salery в В мечтах о революции[Spoiler (click to open)]Представлять себе картину прошлого в духе собственных иллюзий и верований, неоправданных аналогий, навязанных стереотипов, конспирологических измышлений и проч. (т.е. неадекватно тому «как дело было») – в общем-то вполне безобидно, и трудно иметь что-либо против таких представлений. В подобном способе мышления о прошлом есть только одно неприятное (впрочем, только для самих мыслящих) обстоятельство: их ожидания относительно будущего никогда не оправдываются.
В очередной раз об этом подумал, наткнувшись на размышления новейших (последних года-полутора) эмигрантов относительно перспектив будущего переворота и их собственной в таковом роли. Люди видят себя в роли большевиков (как они ее представляют): вот-де и 1917-го никто не ждал, и даже сами большевики. Но вот «оно» вдруг ка-а-ак разразится, а мы – тут как тут и в дамках. Люди, похоже, совсем не знают, как делаются революции и что такое революционная организация.
Конечно, революционеры не могли знать, когда именно получится, и даст ли шанс тот или иной случай, но они были всегда к этому готовы, располагая созданной за полтора десятилетия сетью многочисленных ячеек в ключевых городах, и прежде всего в столице. Большевики к 17-му – это вовсе не Ленин с неск. десятками эмигрантов в Швейцарии, а многие тысячи активных членов, работающих в среде, восприимчивой к их агитации и притом наиболее «драчливой» (причем представляющие собой лишь часть гораздо более обширной коалиции т.н. «революционной демократии»). У нас же никаких революционных организаций нет, и даже революционного движения как такового (даже националистическое - это что-то на уровне студенческих демонстраций 1870-х годов). А в начале ХХ в. оно в России реально было, почему и были возможны еще до 1905-го стачки с одновременным участием многих сотен тыс. чел. одновременно в десятке крупнейших городов (история рев.движения сейчас не в моде, но знать ее стоит).
Представление о том, что «уличная» революция и вообще насильственный переворот, приводящий к радикальным переменам, может быть делом рук либеральной «общественности» или какого-то верхушечного «заговора», крайне наивны. Весьма характерно, что относительно возможностей этой публики люди, мнящие себя ее современным воплощением, сходятся со своими оппонентами. Отчего, кстати, и версия совершения «февраля 17-го» думскими болтунами и «генералами-изменниками», бывшая в свое время принадлежностью лишь совершенно экзотических придурков от монархизма, стала ныне едва ли не официальной: одни (советофильские и национал-большевистские привластные круги и ухватившиеся за наследие упомянутых придурков красно-монархические энтузиасты) - рады перевести стрелку на ненавистных им «либералов» и вывести из под критики большевиков ("которым лишь пришлось исправлять ситуацию"), другие (нынешние интеллигентские мечтатели о революции) - черпают в этом уверенность в своих возможностях.
Версия вполне бредовая: думские либералы не имели ни малейшего влияния на стотысячные толпы рабочих, вышедших на улицу, перебивших полицию и решивших дело (их вывели те, кто реально и взял власть) а «заговорщикам» никогда бы не пришло в голову развязывать уличную стихию (если бы действительно имел место столь «всеобщий» и «высокий» заговор, монарха бы просто пристрелили руками какого-нибудь «террориста», и в этом случае новый монарх или регентство были бы идеально легитимны в отличие от юридически сомнительного отречения).
Так, чтобы дело сделали одни, а у власти вдруг встали совсем другие (а Вр.Пр-во не имело ни дня реальной власти, ею был созданный еще чуть раньше ПетроСовдеп, представлявший ту самую «революционную демократия», которая и вывела толпы точно так же, как выводила в 905-м) – вообще никогда не бывает, и быть не может: получают власть те, за кем реальные «драчуны». Смешно, право: люди, совершившие революцию, и тут же вдруг оказавшиеся отстраненными кем-то, не имевшим к ней отношения, по определению люди ничтожные. Но если революцию могли совершить столь ничтожные люди, то ничтожность самой власти должна быть уж вовсе беспредельной (что, конечно, совсем не так). Но ни реальный ход событий (которого они часто и не знают), ни результаты их, не позволяющие фантазерам свести концы с концами, их не смущают: убежденность важнее.
