на трагедию в "Долине смерти", как и на все имперское прошлое Британии.
Историк 50-х годов Сесил Вудхэм-Смит в книге под символическим заголовком "Зачем?" вывел “невежественных и далеких от народа аристократов”, “высокомерно” пренебрегавших советами “опытных” солдат (со времён Наполеона Буонапарте Британия не вела крупных кампаний на суше, откуда мог быть “опыт” у солдат?) .
В таком же гнилом левацком духе был выдержан снятый в 1968 AD фильм "Атака лёгкой бригады" - настолько, что военный историк Терри Брайтон назвал его "фильмом о классовой борьбе, а не о Крымской войне".
Лорд Кардиган
Джемс Кардиган -лорд, английский кавалерийский генерал, родился в 1797 AD.
В 1825 AD вступил в военную службу и, при тогдашней лёгкости службы в войсках английской аристократии, уже в 1830 AD был подполковником 11-го гусарского полка, который затем на собственные средства он привёл в такое блестящее состояние, что герцог Веллингтон считал его одним из лучших полков английской армии.
В 1854 AD Кардиган был произведён в генерал-майоры и получил в командование лёгкую кавалерийскую бригаду, с которой и пошёл в Крымской кампании под Севастополь.
В сражении под Балаклавой (небольшой городок на южном берегу Херсонесского полуострова к югу от Севастополя, y хорошей и глубоко врезанной Балаклавской бухты) на бригаду Кардигана возложена была атака захваченных русскими английских редутов.
Получив об этом распоряжение от начальника Балаклавского отряда гр. Лукана, Кардиган, хороший кавалерист, указал ему, что русские имеют против его фронта батарею, a против флангов батареи и стрелков.
"Знаю, но нам ничего не остается, как исполнить волю главнокомандующего", — отвечал Лукан .
"Lord Raglan wishes the cavalry to advance rapidly to the front, follow the enemy, and try to prevent the enemy carrying away the guns. Horse artillery may accompany. French cavalry is on your left. Immediate."
“..Капитан Нолан, спустившись во весь карьер с высоты, на которой стоял английский главнокомандующий со всем своим штабом, прискакал к лорду Лукану и вручил ему записку начальника штаба.
Лукан, не поняв намерения Раглана — устремить кавалерию на редуты, взятые Русскими, последовательно, начиная с № 3-го, предпринял движение в долину, на пространстве между отрядами генералов Липранди и Жабокритского, и, подъехав к лорду Кардигану, сообщил ему полученное приказание.
(Впоследствии, когда эта атака повела к истреблению английской легкой бригады, Лукан уверял, что он приказал ей только «подвинуться вперед», а Кардиган объявил, что ему было определительно приказано: «атаковать в долине русскую кавалерию, стоявшую в расстоянии мили (около полуторы версты), 13-м легким драгунским и 17-м уланским полками», В ответ лорду Лукану, Кардиган заметил, что: «Русские имели батарею в долине, против фронта английской кавалерии, а другие батареи и стрелков на обоих флангах».
«Знаю, но нам ничего не остается, как исполнить волю главнокомандующего» — отвечал Лукан.
И, затем, лорд Кардиган, сказав: «мы пойдем!» двинулся вперед с легкою бригадою.
Полки 13-й легкий драгунский и 17-й уланский находились в первой линии; 11-й гусарский — во второй; 4-й легкий драгунский и 8-й гусарский — в третьей.
Драгунская бригада, при которой остался сам лорд Лукан, должна была поддерживать атаку легкой бригады.
Едва лишь английская кавалерия тронулась с места, как перед фронтом первой линии слева на право проскакал всадник по направлению к высоте редута № 3-го, подняв руки и как будто бы указывая пункт, на который надлежало вести атаку.
Это был Нолан, пораженный вслед затем смертельно осколком гранаты…”
И Кардиган пошёл в атаку, которая была встречена огнём 3 батарей и штуцерников.
Несмотря на это, англичане усилили аллюр и, налетев на казачью батарею, изрубили прислугу и кинулись за гусарами Рыжова, которым было приказано отступать, чтобы заманить англичан под перекрёстный огонь наших батарей.
