Сейчас модно проходить публичный психоанализ, поэтому и я совершу свой карманный каминг-аут.
Я, знаете ли, питаю нездоровую любовь к изящной словесности. Есть грех.
Для актуальных четырех цифр на календаре увлечение, конечно, экзотическое. Сейчас сознаться любви к литературе практически равносильно рассказу о наличии у вас большой коллекции марок. Если речь не о лизергиновой кислоте, то на вас посмотрят с удивлением, в которое будет подмешена известная доля презрения.
Так смотрят на стариков с безжизненными глазами, которые когда-то принимали у вас экзамены в ВУЗе, а теперь торгуют книгами у метро.
В общем, совсем не модное хобби. Меня, надо сказать, это не сильно расстраивает.
Скорее меня, как и всех читающих, обижает ситуация, сложившаяся в отечественном худлите. Тут наблюдается сознательная и многолетняя игра на понижение: все живое сознательно отодвигается от господдержки. Придумываемые на ходу премии улетают совсем уж комичным персонажам, а региональные таланты погибают, даже не успевая толком оплакать свою судьбу.
Можно сколь угодно долго судить и рядить о неактуальности всего этого в XXI веке, но вот вам неоспоримый факт: глобальные медиа возвращаются от технических средств привлечения внимания, которые успели себя исчерпать, к старому доброму нарративу. Деться от него никуда нельзя, все мы под определенным углом зрения состоим из темных иероглифов на белой бумаге.
Долго ли, коротко ли, а пора возвращаться к нашему шалашу.
В дружественном блоге «Русский Интерес» появилась небольшая заметка Александра Кузьменкова. Автор, натянув резиновые перчатки и накинув на плечи халат, пинцетом разложил на лабораторном столе уродливую «Настю». На этот раз гомункулус практически не мучился, в отличие от других жертв мастера пера…
Александр Александрович талантливый писатель, который помимо своей воли сделался еще и невыносимым критиком. Невыносимым, разумеется, критикуемыми.
Практика показала – от судьбы не уйдешь. Его клыки побывали на сонных артериях доброй половины отечественных имитаторов от литературы. В отличие от критиков по должности, пишущих от нечего делать и строго линейно выплате авторских гонораров, маэстро ужаса бьет всегда точно в солнечное сплетение, оперируя филологическими фактами, а не досужими суждениями.
Фигура уникальная и неизбежная в современной нам России. Сам он, насколько я знаю, не чурается кропотливого труда, который и окупает в глазах читающих шипящую желчь его заметок о литературе.
В данном случае, это тот большой организм, в котором идейная составляющая работает в такт с малой моторикой эрудиции.
Описывать подробно не буду – на страницах разворачивается кровавый филологический геноцид отдельно выбранной фальш-мишени. Остановлюсь на фрагментах, дающих кое-какое представление об устройстве его речевого аппарата.
Об Глуховского:
Есть вещи, которые писателю категорически противопоказаны. Прыгать выше задницы. Не знать свой шесток. Брать не по чину. А также наливать новое вино в старые мехи. Все это, в общем-то, аксиомы, но если кто-то остро нуждается в доказательствах – настоятельно рекомендую читать «Метро-2035».
Муза, поведай о том лавровенчанном муже, который бодро, с кифарой в руках, изучал закоулки метро, дабы воспеть их потом, обломив дилетанта Орфея, вечную славу стяжать и одесную Феба воссесть…
Первый том метростроевской трилогии был непритязательной новеллизацией Action RPG Fallout, чем не на шутку растрогал гамеров: им никогда не будет шестьдесят, а лишь четыре раза по пятнадцать. Что делают в такой ситуации янки и прочие дети бессердечного чистогана? – правильно, обеими руками стригут купоны, как Джордж Лукас с джедайских мечей и другой околозвездной бутафории. Но у советских собственная гордость. Быть пожизненным любимцем великовозрастных детишек – фи, моветон. Наш герой из кожи вон лез, чтобы расстаться со статусом массовика-затейника. Грех, в общем-то, не велик, кабы не трагическая антиномия. Публика требовала продолжения банкета, но Глуховский яростно стремился со классики в полк, со таланты в лик. В результате пришлось и рыбку съесть, и… э-э… в общем, вы поняли. Сиквел, выросший на почве синергии жанров, стал форменным мутантом – куда там черной нежити из столичной подземки. Пальба, кр-ровища ведрами и мерзопакостные трупоеды (полупауки-полуприматы, во как!) присутствовали, но сцены побоищ Д.Г. скрепил клейстером вязкого резонерства a la Коэльо. Ну, не ведал сочинитель, что философствовать – задача для фантаста не в пример более зрелого, вроде Лема или Стругацких, что размышлизмы в чистом виде – непозволительная архаика… Аудитория поморщилась и простила – со скидкой на нежный возраст: свой своему поневоле брат. Автор забросил любимую тему на шесть долгих лет.