В рассуждениях о революциях есть, кстати, еще одно распространенное заблуждение, когда «революционерами» считаются все вообще оппозиционеры. Но есть принципиальная разница между теми, кто хочет изменить систему, и теми, кто хочет в этой системе править или играть большую роль. Вот старые российские либералы революционерами ни в коей мере не были, абсолютное большинство их ничего не имело не только против соц.строя, но и против монархии, они лишь хотели играть в ней ведущую роль («ответственное министерство» и т.д.), и, конечно, это в любом случае бы получили и без потрясений 1917 г. (к тому дело неуклонно и шло) – представить себе в условиях «массового общества» ХХ века какое-то «самодержавие» в ином виде, кроме личной диктатуры какого-нибудь вождя сталинско-гитлеровского типа совершенно невозможно. Революционеры же есть люди, не пишущие статейки или произносящие парламентские речи в разрешенных законом пределах, а ведущие деятельность, за которую «арестовывают» и «сажают» (все тысячи лиц, осужденные «за политику» в нач.ХХ вв. в России хорошо известны персонально – это в основном социал-демократы, эсеры и анархисты).
Занятно, что мечтающие ныне о революции, революционерами в этом смысле отнюдь не являются, рассчитывая, что революцию за них сделает кто-то еще, а они в результате будут править, почему-то полагая, что те, кто это сделает (если таковые вообще найдутся), сами у власти встать не захотят. Гораздо разумнее им было бы рассчитывать сохранить свое место, упрочить и расширить свое влияние при этой власти (потому что она без них в любом случае не обойдется, и тут, по крайней мере, есть о чем говорить).
Революционеров же, особенно уличных «штыков», не густо. Встречал мнение, что 90% поддержки власти населением ничего не значит, важно активное меньшинство, которое выходит и делает дело. Это да, мнение пассивного большинства действительно ничего не значит. Но важно, во-первых, кто именно выходит - меньшинство должно быть весьма «драчливым». На протяжении более столетия строителями баррикад были рабочие, причем не жившие в семейных кирпичных коттеджиках, а именно что легко доступные пропаганде «пролетарии» и разного рода городские подонки. Теперь же такой среды не просматривается. Ныне единственным заменителем такой «отвязанной» среды являются молодежные группировки – футбольные фанаты, байкеры и т.п. Но у нас они либо поддерживают власть, либо находятся под ее контролем.
Во-вторых, если бы даже агрессивное меньшинство и нашлось, важен не так его выход, как - чтобы в него не стреляли (важно, чтобы было кому стрелять - если даже почему-либо войска не будут). Во всех таких случаях власть рушилась не потому, что нашлось несколько десятков тыс. людей, вышедших на улицы, а потому, что не нашлось нескольких сотен, готовых лечь за пулеметы и с ними разобраться. Но при ненависти 90% населения к противникам власти, несколько тысяч готовых лечь за пулеметы среди него всегда найдется (в этом случае «активное меньшинство» бьется еще меньшим меньшинством, порожденным «пассивным большинством»).
Говорят, что «в наше время» никакие революционные организации не нужны: «оранжевые революции» делаются очень просто – флешмобом или вообще стихийно собирается толпа и идет под политическими лозунгами на власть, которая капитулирует. «Оранжевые» - пожалуй. Есть только один нюанс: все «оранжевые» и «бархатные» совершаются против такой власти, которая заведомо ни сама стрелять не будет, ни пулеметов своим сторонникам не раздаст. А против той, про которую известно – что будет, они не совершаются, или заканчиваются плачевным для революционеров образом.
Конечно, в условиях развитого «массового общества» заменителем «революционных организаций», терпеливо раскидывающих сеть ячеек и готовящих через них «боевиков», вполне может быть общая идеологическая накачка (на фоне «накаченности» большинства или значительной части всего населения среди него всегда сами по себе находятся тысячи, готовых за это драться). Но для этого потребны или сильная «природная» традиция (напр., религиозная), либо весьма длительная, в течение многих лет, идеологическая обработка, возможная или под крылом самого государства, или ведущаяся какими-то силами, для чего, опять же, нужны какие-то организационные структуры. Ничего такого в РФ не наблюдается.
Так что никаких революционных сценариев у нас не просматривается (вообще единственно возможный в РФ сценарий смены власти с участием «толпы» - это когда выход последней инициируется или прикрывается какой-то частью лиц самой власти, одновременно нейтрализующей другую часть или, во всяком случае создающей для нее невозможность стрелять), а вот разговоров об этом полным полно – как со стороны противников власти, так и со стороны ее сторонников. Стороны, как говорится, «нашли друг друга»: одни предаются несбыточным мечтам (до известной степени придавая осмысленность своей жизни), а другие пугают мечтателями население и саму власть (создавая впечатление о собственной для нее ценности).
