Петя пробежал взглядом по песочнице. Игравшие на снежной куче дети, аляповатые размякшие снеговики, старушки поглядывающие на детишек по ходу обсуждения латинских сериалов. Взгляд низачто не цеплялся. Медленно он прошёлся по двум подъездам сталинского дома прямо перед собой, зачем-то внимательно осмотрел ещё и окна второго этажа. Желания прикинуть угрозы по секторам, как услужливо предложило тренированное сознание, не было ни малейшего. Властно звали картинки. Почему-то Петя был совершенно чугунно уверен, что ничего с ним не произойдёт и ничего ему не угрожает. Всё будет, так как сказала Она. А сейчас он был не в силах противостать стремительно набегающим картинкам.
Наблюдая за тем как включается взгляд, он привычно ждал снова увидеть Асадхана Тазыхановича. Но нет — всплыл другой герой. Его бывший спецназовец боялся почему-то намного больше, чем Асадхана, он даже часто замечал, что страх настолько силён, что нестыдно, даже перед самим собой. Как зовут этого человека Петя не знал, для него он был человек, живущий в мансарде над кафе. Картинки про этого человека всегда начинались с кафе и только потом их действие перемещались в мансарду, где тот обитал. Сейчас снова поплыли рабочие сцены из заведения общепита. Кафе это, в общем-то было ничем не примечательно, кроме разве того, что там подавали человечину оставшуюся от праздничных трапез людей. Лохи, надо сказать ели её с удовольствием, в значительной степени конечно из-за слишком низких для столичного центра цен, но до сих пор никто не может ничего сказать предосудительного и о мастерстве поваров умеющих придать своебразную изысканность практически фастфудовским рецептам. Как всегда, как только перед петиным взглядом проплыла скромненькая вывеска с названием кафе — «Обычные люди», картинка переместилась в комнату человека. Иногда картинка сменялась после изображения меню, иногда вывески, но всегда, прежде чем увидеть человека Петя видел название забегаловки. Природа этого порядка Пете была непонятна. Как впрочем, и причина появления картинок именно с этим человеком. Как-то человек был связан с Асадханом, но суть этой связи всегда ускользала от Пети, просмотревшего уже сотни, если не тысячи картин из их жизни. Напротив связь человека с кафе была Пете кристально ясна. При желании он мог бы в мельчайших деталях описать схему поставок в забегаловку, осуществлявшуюся именно через этого человека.
Сейчас человек занимался тем, что, как было понятно Пете, он называл наслаждаться жизнью. Сидел за массивным старым письменным столом перед единственным окном мансарды. Окно затянуто двумя рядами мелкой металлической решётки на манер своеобразной гардины. В пяти метрах от неё с прямо противоположной стороны комнаты была старая потёртая дверь, роль гардины перед которой играла стальная решётка с ячеями сильно покрупнее. Неровный, плоский кусок бетонной панели, сходивший за низкий столик, и разложенные вокруг него старенькие звериные шкуры завершали поистине аскетическую обстановку мансарды. Блеск отмытого линолеума под шкурами (точно также как и куска панели) мог соперничать с сиянием торчавших в нескольких метрах за решёткой окна церковных куполов. Петя знал от что отмыто в обоих случаях, и несмотря на многолетнюю привычку, не мог преодолеть нарастающий ужас. Пытаясь переломить это быстро растущее чувство, за которым как хорошо знал, всегда следовало погружение в пугающие мысли обитателя мансарды, Петя попытался цеплятся взглядом за немногие имевшиеся в помещении «украшения» — висевшую на гвозде у двери старую ижевскую двустволку, длинный, типа охотничьего патронташ, набитый патронами с двухнолёвкой, прислонённый рядом мясницкий топор, покосившиеся дээспэшные дверки кладовок и «удобств». Ничего не зацепило. Обречённо Петя вперился в мысли человека. На счастье человек был увлечён своим занятием и не обращал на непрошенного наблюдателя ни малейшего внимания. Отложив явно тяготившие его грекоязычное толкование Евангелия и арабоязычный тафсир Курана (над которыми, как явственно было видно, он корпел последние часов одиннадцать-двенадцать), он увлечённо разбирал классическое произведение времён Большого Ренессанса. «Окрыляющее слово» — Петя увидел заголовок. «Слова Г.Рублева. Музыка И.Дунаевского». Рядом с текстом были напечатаны ноты, и всякий раз когда взгляд человека касался нотной записи Петя слышал мелодию и слова песни. Когда взгляд отрывался от нот, Петя не вполне внятно различал проговариваемые читателем про себя толкования. Наслаждение от прямоты и откровенности строф быстро передалось бывшему рэксу, и Петя, забыв о страхе быть замеченным, безвольно наслаждался безыскусной честностью шедевра.