Только не спрашивайте, что заставило Глуховского взяться за триквел. Мотивации – самая темная область человеческой психики. Кроме того, в нашем случае это не так уж важно. Будем судить о древе по плоду его, а прочее – как водится, от лукавого.
Есть вещи, которые писателю категорически противопоказаны. Прыгать выше задницы. Не знать свой шесток. Брать не по чину. А также наливать новое вино в старые мехи. Все это, в общем-то, аксиомы, но если кто-то остро нуждается в доказательствах – настоятельно рекомендую читать «Метро-2035».
Муза, поведай о том лавровенчанном муже, который бодро, с кифарой в руках, изучал закоулки метро, дабы воспеть их потом, обломив дилетанта Орфея, вечную славу стяжать и одесную Феба воссесть…
Первый том метростроевской трилогии был непритязательной новеллизацией Action RPG Fallout, чем не на шутку растрогал гамеров: им никогда не будет шестьдесят, а лишь четыре раза по пятнадцать. Что делают в такой ситуации янки и прочие дети бессердечного чистогана? – правильно, обеими руками стригут купоны, как Джордж Лукас с джедайских мечей и другой околозвездной бутафории. Но у советских собственная гордость. Быть пожизненным любимцем великовозрастных детишек – фи, моветон. Наш герой из кожи вон лез, чтобы расстаться со статусом массовика-затейника. Грех, в общем-то, не велик, кабы не трагическая антиномия. Публика требовала продолжения банкета, но Глуховский яростно стремился со классики в полк, со таланты в лик. В результате пришлось и рыбку съесть, и… э-э… в общем, вы поняли. Сиквел, выросший на почве синергии жанров, стал форменным мутантом – куда там черной нежити из столичной подземки. Пальба, кр-ровища ведрами и мерзопакостные трупоеды (полупауки-полуприматы, во как!) присутствовали, но сцены побоищ Д.Г. скрепил клейстером вязкого резонерства a la Коэльо. Ну, не ведал сочинитель, что философствовать – задача для фантаста не в пример более зрелого, вроде Лема или Стругацких, что размышлизмы в чистом виде – непозволительная архаика… Аудитория поморщилась и простила – со скидкой на нежный возраст: свой своему поневоле брат. Автор забросил любимую тему на шесть долгих лет.
Только не спрашивайте, что заставило Глуховского взяться за триквел. Мотивации – самая темная область человеческой психики. Кроме того, в нашем случае это не так уж важно. Будем судить о древе по плоду его, а прочее – как водится, от лукавого.
Об Прилепина:
Как и большинство современных прозаиков, З.П. – феномен отнюдь не литературный, но экономический: в постиндустриальной экономике 70 процентов цены товара составляет бренд.
И. Кириллов однажды заметил: «Прилепину свойственна невероятная предприимчивость, подлинный “инстинкт к саморекламе”». Несколько лет спустя И. Булкина подтвердила: «Прилепин войдет в учебники по литературному пиару». Воистину так: учеба в ходорковской Школе публичной политики не прошла даром. Во всяком случае, ремеслом идеализации имиджа Прилепин вполне овладел.
Необходимый экскурс в теорию Public Relation: идеализация означает обеспечение режима наибольшего благоприятствования восприятию образа объекта, проецируемость тех характеристик личности, которые являются наиболее предпочтительными в конкретной целевой аудитории. А теперь переведем сказанное в практическую плоскость.
