О Пушкине от сердца

«Пушкин вместо нефти: то, что нас всех спасёт». Назовем это «пушкинские тезисы». Поехали…

1. Я влез в Пушкина по уши почти случайно. Хотел поучаствовать в одном конкурсе. Тема: «Новое прочтение русской классики». Сам собой родился наглый (как и всё у меня) замысел – написать за Пушкина комедию. Этакая "мистификация с открытым забралом". Как известно, Гоголь в своё время наврал, будто Пушкин ему подарил сюжет «Ревизора». В пушкинских записях сохранился короткий набросок сюжета комедии, действительно, немного напоминающей «Ревизор». Вот он: «Криспин приезжает в губернию на ярмонку… его принимают за ambassadeur… Губернатор честный дурак... –  Губернаторша с ним  кокетничает  –  Криспин сватается за дочь». Всё! «Криспин» –  это слуга-плут. «Амбасадор» –  посланник. «Ярмонка» –  ярмарка. Осталось только пушкинский стиль в памяти освежить и можно работать. Решил целый день читать только Пушкина. День прошёл. Начался другой. Потом третий. Четвёртый… В общем, я почти всё полное собрание сочинений прочитал. А потом открыл гоголевского «Ревизора» и… отбросил его от себя с омерзением. Как дохлую жабу. Почему?

2. Проще всего сравнить чтение Пушкина с дыханием. Это очень правильное, целебное дыхание. От пяток. Брюшное. Всё тело сладостно вибрирует, кровь циркулирует. Легкая эйфория. В русской литературе неуловимо присутствует этот пушкинский дух. В Гончарове, в Тургеневе, в раннем Толстом, в чеховской «несмешной» прозе, в Лескове … вплоть до моего любимого вологжанина Василия Белова. Так вот, жестяной скрежет «русского» Гоголя (в отличие от «малоросского» –  совсем другого, гораздо более здорового) – это, в первую очередь, сбитое дыхание. Он икает, кашляет, чихает, отплевывается, хрипит, перхает. И читатель вместе с ним. Это невыносимо! Физически. И ведь почти вся русская литература этим ядом заражена! Особенно Достоевский, который начинал как «новый гоголь», а потом выдавливал из себя "старого" по капле (Кармазинов и Опискин – это именно выдавливание из себя гоголевского поганого яда)… Пушкин-дыхание –  это самое простое и понятное. Ощущается физически. Организмом. Идём дальше…

3. Зайдём совсем с другого бока. Кураев у себя в ЖЖ как-то глубокомысленно заявил, что ему «не все стихи Пушкина нравятся». А Лимонов –  как юный Митрич. Тот, "чтоб в присутствии дамы показаться хватом, то и дело сплёвывал какой-то мочой поперек затылка", Лимонов – обозвал Пушкина «календарным поэтом». «Поэт Пушкин» –  вообще, старинный бренд. Куча народу на полном серьёзе считает его «производителем стихов». То есть, пушкинская проза, драматургия, публицистика где-то в дороге потерялась. Пушкин-историк, Пушкин-издатель – тем более. Не говоря уж о переписке. Эта забывчивость, на самом деле, приговор всем нам. Шекспир, Данте, Сервантес, Гёте – люди, как люди. А «наше всё» (сотрите усмешку, если есть что стирать) – хрен на блюде, да? А ведь он круче их всех. На порядок. Сейчас объясню почему…