Эскадроны Кардигана, расстроенные артиллерийским огнём и не поддержанные драгунами Скерлета, зарвались к Чоргунскому мосту.
Когда Кардиган, устроив свою истерзанную бригаду, возвращался на рысях назад, его стремительно атаковал во фланг наш сводный уланский полк, a артиллерия и стрелки открыли губительный огонь.
Только атака французских африканских конных егерей избавила бригаду Кардигана от окончательной гибели.
Эта атака всегда ставится образцом беззаветной, лихой работы конницы.
Она продолжалась всего только 20 минут, но стоила Кардигану двух третей его бригады.
По возвращении в Англию Кардиган получил звание генерал-инспектора кавалерии.
Но враги его настояли на предании его суду за дело при Балаклаве, и этот процесс свёл гордого Кардигана в могилу.
“..Атаке легкой английской бригады отдавали справедливость, и свои, и наши, как блистательному подвигу самоотвержения, но все осуждали начальников войск, подвергнувших явной гибели значительную часть кавалерии.
Генерал Боске, смотря на эту атаку, сказал: “C’est magnifique, mais ce n’est pas la guerre” (это славно, но так нельзя воевать).
Лорд Раглан, встретив Кардигана после атаки, выразил ему свое неудовольствие, спросив: “как могли вы атаковать батарею с фронта, противно всем военным правилам?”
Затем, увидя Лукана, сказал: “вы погубили легкую бригаду”.
Общественное мнение, столь могущественное в Англии, восстало с такою силою против обоих кавалерийских генералов, что Лукан счел нужным просить о наряжении комиссии для исследования его действий в сражении при Балаклаве, а Кардиган завел тяжбу с подполковником Кальторпом, который в сочинении своем “Letters from Headquaters” (письма из главной квартиры), утверждал, будто бы Кардиган, направя свою легкую бригаду на русские батареи, ушел с поля сражения, прежде нежели его кавалерия доскакала до наших орудий…” (Богданович М.И)
Он умер в 1855 AD.
Я не буду подробно писать о Балаклавском сражении, между русскими и союзниками, происшедшим 13 (25) октября 1854 AD.
Опишу только саму предисторию атаки и саму атаку лёгкой кавалерии.
По занятии нами редутов союзников полковник Скюдери расположился с Одесским пехотным полком на правом фланге в кустарниках. Правее его конница ген. Рыжова, a еще правее, по юго-западном склону Федюхиных гор — отряд Жабокритского.
Канонада y редутов подняла y неприятеля тревогу.
Из Балаклавы английские и турецкие войска двинулись вперед и построились к северу от д. Кадыкиой.
Союзные главнокомандующие лично прибыли к полю сражения и быстро оценили всю опасность, грозившую Балаклаве, почему и направили на поле сражения значительные подкрепления.
Между тем, еще до прибытия этих подкреплений, по занятии редутов, ген. Липранди выдвинул в промежутки между ними артиллерию и, обстреляв позицию, занятую союзниками к северу от д. Кадыкиоя, приказал ген. Рыжову со всей конницей атаковать левый фланг неприятеля и уничтожить парк союзников, предполагавшийся y д. Кадыкиой.
- 1-я линия пронеслась через бывший бивак английской кавалерии и ударила на кавалерию бригады Скерлета и после рукопашного боя заставила ее отступить
- 2-я линия атаковала 93-й пехотный шотландский полк. Расстроенные огнём и понеся огромные потери, она принуждена была отойти на прежнее место, и вскоре правый фланг её был прикрыт отрядом ген. Жабокритского
Вильям Рассел писал об атаке русской конницы на шотландцев, что “..земля летит из-под конских копыт; с каждым шагом набирая скорость, они несутся на thin red streak, tipped with a line of steel…”
Эта фраза сэра Рассела стала крылатой: сокращенная до “тонкой красной линии” (thin red line) она стала распространенным обозначением британской пехоты
К 10 часам утра к противнику стали подходить постепенно подкрепления: дивизия герцога Кембриджского и французская кавалерия, затем подошла дивизия ген. Каткарта.
