-- Как подвигается словарь? -- Из-за шума Уинстон тоже повысил голос.
-- Медленно, -- ответил Сайм. -- Сижу над прилагательными. Очарование.
Заговорив о новоязе, Сайм сразу взбодрился. Отодвинул миску, хрупкой
рукой взял хлеб, в другую -- кубик сыра и, чтобы не кричать, подался к
Уинстону.
-- Одиннадцатое издание -- окончательное издание. Мы придаем языку
завершенный вид -- в этом виде он сохранится, когда ни на чем другом не
будут говорить. Когда мы закончим, людям вроде вас придется изучать его
сызнова. Вы, вероятно, полагаете, что главная наша работа -- придумывать
новые слова. Ничуть не бывало. Мы уничтожаем слова -- десятками, сотнями
ежедневно. Если угодно, оставляем от языка скелет. В две тысячи пятидесятом
году ни одно слово, включенное в одиннадцатое издание, не будет устаревшим.
Он жадно откусил хлеб, прожевал и с педантским жаром продолжал речь.
Его худое темное лицо оживилось, насмешка в глазах исчезла, и они стали
чуть ли не мечтательными.
-- Это прекрасно -- уничтожать слова. Главный мусор скопился, конечно
в глаголах и прилагательных, но и среди существительных -- сотни и сотни
лишних. Не только синонимов; есть ведь и антонимы. Ну скажите, для чего
нужно слово, которое есть полная противоположность другому? Слово само
содержит свою противоположность. Возьмем, например, "голод". Если есть
слово "голод", зачем вам "сытость"? "Неголод" ничем не хуже, даже лучше,
потому что оно -- прямая противоположность, а "сытость" -- нет. Или оттенки
и степени прилагательных. "Хороший" -- для кого хороший? А "плюсовой"
исключает субъективность. Опять же, если вам нужно что-то сильнее
"плюсового", какой смысл иметь целый набор расплывчатых бесполезных слов --
"великолепный", "отличный" и так далее? "Плюс плюсовой" охватывает те же
значения, а если нужно еще сильнее -- "плюсплюс плюсовой". Конечно, мы и
сейчас уже пользуемся этими формами, но в окончательном варианте новояза
других просто не останется. В итоге все понятия плохого и хорошего будут
описываться только шестью словами, а по сути, двумя. Вы чувствуете, какая
стройность, Уинстон? Идея, разумеется, принадлежит Старшему Брату, --
спохватившись, добавил он.
При имени Старшего Брата лицо Уинстона вяло изобразило пыл. Сайму его
энтузиазм показался неубедительным.
-- Вы не цените новояз по достоинству, -- заметил он как бы с печалью.
-- Пишете на нем, а думаете все равно на староязе. Мне попадались ваши
материалы в "Таймс". В душе вы верны староязу со всей его расплывчатостью и
ненужными оттенками значений. Вам не открылась красота уничтожения слов.
Знаете ли вы, что новояз -- единственный на свете язык, чей словарь с
каждым годом сокращается?
Этого Уинстон, конечно, не знал. Он улыбнулся, насколько мог
сочувственно, не решаясь раскрыть рот. Сайм откусил еще от черного ломтя,
наскоро прожевал и заговорил снова,
-- Неужели вам непонятно, что задача новояза -- сузить горизонты
мысли? В конце концов мы сделаем мыслепреступление попросту невозможным --
для него не останется слов. Каждое необходимое понятие будет выражаться
одним-единственным словом, значение слова будет строго определено, а
побочные значения упразднены и забыты. В одиннадцатом издании, мы уже на
подходе к этой цели. Но процесс будет продолжаться и тогда, когда нас с
вами не будет на свете. С каждым годом все меньше и меньше слов, все yже и
yже границы мысли. Разумеется, и теперь для мыслепреступления нет ни
оправданий, ни причин. Это только вопрос самодисциплины, управления
реальностью. Но в конце концов и в них нужда отпадет. Революция завершится
тогда, когда язык станет совершенным. Новояз -- это ангсоц, ангсоц -- это
новояз, -- проговорил он с какой-то религиозной умиротворенностью. --
Приходило ли вам в голову, Уинстон, что к две тысячи пятидесятому году, а
то и раньше, на земле не останется человека, который смог бы понять наш с
вами разговор?