Запросы целевой аудитории – не бином Ньютона. Страна до отрыжки перекормлена гламурной метросексуальностью среднеполых мальчиков. Децильный коэффицент в стране, по самым скромным подсчетам, равен 17 (а по нескромным – так и вовсе 42). Страна вдрызг разочаровалась в либерализме и рыночной экономике: «Верните брежние времена!» Страна истосковалась по герою: ни челюскинцев, ни папанинцев, ни панфиловцев – один офисный планктон…
И тут является Прилепин: путь славный, имя громкое народного заступника. Воин, революционер, живое воплощение брутальности. В бликах фотовспышек сияет бритая голова (фаллический символ, сказал бы психоаналитик). О дальнейшем читайте у Пушкина: «Ты лишь вошел – я вмиг узнала, / Вся обомлела, запылала…» Сколь ни наивна была мадемуазель Ларина, а все усомнилась однажды: «Уж не пародия ли он?» Публика, удачно совращенная Прилепиным, ни о чем подобном не задумывается. Хотя поводов более чем достаточно.
По слову Лебона, не факты сами по себе поражают воображение толпы, а то, как они распределяются и преподносятся. Но в случае Прилепина впечатляют именно факты. Вот, навскидку…
Начнем с мелочи. Русский литератор (национал-патриотического толка!) с трудом ориентируется в отечественной истории, считая что казнены были шестеро декабристов, а Достоевского приговорили к повешению. Но это и впрямь мелочь, хоть и досадная. Дальше будет любопытнее.
Автор памфлета «Почему я не либерал» редактирует нижегородский выпуск либеральнейшей «Новой газеты», – и ничего, мальчики кровавые не беспокоят.
Непримиримый борец с глянцем, известный едкими инвективами в адрес «Maxim’а» и «GQ», – желанный гость на их страницах. Более того, «Писатель года-2011» по версии «GQ».
«Отрицая общество потребления, Прилепин живет по его законам, использует его возможности на всю катушку», – писал С. Беляков. Выпады подобного рода З.П. парирует кратко, но убедительно: «Давайте не будем делать вид, что у нас 1905-й год».
Верно, у каждого свой календарь. Нацбол Деев за лозунг «Долой самодержавие и престолонаследие» был оштрафован на 200 тысяч рублей. Нацбол Прилепин за крамольного «Санькю» удостоился премии «Ясная Поляна» (2 миллиона рублей) и высочайшей аудиенции. Feel the difference, как говорится в рекламе. Кто сказал, что мятеж не может кончиться удачей?
Буржуа в пыльном шлеме – тот еще парадокс. Широк человек, я бы сузил. Хотя, если разобраться, никакого парадокса тут нет. Подробности у Кара-Мурзы-старшего: некогерентность (то бишь противоречия вроде перечисленных) – верный признак манипуляции.
Почему так долго толкую о вещах окололитературных? Потому что в России читают не текст, но автора. А тексты З.П. сами по себе – чтение куда как неутешительное.
Об Стерлигова:
«Не лепо ли ны бяшеть, братие, начати днесь трудных повестий житие о писанейце Германове, Германа Лвовича? Начати же ся тъй песни по былинамь сего времени, а не по замышлению Германю, понеже бе мужь вельми невегласен и рече безлепици мнози...» Именно так следовало бы писать об «Учебнике», поскольку автор категорически предпочитает древнерусский.
Стерлиговский опус, номинированный на «Нацбест-2016», проходит по ведомству non-fiction, но это явное заблуждение. «Учебник истории», написанный эксцентричным бизнесменом, — шедевр юмористической беллетристики. Да такой, что Жванецкому с Задорновым впору занимать очередь на бирже труда. Респект номинатору Дмитрию Трунченкову, потешил…
Запоздалая преамбула. История есть политика, опрокинутая в прошлое, говаривал верный ленинец Покровский. Что и наблюдаем: в последние годы новый Карамзин явился аж в двух ипостасях — умеренно-либеральной (Акунин) и православно-самодержавной (Стерлигов). Несмотря на явную разницу во взглядах, оба летописца подвизаются в жанре folk-history: «Дилетант пишет для дилетанта, излагая свою личную точку зрения на прошлое», — пояснил профессор ВШЭ Игорь Данилевский. Точки зрения у обоих самодельных геродотов куды как затейливы. Акунин, к примеру, объявил Дажьбога богом дождя, открыл новую нацию — русославян — и зачем-то сочинил реальным князьям немыслимые погремухи: Ростислав Отравленный, Давыд Жестокий и проч. Стерлигов… но с этого места подробнее.