«В городке среди развалин» — первичный хаос, обычный беспорядок, характерный для лоховской непоследовательной жизни. «Как-то ночью, в тишине» — в обычное время и в обычных условиях Труда. «Мастер Педро слово «Сталин». Вывел мелом на стене».— Мастер с символическим именем, указывающим на то, что он является одновременно и работником и материалом, провозглашает, что есть уже прообраз Императора. Инструмент провоглашения, строго соответствуя нормам безопасности, одновременно подчёркивает эфемерность, ничтожность прообраза перед настоящим Императором. «И казалось, это слово. Излучает яркий свет: всколыхнулась вся Кордова. В первый раз за много лет». — энергия могущества неумолимо приближающейся Победы столь велика, что даже её отблески на прообразе способны привести в чувство закосневших в невежестве лохов. «Били Педро этой ночью. Но упрямо он молчал». — неспособные разобраться в собственных чувствах и перепуганные, лохи пытаются избавится от источника неприятностей, думая, что уничтожив соработников правды они избавятся от самой правды. В реальности они, побуждаемые то ли иными мастерами, то ли превратно толкуемыми рыбьими стереотипами лишь способствуют усовершению Труда. «И друзей своих, рабочих, Он не выдал палачам». — Мастер Педро, как и положено, проявляет недоступные лохам добродетели: верность близким, стойкость в сохранении тайны. «И, как вызов, это слово. Он в лицо врагам бросал» — сила добродетелей могущественного Мастера Педро позволяет ему разрушая все жалкие планы лохов, ещё и продолжать Труд. «Непреклонно и сурово. Все мученья принимал». — испытания неспособны ослабить Мастера Педро. «А когда в него стреляли, Кто-то снова на стене. Вывел мелом слово «Сталин». В затаённой тишине. И над мрачною Кордовой. Слово вспыхнуло во мгле. Окрыляющее слово. Слово правды на земле». — мнимая лохами смерть настоящего гранда — художника на самом деле лишь указывает на его посмертную жизнь, отражающуюся в оставшемся на земле шедевре. А сколько ещё здесь столь же откровенных и простых смыслов?! Вот, например, звучание имён художника-прообраза и художника-работника. Материал рабочего инструмента и материал объекта работы. Как это честно и прямо сказано! Резкое верещание звонка сотового телефона оборвало Пете мысленный сёрфинг.
Человек выдвинул ящик письменного стола, достал мобильник и поздоровался с Асадханом Тазыхановичем. Петя почувствовал нечто похожее на успокоение, словно, наконец нашёлся затерявшийся камешек в привычной мозаике. Как часто бывало в беседах этих двух людей, петино зрение не давало уловить смысл разговора. Даже сейчас, когда он чётко ощущал, что диалог каким-то образом касается его самого. Но его имя не звучало, поэтому уцепится было не за что и «картинка» начала таять. Всё же сознание разведчика, превозмогая процесс выключения зрения, успело зафиксировать, как человек достал из стола потрёпанную тетрадь в линеечку.
Крайнее, что удалось заметить — надпись на обложке, сделанная ещё перьевой чернильной ручкой — «Маски». Человек, что-то в ней зачеркнул. Кажется одну из нижних строчек в высоком столбце. «Картинка» погасла.