-- Кроме… -- с сомнением начал Уинстон и осекся.
У него чуть не сорвалось с языка: "кроме пролов", но он сдержался, не
будучи уверен в дозволительности этого замечания. Сайм, однако, угадал его
мысль.
-- Пролы -- не люди, -- небрежно парировал он. -- К две тысячи
пятидесятому году, если не раньше, по-настоящему владеть староязом не будет
никто. Вся литература прошлого будет уничтожена. Чосер, Шекспир, Мильтон,
Байрон останутся только в новоязовском варианте, превращенные не просто в
нечто иное, а в собственную противоположность. Даже партийная литература
станет иной. Даже лозунги изменятся. Откуда взяться лозунгу "Свобода -- это
рабство", если упразднено само понятие свободы? Атмосфера мышления станет
иной. Мышления в нашем современном значении вообще не будет. Правоверный не
мыслит -- не нуждается в мышлении. Правоверность -- состояние
бессознательное.
В один прекрасный день, внезапно решил Уинстон, Сайма распылят.
Слишком умен. Слишком глубоко смотрит и слишком ясно выражается. Партия
таких не любит. Однажды он исчезнет. У него это на лице написано.
)(
May 9 2013, 12:18:07 UTC 6 years ago
May 9 2013, 12:22:06 UTC 6 years ago
просто все даже пикнуть боятся.
а вся смелость - на уровне самых общих слов.
сурков знал, как взять всех за яйца
May 9 2013, 12:39:43 UTC 6 years ago
Слишком умен. Слишком глубоко смотрит и слишком ясно выражается. Партия
таких не любит. Однажды он исчезнет. У него это на лице написано.
Так и есть, постепенно власть выдавит из себя всех кто выделяется от уровня стерха.
May 9 2013, 13:00:27 UTC 6 years ago
англичане антидиалектичны, но при этом хитры и подлы как ростовщики
May 9 2013, 16:17:36 UTC 6 years ago
May 9 2013, 19:53:34 UTC 6 years ago
напомнило "Джен Эйр":
...Однажды, после обеда (я находилась в Ловуде уже свыше трех недель), я сидела, держа в руках аспидную доску, и размышляла над трудным примером на деление, как вдруг, рассеянно подняв глаза, я увидела, что мимо окна прошла какая-то фигура. ... Да, я не ошиблась: это был мистер Брокльхерст, в застегнутом на все пуговицы пальто, еще больше подчеркивавшем его рост и худобу... Он стоял возле мисс Темпль и что-то тихонько говорил ей на ухо...
...— И потом, сударыня, — продолжал он, — прачка доложила мне, что вы разрешили некоторым воспитанницам переменить за неделю два раза рюшки на воротниках. Это слишком часто, — согласно правилам, они могут менять их только однажды.
— Случай был вполне законный, сэр. Агнес и Катарина Джонстон в тот четверг получили приглашение на чашку чая к своим друзьям в Лоутон, и когда они уходили, я разрешила им переменить рюшки.
Мистер Брокльхерст кивнул.
— Ну, один раз — куда ни шло! Но, пожалуйста, чтобы это не повторялось слишком часто. И потом есть еще одно обстоятельство, крайне меня удивившее: принимая отчет от экономки, я обнаружил, что за две недели воспитанницам был дважды выдан второй завтрак, состоявший из хлеба и сыра. Как это могло произойти? Я еще раз пересмотрел устав и нашел, что там нет никакого упоминания о втором завтраке. Кто ввел это новшество, кто его разрешил?