4. Есть просто писатели-поэты, а есть НАЦИОНАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ. Возьмём Шекспира. Нужно быть конченым лохом, чтобы считать его «автором пьес». Шекспир – это фундамент английской нации. Без него не было бы ни Британской империи, ни английского в роли языка межнационального общения, ни, извините, США (про австралии всякие и говорить нечего). Шекспироведы не первую сотню лет ломают копья (пики?) насчет этой загадочной фигуры. Мне лично представляется наиболее убедительной версия Баркова: Шекспир – коллективный проект королевы-девственницы и её многочисленных тайных детей (девственницы – они такие!). Но на самом деле, это не важно. Важно то, что Шекспир (персона или «проект») – это создатель литературного английского языка. Это «их всё»! А Пушкин? Тем более!
Мысленно перенеситесь в самое начало 19 века. Оглядитесь по сторонам. То, что вы увидели, в просторечии называется «жопа». Давайте её опишем. Высокая культура Русского Средневековья (оно у нас было гораздо раньше, чем «у них») давно похерена. Петровский проект – вписать Российскую империю в Европу – блестяще удался с военно-политической точки зрения и не менее блестяще провалился со всех других <точек зрения>. Страна – огромная безъязыко-мычащая «Белая Индия». Правительство (в конечном счете, император) – «единственный европеец». Обнадеживают две вещи: 1) победа над Наполеоном, позволившая парням с бАчками увидеть Париж и не умереть; 2) возникновение прослойки молодых бездельников с пытливыми умами. Но не окажись в нужный момент в нужном месте Пушкина ничего путного бы не получилось. Впрочем, он там не мог не оказаться. Без вариантов… Целый век (!) страна мычала или лопотала по-французски. Вместо языка были токмо «ашамблеи» и прочие плохо пережёванные иноязычные обрубки. Плюс пузырящаяся славянская магма, с которой непонятно, что делать. Всю свою бесконечно короткую жизнь Пушкин зачерпывал эту магму и приспосабливал её к сугубо европейским литературным надобностям. Начал с пустяков – трепался в переписке и в альбомы красавиц черкал по-русски. То ноги на диван задерёт, то между лафитом и клико пристроится – что угодно, лишь бы добиться лёгкости и непринужденности! До кровавого пота на пальцах. Счёт времени потеряв. И на выходе – то самое целебное дыхание, которым не надышишься! Дальше – больше.
А слабо свежесозданым ещё неоперившимся русским литературным языком трагедию забацать шекспировского замеса? Йес! И сукин сын фигачит «Годунова». А Гёте? Хрен ли там Гёте?!! Давай сразу все европейские литературные сокровища за вымя пощупаем! «Маленькие трагедии»… И так у него всё. Торопился как на пожар, совал нос в каждый горшок, каждый столб норовил пометить. Будто знал: времени мало, надо побольше оставить свидетельств пригодности русского языка для самых сложных и заковыристых европейских задач… Рекомендую провести маленький эксперимент. Наберитесь мужества и прочитайте от начала до конца «Бедную Лизу» старшего современника Пушкина – товарища Карамзина. В принципе, можно больше ничего не делать (утрите пот со лба и отдыхайте). Но, дабы восстановить пошатнувшийся в ходе эксперимента организм, лучше всё же принять немного Пушкина. «Пиковую даму», «Капитанскую дочку», «Дубровского» –  все, что угодно! Пару глотков... Это самый простой способ убедиться раз и на всегда в том, что Пушкин –  не стихотворец, а ЧУДОтворец, который научил нас по-человечьи говорить.
Помните тургеневский гимн русскому языку? Его обычно недоговаривают. А зря! Дальше самое интересное. Живём, говорит, мы погано, сами –  поганцы. Но списать нас со счетов нельзя, потому что у нас ТАКОЙ прекрасный язык! Невозможно, говорит, чтобы народ, обладающий ТАКИМ сокровищем, не был бы великим! А ещё знающие люди говорят, что русские переводы с основных европейских языков зачастую круче оригиналов. Почему? Потому что в руках наших переводчиков чудо-язык. Если к нему добавить талант… Да-а, загадал Пушкин европейцам загадку. Видят: дикари. Уже собираются табличку вешать на дверь «русским и собакам вход воспрещен» и… спотыкаются об русскую литературу, культуру, язык. Откуда у этих ТАКОЕ??? У Пушкина спросите.

5. Самое время помянуть нефть (в широком смысле этого слова). Нахера она нам??? Оглянитесь вокруг: всё самое отвратительное, дикое, убогое, ничтожное – производные от нефтяного жира. Чем больше нефти, чем она дороже, тем стремительнее мы деградируем. У нас уже новый биологический вид возник – упырь обыкновенный. Есть только ротовое отверстие, которым он жрёт. Остальные органы отмерли в процессе микроэволюции. С другой стороны, в мире, который приспосабливают под свои жрательные нужды упыри, многие вернулись в допушкинскую «Белую Индию» –  объясняются плевками и междометиями, запивают герыч водкой, голосуют за «Единую Россию». Этих уже не спасёшь. Но мы-то зачем себя обманываем? Давайте вычеркнем из списка ценностей, всё, что туда напихали долбанные упыри, и оставим там только то, из-за чего на нас даже самые надменные иностранцы смотрят снизу вверх! Наш чудесный пушкинский язык и всё, что с ним связанно – культурный багаж, стиль коммуникации и самопрезентации, склонность к языкотворчеству и поэзии, серьёзное отношение к слову и писательству. Как-то забылось, что писатель в России – пророк. Производители «чтива» и нынешние номинанты литературных премий – это кто угодно, только не писатели в русском смысле этого слова. Русскому писателю, во-первых, есть что сказать. Важное. Настолько важное, что он, если не скажет, помрёт или с ума сойдет. Во-вторых, адресат русского писателя – весь мир, а не Аркадий Дворкович. В-третьих, он дышит пятками и брюхом, а не бравирует «высокохудожественной икотой» или «изысканным хрипом трахей».