Талант юмориста у Германа Львовича я заметил давно. «Вы поместитесь в наши гробики без диеты и аэробики», — дивный слоган, на зависть Губерману с Иртеньевым. А «экологически чистая» баранина из «Элитного бутика натуральной пищи» по 1 000 руб./кг — согласитесь, шутка из верхней десятки. Правда, похохмить на исторические темы у нас любят многие: от Фоменко и Носовского до бывшего заместителя генпрокурора Колесникова. Последний как-то раз поделился с парламентариями ценнейшей информацией: изначально Коран был написан на скифском языке, а мусульманское знамя было голубым, а не зеленым. Скифы в шоке, пророк Мухаммед в недоумении. Впрочем, Г.С. не затеряется среди любых конкурентов, смею вас уверить.
Цитату ждете? Минуту терпения: на очереди еще один теоретический экскурс. Не пугайтесь, последний. Пушкин говаривал, что отечественная история пишется в трех изводах: для гостиной, для гостиницы и для Гостиного двора. Если Акунин работает в расчете на гостиничных образованцев, то целевая аудитория Стерлигова — гостинодворцы и охотнорядцы. Желательно из Союза Михаила Архангела.
А теперь — цитату в студию!
«Даже когда первый пост занимает жидовствующий безбожник русского происхождения, то все равно тип власти можно характеризовать как кагал, если вокруг в высшем руководстве в основном евреи, если идеология остается еврейской, если законодательство талмудическое, если деятели науки и культуры в основном евреи».
Палеонтологи восстанавливают облик динозавра по одной кости. Но не пытайтесь реконструировать весь стерлиговский текст по одной этой цитате. Наш гений — закадычный парадоксов друг, а потому явился с мешком открытий чудных, одно другого чудесатей.
Об Минаева:
В начале нового минаевского романа есть подробная инструкция, как не надо интервьюировать беллетриста. Кто б еще объяснил, как надо рецензировать Минаева. Литературно-критические опусы о нем всякий раз отдают рерайтингом: одно и то же разными словами, — и так десять лет подряд. Но учтите смягчающие обстоятельства: на зеркало неча пенять…
Второе пришествие, написал я, — да это лишь юридически. Фактически — уже девятое. Фразу Андрея Архангельского про «не новую, но очередную книгу» следует распространить и на Минаева. Спойлер здесь можно писать, даже не заглядывая в текст: москвич в гарольдовом плаще будет вяло искать проблески высшего — правда, не там, где лежит, а там, где светло. Попутно он изречет два-три афоризма со стойким пелевинским привкусом и ненавязчиво прорекламирует какой-нибудь популярный бренд вроде пасты Lacalut. Паломничество Чайльдless’а — из офиса в кабак, из реала в виртуал, из постели в постель, из Содома в Гоморру — завершится привычным обломом и тотальной анафемой пластиковому миру и отпрыску его гламуру. Подробности у Губермана: «Говно говном говно ругает, / Не вылезая из говна».
Вообще-то нувориш в онегинских обносках выглядит потешно, а инвективы в адрес глянца, воля ваша, как-то не вяжутся с хронографом Audemars Piguet на авторском запястье. Но целевая аудитория, по счастью, обходится без когнитивного диссонанса и разных прочих амбиваленций. Ибо самооценка после чтения поднимается до несказанных высот. Теперь любому мерчендайзеру ведомо: он не тварь дрожащая, он право имеет — красиво презирать предмет своих стремлений. Что, впрочем, ничуть не мешает стремиться. Прикинь, классно! Опять же, автор в Exel пишет — как есть свой человек. А премия «Абзац» за худший перевод Бегбедера — затея сугубо интеллигентская. Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем!
В начале нового минаевского романа есть подробная инструкция, как не надо интервьюировать беллетриста. Кто б еще объяснил, как надо рецензировать Минаева. Литературно-критические опусы о нем всякий раз отдают рерайтингом: одно и то же разными словами, — и так десять лет подряд. Но учтите смягчающие обстоятельства: на зеркало неча пенять…
Второе пришествие, написал я, — да это лишь юридически. Фактически — уже девятое. Фразу Андрея Архангельского про «не новую, но очередную книгу» следует распространить и на Минаева. Спойлер здесь можно писать, даже не заглядывая в текст: москвич в гарольдовом плаще будет вяло искать проблески высшего — правда, не там, где лежит, а там, где светло. Попутно он изречет два-три афоризма со стойким пелевинским привкусом и ненавязчиво прорекламирует какой-нибудь популярный бренд вроде пасты Lacalut. Паломничество Чайльдless’а — из офиса в кабак, из реала в виртуал, из постели в постель, из Содома в Гоморру — завершится привычным обломом и тотальной анафемой пластиковому миру и отпрыску его гламуру. Подробности у Губермана: «Говно говном говно ругает, / Не вылезая из говна».