— Это я распорядилась, сэр, — отозвалась мисс Темпль, — завтрак был так дурно приготовлен, что воспитанницы не могли его есть, а я не рискнула оставить их голодными до обеда.
— Разрешите мне, сударыня, заметить вам следующее: вы понимаете, что моя цель при воспитании этих девушек состоит в том, чтобы привить им выносливость, терпение и способность к самоотречению. Если их и постигло маленькое разочарование в виде испорченного завтрака — какого-нибудь пересоленного или недосоленного блюда, то это испытание отнюдь не следовало смягчать, предлагая им взамен более вкусное кушанье; поступая так, вы просто тешите их плоть, а значит — извращаете в корне основную цель данного благотворительного заведения; наоборот, всякий такой случай дает нам лишний повод для того, чтобы укрепить дух воспитанниц, научить их мужественно переносить земные лишения. Очень уместна была бы небольшая речь; опытный воспитатель воспользовался бы таким поводом для того, чтобы упомянуть о страданиях первых христиан, о пытках, которые переносили мученики, и, наконец, о призыве господа нашего Иисуса Христа, предложившего своим ученикам взять свой крест и идти за ним; о его наставлениях, что не единым хлебом жив человек, но каждым словом, исходящим из уст божьих; о его божественном утешении: «Если вы жаждете или страждете во имя мое, благо вам будет». О сударыня, вложив хлеб и сыр вместо пригоревшей овсянки в уста этих детей, вы, может быть, и накормили их бренную плоть, но не подумали о том, какому голоду вы подвергли их бессмертные души!
...— Мисс Темпль, мисс Темпль, что это за девочка с кудрявыми волосами? Рыжие волосы, сударыня, и кудрявые, вся голова кудрявая!..
— Это Джулия Северн, — отозвалась мисс Темпль очень спокойно.
— Джулия Северн или кто другой, сударыня, но по какому праву она разрешает себе ходить растрепой? Как смеет она так дерзко нарушать все правила и предписания этого дома, этого благочестивого заведения? Да у нее на голове целая шапка кудрей!
— Волосы у Джулии вьются от природы, — ответила мисс Темпль еще спокойнее.
— От природы! Но мы не можем подчиняться природе, — я хочу, чтобы эти девочки стали детьми Милосердия; и потом, зачем такие космы? Я повторял без конца мое требование, чтобы волосы были зачесаны скромно и гладко. Мисс Темпль, эту девушку надо остричь наголо. Завтра же у вас будет парикмахер! Я вижу, что и у других девушек волосы длиннее, чем полагается,..
— Сударыня, — продолжал он, — я служу владыке, царство которого не от мира сего. И моя миссия — умерщвлять в этих девушках вожделения плоти, научить их сохранять стыдливость и скромность, а не умащать свои волосы и рядиться в пышные одежды; каждая из этих молодых особ носит косы, и их, конечно, заплело тщеславие; всех их, повторяю я, нужно остричь… Вы только подумайте о том, сколько времени они теряют…
May 9 2013, 19:53:50 UTC 6 years ago Edited: May 9 2013, 19:55:28 UTC
Это были барышни Брокльхерст с матерью; мисс Темпль встретила их и проводила на почетные места. Они, видимо, приехали вместе с достоуважаемым мистером Брокльхерстом и производили в верхних комнатах самый тщательный обыск, пока он беседовал о делах с экономкой, выспрашивал прачку и поучал директрису. Теперь они обрушились со всевозможными упреками и замечаниями на мисс Смит, которой было поручено наблюдение за бельем и надзор за спальнями.
May 9 2013, 14:10:04 UTC 6 years ago
May 9 2013, 14:15:22 UTC 6 years ago
Слишком умен. Слишком глубоко смотрит и слишком ясно выражается. Партия
таких не любит. Однажды он исчезнет. У него это на лице написано.
В точку. Давно это чувствовал.
May 9 2013, 18:54:16 UTC 6 years ago