Однако прибытие свежих сил не только не способствовало энергичным действиям, но в бою наступил более чем часовой перерыв.
Конница наша продолжала устраиваться за правым флангом пехоты, и сюда же были притянуты из колонны ген. Гриббе эскадроны сводно-уланского полка.
Между тем, лорду Раглану донесли, что русские отходят и увозят взятые в редутах орудия.
Вследствие этого он посылает приказание начальнику всей английскийской кавалерии, графу Лукану, двинуть вперёд всю конницу и при содействии дивизии Каткарта занять высоты.
Не видя, однако, оставления русскими позиций, Лукан медлил исполнением и лишь после категорически подтвержденного приказания поручил Кардигану атаковать правый фланг войск ген. Липранди.
Выйдя из-за вершины, на которой находился редут № 4, английская конница понеслась на нашу кавалерию.
Пехота Скюдери свернулась в каре и встретила атаку англичан сильным огнем.
Артиллерия открыла частый и перекрестный огонь.
Однако движение англичан было столь быстро, что нашу картечь перенесло через их головы и они налетели на Донскую батарею.
Передки и зарядные ящики последней, равно как и конно-лёгкая № 12 батарея, быстро стали отходить назад, почему стоявший в 1-й линии Уральский полк был крайне стеснён и не мог приобрести для атаки надлежащей стремительности.
Расстроенный прошедшими через него коноводами, зарядными ящиками и передками, он принял удар на месте, был опрокинут, смял при отступлении лейхтенбергских гусар, a вместе с ними и стоявших в третьей линии гусар герцога Саксен Веймарского, и в большом беспорядке вся наша кавалерия стала отходить к расположенному в тылу y неё водопроводному каналу.
Англичане преследовали неотступно, и y моста через канал произошла общая решительная свалка.
Видя критическое положение нашей конницы, ген. Липранди приказал 3 эскадронам сводно-уланского полка, стоявшим скрытно в кустарниках, атаковать неприятеля во фланг.
Обессиленной большими потерями от огня и рукопашного боя английской коннице трудно было выдержать новый удар, и, видя движение неприятеля во фланг, ген. Kapдиган решил отходить назад.
Сомкнув ряды, англичане в образцовом порядке начали отступление двумя линиями.
- однако же 1-я линия была почти уничтожена атакой во фланг улан
- 2-й удалось пробиться, но, в общем, бригада Кардигана перестала существовать: из 700 всадников, бросившихся в атаку, возвратилось не более 200
Желая выручить отступающую бригаду Кардигана, ген. д'Аллонвиль направил с Сапун-горы 4 эскадрона африканских конно-егерей в атаку на левый фланг отряда Жабокритского.
Атака эта, прорвавшая цепи штуцерных и налетевшая на батарею, была, однако, отбита свернувшимися в каре батальонами Владимирского полка.
После этой лихой, но достигшей лишь ничтожных результатов кавалерийской атаки союзники открыли усиленный огонь по всей линии и снова стали подводить свежие войска к своему левому флангу.
Продолжать наступление, однако, союзники не решались, тем более, что ген. Липранди, предвидя намерения союзников, стал также усиливать свой правый фланг.
Этим и окончилось Балаклавское сражение
Потери:
- наши - 7 офицеров и 124 нижних чинов убитыми, 1 генерал, 32 офицера и 448 нижних чинов раненых и контуженных
- союзников — исчисляются в 598 человек безвозвратных потерь
Союзники показали свою потерю в 598 человек, именно: французов 38, англичан 300 и турок 260.
Но в действительности она была гораздо более:
- при взятии редутов убито 170 турок
- атака легкой бригады Кардигана стоила англичанам одними убитыми более трехсот человек
- в плен взято 60 человек, в числе коих один штаб-офицер и 2 обер-офицера:
- один англичанин
- и другой прикомандированный к штабу лорда Раглана, сардинской службы поручик Ландриани, раненый картечью в ногу