Реминисценция
Петя лениво осмотрелся по сторонам. Прошло уже очень много времени. После того как закатилось солнце, исчезли самые упорные няни-бабушки, выгуливавшие детишек. Теперь его отвлекали только время от времени торопливо шмыгающие с работы жильцы окрестных домов, да изредка парковавшиеся у подъездов машины. Пробежала мысль, что клиенту пора бы уже и появится. Петя также лениво отогнал её, направив сознание на покусывающий холод. Тут же услужливая ассоциация позвала внутрь, в глубину воспоминаний. Да, точно также он мёрз, давным-давно — «за речкой». Тогда в альпинистском снаряжении он провешивал страховку, чтобы группа могла удобно выйти духам в тыл. Но духи обнаружились неожиданно сильно ближе, чем ожидалось. Пришлось долго, в почти полной неподвижности подмерзать на скальной полке, пока поспешно вызванные вертушки, переживали их на фарш. Ассоциация тащила Петю дальше. «Духи вылезли из недоступного для нашего тяжёлого оружия ущелья» — «сами подставились».
– Кто ещё подставился сам? — Кто?! — Когда?! — сам Петя и подставился. Хлюпанье мокрой слякоти под ногами какого-то прохожего ещё пыталось оттянуть мысли обратно за Гиндукуш. Но властное «подставился», «ПОДСТАВИЛСЯ» позвало яркие, контрастные, прямо сияющие картинки последующей карьеры. Крупными планами, словно в каком-то клипе — без музыки, но зато со смачными диалогами и даже запахами, замелькала его многажды просмотренная-пережитая жизнь.
Вот особист сулит ему золотые горы. Вот он согласился. Вот его переводят в оперативное подразделение центрального аппарата ГРО (Генерального разведывательного отдела Министерства обороны). Вот он проходит оперативную подготовку. Вот он, прочувствовав каким мерзким агентурным контингентом приходится руководить, воспользовавшись неправдоподобно счастливым, волшебным случаем, возвращается в спецназ. Вот невидимая рука под аккомпанемент пиления жены, ещё более волшебным способом возвращает его в ГРО. Вот опять загранкомандировки, руководство пресловутым контингентом. Контингент — «активщики». Агенты и иные связи ГРО занятые активным влиянием на ситуацию в интересах подразделений ГРО. Часто совершенно сумасшедшие человечки. Ещё чаще тупые жадные посредственности. Общая их беда — все они в той или иной степени засвечены. Петина беда — все они ничего не боятся. Безумие или жадность купируют любой страх. Противник на каждого из них имеет зацепки, наводящие (а чаще прямо указывающие) на сотрудничество с Отделом. А Петя должен метаться по зарубежью, чтобы с соблюдением хоть какой-то конспирации обеспечивать работу. Нужно развести секретоносителя на разговоры — на научной конференции разношерстные дебилы из разных стран допекут его элементарными вопросами. По всем этим странам перед тем проехал Петя. Нужно кому-то из старших начальников кого-то завербовать, опять петины роботы этого «кого-то» донимают — техника пишет — психологи работают, готовят вербовку. Нужно какой-то провал локализовать — внимание отвлечь, вкусные детальки до незаметности размазать. Опять петины агентики тут как тут — комментируют, печатаются, выступают, как научил. А Пете ещё особистам помочь — кто как с ним взаимодействовал, зачем и что получилось, как оценить. И это называют «счастьем». Контингент-то работать не хочет, хорошо, если заученные фразы впопад вставляет. А фразы то тоже не шибко хорошо заготовляются — каждому сотруднику так и хочется на петиных агентиков плюнуть. Всем ведь с ними всё ясно, чё их беречь, ещё таких навербуем за те же деньги. Или хороших провалим и в такие переведём, чтобы сразу не выбрасывать. Вот Петя и стал улучшения и рационализации вводить. По началу очень хорошо получается, как в спецназе. Спецназ ведь тоже часть ГРО, значит общий у них боевой дух, сметка практическая и