Вообще-то нувориш в онегинских обносках выглядит потешно, а инвективы в адрес глянца, воля ваша, как-то не вяжутся с хронографом Audemars Piguet на авторском запястье. Но целевая аудитория, по счастью, обходится без когнитивного диссонанса и разных прочих амбиваленций. Ибо самооценка после чтения поднимается до несказанных высот. Теперь любому мерчендайзеру ведомо: он не тварь дрожащая, он право имеет — красиво презирать предмет своих стремлений. Что, впрочем, ничуть не мешает стремиться. Прикинь, классно! Опять же, автор в Exel пишет — как есть свой человек. А премия «Абзац» за худший перевод Бегбедера — затея сугубо интеллигентская. Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем!
Интегральный диагноз:
Дискуссии о Советском Союзе начались не сегодня и даже не вчера; они стартовали 18 марта 1988 года – «Не могу поступаться принципами», помните? Набор аргументов за три десятилетия не обновлялся, потому от споров такого свойства лучше держаться подальше. Хотя бы из соображений хорошего вкуса, дабы не множить количество пошлостей. Есть, впрочем, и ещё одна причина: чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что мы практически ничего не знаем об СССР.
«Всё достоверно о неизвестном», – заметил Л. Леонов. Недостаток знаний неизменно восполняется более или менее достоверными мифами, ими оппоненты чаще всего и оперируют. «История двадцатого века в нашей стране – это история забвения, искажения, вычёркивания», – объявила однажды Л. Улицкая. Возражаю: никогда новейшая отечественная история не подвергалась такому искажению, таким вычёркиваниям (а равно и дополнениям), как сейчас: Фоменко и Носовский на общем фоне выглядят абитуриентами.
Н. Петров, заместитель председателя общества «Мемориал»: «Надо же просто учитывать то, что при Ежове, в годы большого террора, тех самых массовых операций НКВД, было арестовано свыше полутора тысяч миллионов человек» (интервью Н. Болтянской, «Эхо Москвы», 8 мая 2010 года). А ничего, что в 1937 году население СССР, согласно Всесоюзной переписи, составило всего-то 160 миллионов?
Ю. Мухин, публицист: «Главным рынком экономики СССР был его собственный рынок... На этом рынке властвовала своя денежная единица – рубль, пожалуй, самая прочная денежная единица мира. Можно было закопать рубль в землю, но, откопав его через 30 лет, купить на него практически столько же товаров» («Наука управлять людьми. Изложение для каждого»). А ничего, что литр бензина А-76 в 1968 году стоил 7,5 копейки, а в 1981-м – 30?
Ладно, это ещё не худшие варианты. В худшем случае миф деградирует до мема (поневоле вспомнишь губермановскую девку, брошенную в полк), и полемика приобретает вполне цирковое качество. Весь вечер на манеже Бим и Бом: «Репрессии!» – «Шок без терапии!» – «Геронтократы!» – «Мальчики в розовых штанишках!» – «Берия!» – «Беня Эльцин!» – «Совок!» – «Дерьмократ!» – «Поцреот!» – «Либераст!»
А. Найману приписывают фразу: «Советский, антисоветский, – какая разница?» У этих двух категорий населения и впрямь много общего: от желания положить живот (желательно чужой) на алтарь общего дела до ублюдочного новояза (примеры см. выше). Трагически прав оказался В. Котляров aka Толстый: «Демократическая шушера – / Надёжный друг КПСС».
Чума на оба ваши дома!
С трудом себя останавливаю, ибо цитировать можно бесконечно – рука не оскудеет.
Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Короче говоря, не читайте советских книг, читайте о советских книгах.
Занятие это куда более увлекательное.
September 15 2016, 22:17:23 UTC 2 years ago