В очередной раз об этом подумал, наткнувшись на размышления новейших (последних года-полутора) эмигрантов относительно перспектив будущего переворота и их собственной в таковом роли. Люди видят себя в роли большевиков (как они ее представляют): вот-де и 1917-го никто не ждал, и даже сами большевики. Но вот «оно» вдруг ка-а-ак разразится, а мы – тут как тут и в дамках. Люди, похоже, совсем не знают, как делаются революции и что такое революционная организация.
Конечно, революционеры не могли знать, когда именно получится, и даст ли шанс тот или иной случай, но они были всегда к этому готовы, располагая созданной за полтора десятилетия сетью многочисленных ячеек в ключевых городах, и прежде всего в столице. Большевики к 17-му – это вовсе не Ленин с неск. десятками эмигрантов в Швейцарии, а многие тысячи активных членов, работающих в среде, восприимчивой к их агитации и притом наиболее «драчливой» (причем представляющие собой лишь часть гораздо более обширной коалиции т.н. «революционной демократии»). У нас же никаких революционных организаций нет, и даже революционного движения как такового (даже националистическое - это что-то на уровне студенческих демонстраций 1870-х годов). А в начале ХХ в. оно в России реально было, почему и были возможны еще до 1905-го стачки с одновременным участием многих сотен тыс. чел. одновременно в десятке крупнейших городов (история рев.движения сейчас не в моде, но знать ее стоит).
Представление о том, что «уличная» революция и вообще насильственный переворот, приводящий к радикальным переменам, может быть делом рук либеральной «общественности» или какого-то верхушечного «заговора», крайне наивны. Весьма характерно, что относительно возможностей этой публики люди, мнящие себя ее современным воплощением, сходятся со своими оппонентами. Отчего, кстати, и версия совершения «февраля 17-го» думскими болтунами и «генералами-изменниками», бывшая в свое время принадлежностью лишь совершенно экзотических придурков от монархизма, стала ныне едва ли не официальной: одни (советофильские и национал-большевистские привластные круги и ухватившиеся за наследие упомянутых придурков красно-монархические энтузиасты) - рады перевести стрелку на ненавистных им «либералов» и вывести из под критики большевиков ("которым лишь пришлось исправлять ситуацию"), другие (нынешние интеллигентские мечтатели о революции) - черпают в этом уверенность в своих возможностях.
Версия вполне бредовая: думские либералы не имели ни малейшего влияния на стотысячные толпы рабочих, вышедших на улицу, перебивших полицию и решивших дело (их вывели те, кто реально и взял власть) а «заговорщикам» никогда бы не пришло в голову развязывать уличную стихию (если бы действительно имел место столь «всеобщий» и «высокий» заговор, монарха бы просто пристрелили руками какого-нибудь «террориста», и в этом случае новый монарх или регентство были бы идеально легитимны в отличие от юридически сомнительного отречения).
Так, чтобы дело сделали одни, а у власти вдруг встали совсем другие (а Вр.Пр-во не имело ни дня реальной власти, ею был созданный еще чуть раньше ПетроСовдеп, представлявший ту самую «революционную демократия», которая и вывела толпы точно так же, как выводила в 905-м) – вообще никогда не бывает, и быть не может: получают власть те, за кем реальные «драчуны». Смешно, право: люди, совершившие революцию, и тут же вдруг оказавшиеся отстраненными кем-то, не имевшим к ней отношения, по определению люди ничтожные. Но если революцию могли совершить столь ничтожные люди, то ничтожность самой власти должна быть уж вовсе беспредельной (что, конечно, совсем не так). Но ни реальный ход событий (которого они часто и не знают), ни результаты их, не позволяющие фантазерам свести концы с концами, их не смущают: убежденность важнее.