деловитость. Только не так всё прямо оказывается. В спецназе, если никуда не лез, можно было свою работу шлифовать до бесконечности. Начальники даже рады. Потом он вспоминал, что не всегда и не со всеми так было. Но это потом, а тогда казалось, чем лучше работаешь, тем лучше для всех. Времени в нюансы вникать не было. По началу и в агентуристике тоже всё начало налаживаться. И вдруг как на стену наткнулся. Простые вещи — каждому понятно, что так лучше будет, и всё равно тормозят. При чём ерунда, казалось бы, запретили бы прямо, нет, делают по-хитрому. Как будто не простой подпол Петя о деле радеет, а сильная и могучая команда свой интерес продвигает. Особенно обидно было, то, что Петя тогда научился как-то пусть и небольшую, но свою пользу извлекать. Некоторые (по странному совпадению особенно тупые) петины агенты числились богатыми людьми. На самом же деле их благосостояние целиком зависело от встреч с Петей. Пользуясь тем, что денег они, как правило, не считали, Петя научился аккуратно, на микроскопические суммы обманывать аппаратуру объективного контроля. Хотя он ни с кем не делился этим секретом, товарищи вдруг стали заметно больше его уважать, а жена заметно меньше пилить. И посреди только начавшей налаживаться жизни грянуло.
Петя совершенно расхотел вспоминать дальше, но ассоциации тащили помимо воли и перед мысленным взором поплыли пахучие картины случившегося после. Вот он, не думая о последствиях, применяет усвоенные на краткосрочных курсах знания по своему прямому начальству. «Необъяснимые поступки — свидетельствуют о невыявленных связях». Он не то, что выявил эти связи, а так прикинул, что же это может быть. И опять никому ничего не говорил. Хотя нет, где-то он обронил фразу. Даже не фразу, словечко. Словечко, которое давало основания думать, что он может воспринимать какие-то догадки или какую-то шутку всерьёз. Что за догадки? Что за шутка? Кто его слушал? Кто кого спросил? Что он сказал? Тут картинки всегда исчезали, и голову пронзала привычная боль. Такая сильная, что иногда он даже хотел бы забыться от таблеток. Кто? Сослуживец? Жена? Агент? Особисты? Случайная попутчица? Мимо. Мимо болезненных невидимых картинок, дальше. Дальше он в больнице. Врачи ведут с ним хитрые разговоры, пытаются изобличить в вере в мировые заговоры, отравления, облучения и тому подобное. Провоцируют драки с санитарами. Но его хорошо готовили, в том числе и к попаданию в плен. Петя держится крепко. Он даже любуется собой, видя проплывающие картинки допросов. И опять. Подставился. Ну, невдомёк было, что все разговоры это только разводка, на то, чтобы сознался, видит ангелов или нет. А Петя действительно стал их видеть. После того как долго насильно кормили огромными порциями каких-то то ли блюд, то ли препаратов, а затем ещё и облучали каким-то прибором он вдруг явственно стал их видеть. Иногда в обычном виде, иногда они прямо на глазах принимали образ погибших товарищей или умерших родственников, но никогда не заговаривали с ним. И вот совершенно запутавшись в этих ещё бывших ему тогда сильно внове картинках, Петя что-то ляпнул. Тут опять пришла боль. Картинка поплыла. Вот он сосредоточился на том, чтобы отрицать облучения и отравления, а на невинный вопрос про внешний вид ангелов попался. Что он сказал? Неважно.
Вроде бы сила ассоциаций стала ослабевать и утомлённый, словно наворочал мешков на несколько тонн, подполковник очнулся в столичном дворе. Да, побыл одной из «незаметных ниточек, за которые всемогущая Контора дёргает огромную махину ГРО», вспомнились утешительные слова особиста. Побыл, побыл — Петя даже испугался, что воспоминание снова потащит картинки из прошлого. Больше не надо.
)(
March 26 2007, 09:33:37 UTC 12 years ago
February 26 2018, 19:50:08 UTC 1 year ago