В рассуждениях о революциях есть, кстати, еще одно распространенное заблуждение, когда «революционерами» считаются все вообще оппозиционеры. Но есть принципиальная разница между теми, кто хочет изменить систему, и теми, кто хочет в этой системе править или играть большую роль. Вот старые российские либералы революционерами ни в коей мере не были, абсолютное большинство их ничего не имело не только против соц.строя, но и против монархии, они лишь хотели играть в ней ведущую роль («ответственное министерство» и т.д.), и, конечно, это в любом случае бы получили и без потрясений 1917 г. (к тому дело неуклонно и шло) – представить себе в условиях «массового общества» ХХ века какое-то «самодержавие» в ином виде, кроме личной диктатуры какого-нибудь вождя сталинско-гитлеровского типа совершенно невозможно. Революционеры же есть люди, не пишущие статейки или произносящие парламентские речи в разрешенных законом пределах, а ведущие деятельность, за которую «арестовывают» и «сажают» (все тысячи лиц, осужденные «за политику» в нач.ХХ вв. в России хорошо известны персонально – это в основном социал-демократы, эсеры и анархисты).
Занятно, что мечтающие ныне о революции, революционерами в этом смысле отнюдь не являются, рассчитывая, что революцию за них сделает кто-то еще, а они в результате будут править, почему-то полагая, что те, кто это сделает (если таковые вообще найдутся), сами у власти встать не захотят. Гораздо разумнее им было бы рассчитывать сохранить свое место, упрочить и расширить свое влияние при этой власти (потому что она без них в любом случае не обойдется, и тут, по крайней мере, есть о чем говорить).
Революционеров же, особенно уличных «штыков», не густо. Встречал мнение, что 90% поддержки власти населением ничего не значит, важно активное меньшинство, которое выходит и делает дело. Это да, мнение пассивного большинства действительно ничего не значит. Но важно, во-первых, кто именно выходит - меньшинство должно быть весьма «драчливым». На протяжении более столетия строителями баррикад были рабочие, причем не жившие в семейных кирпичных коттеджиках, а именно что легко доступные пропаганде «пролетарии» и разного рода городские подонки. Теперь же такой среды не просматривается. Ныне единственным заменителем такой «отвязанной» среды являются молодежные группировки – футбольные фанаты, байкеры и т.п. Но у нас они либо поддерживают власть, либо находятся под ее контролем.
Во-вторых, если бы даже агрессивное меньшинство и нашлось, важен не так его выход, как - чтобы в него не стреляли (важно, чтобы было кому стрелять - если даже почему-либо войска не будут). Во всех таких случаях власть рушилась не потому, что нашлось несколько десятков тыс. людей, вышедших на улицы, а потому, что не нашлось нескольких сотен, готовых лечь за пулеметы и с ними разобраться. Но при ненависти 90% населения к противникам власти, несколько тысяч готовых лечь за пулеметы среди него всегда найдется (в этом случае «активное меньшинство» бьется еще меньшим меньшинством, порожденным «пассивным большинством»).
Говорят, что «в наше время» никакие революционные организации не нужны: «оранжевые революции» делаются очень просто – флешмобом или вообще стихийно собирается толпа и идет под политическими лозунгами на власть, которая капитулирует. «Оранжевые» - пожалуй. Есть только один нюанс: все «оранжевые» и «бархатные» совершаются против такой власти, которая заведомо ни сама стрелять не будет, ни пулеметов своим сторонникам не раздаст. А против той, про которую известно – что будет, они не совершаются, или заканчиваются плачевным для революционеров образом.
Конечно, в условиях развитого «массового общества» заменителем «революционных организаций», терпеливо раскидывающих сеть ячеек и готовящих через них «боевиков», вполне может быть общая идеологическая накачка (на фоне «накаченности» большинства или значительной части всего населения среди него всегда сами по себе находятся тысячи, готовых за это драться). Но для этого потребны или сильная «природная» традиция (напр., религиозная), либо весьма длительная, в течение многих лет, идеологическая обработка, возможная или под крылом самого государства, или ведущаяся какими-то силами, для чего, опять же, нужны какие-то организационные структуры. Ничего такого в РФ не наблюдается.
Так что никаких революционных сценариев у нас не просматривается (вообще единственно возможный в РФ сценарий смены власти с участием «толпы» - это когда выход последней инициируется или прикрывается какой-то частью лиц самой власти, одновременно нейтрализующей другую часть или, во всяком случае создающей для нее невозможность стрелять), а вот разговоров об этом полным полно – как со стороны противников власти, так и со стороны ее сторонников. Стороны, как говорится, «нашли друг друга»: одни предаются несбыточным мечтам (до известной степени придавая осмысленность своей жизни), а другие пугают мечтателями население и саму власть (создавая впечатление о собственной для нее ценности).