6. В «календарном поэте» товарища Лимонова есть своя правда. В переводе с говнистого на русский это означает, что Пушкин абсолютно доступен для любого русскоязычного читателя. Пушкин ничего от него требует: ни высшего гуманитарного образования, ни чистой шеи, ни брезгливо оттопыренной губы. «Наливай – да пей!» И вся русская литература, не порченая «гоголевской шинелью», такая. А где порча – там сразу «не для средних умов». И смрадный кашель заядлого курильщика… Вспомните допушкинскую «жопу». Бессловесная Белая Индия и надутые бородавки-франкофоны. И пропасть между ними. Пушкин эту пропасть преодолел. Навёл мосты. Русская литература потому и великая, что адресована всем, а не «специальным людям». И советская «пушкиномания», запущенная Сталиным, – это ключевой элемент затягивания «отстающих» в культуру. С Пушкиным-то под мышкой до самого Вильяма нашего Шекспира рукой подать, не то что… Нынешнее безобразие – это обратный процесс. Назовем его «распушкивание». «Отстающие» безнадежно отстали. Упыри со своим «гламуром» – такое же бессловесное быдло, только зажравшееся. Остальные… Об этом отдельно надо говорить. Собственно, ради этого я всю эту самодеятельную пушкинистику и затеял…

7. Пушкин не брал за образец кого попало. Говорит: Скупой у Мольера – просто скупой (плоская маска), то ли дело Шейлок – сколько в нем всего понапихано, какой он сложный и неоднозначный! (И не захочешь – добавишь: какая гадость этот ваш Плюшкин! То ли дело Скупой рыцарь!). Тут мы аккуратно подползли к главному. Без чего не было бы ни Пушкина, ни его чудесного языка. К пушкинскому ТИПУ ЛИЧНОСТИ. Я его сначала назову, а потом опишу. Пушкин – это СВЯТОЙ В МИРУ. Более того, он оставил нам модель этой самой «светской святости». Теперь каждый светлый-светозарный русский человек – немного Пушкин. А теперь по порядку…

8. Святой в миру – это, в первую очередь, стихийный юродивый. Что это значит? Ему стыдно казаться лучше, чем он есть. Он рад, когда о нём думают плохо. Более того, сам охотно подставляется. Так Пушкин сознательно создавал себе репутацию бездельника, повесы праздного (знаменитый «донжуанский список»). Мол, «что с меня взять – с дурачка?» Лучше всего эту его «жизненную стратегию» иллюстрирует удивление, кажется, Баратынского, в руки которого после дуэли попали пушкинские рукописи. Он был потрясён… обилием мыслей в пушкинских записях. «Пушкин-мыслитель хуясе!» – восклицает обманутый друг. Представляете, насколько надежно Пушкин «шифровался», если его не могли «вычислить» даже самые близкие ему люди! Можно взять «список грехов» из какой-нибудь православной брошюрки и пройтись по нему. Наверное, не найдется ни одного греха (за исключением разве что мужеложства), который бы Пушкин себе не приписал. Он и страшный блудник, и охальник, и гурман-обжора, и «рукопись продать» и чего он себе только не приписал! Вроде, начал складываться образ «певца свободы», он – прыг! – и уже грозит пальцем «клеветникам России». От него одного ждут, а он пишет совершенно другое, забив конкретный болт на гарантированный успех. А уж «Евгений Онегин» – просто праздник какой-то! Это ж надо было так блистательно прикидываться болтливой пустышкой. Так гениально! И постоянные переодевания, то в дурачка Белкина, то в Сурина (от имени которого написана «Пиковая дама»). Исследователь Барков довольно убедительно доказал, что главный фокус «Онегина» состоит в том, что его автор – не Пушкин, а… сам Онегин (типа, Татьяна ему не дала и он подался в литераторы). А сколько у него смешных пародий, которые угрюмые пушкинисты умудряются читать ни разу не улыбнувшись. Один уморительно смешной «Памятник» чего стОит! («…и ныне дикий тунгус и друг степей калмык!» – уссаться же можно!). Это ключевая составляющая юродства – доброкачественное провокаторство. Юродивый постоянно «лохматит» ситуацию вокруг себя, вечно что-то баламутит. А потом оказывается, что в этой мутной воде – целые косяки золотых рыбок! Сказки ж ещё! Какой серьезный человек станет этим заниматься, да еще за бабкой-простолюдинкой записывать. Говорят, он и «Конька-Горбунка» написал (есть очень убедительные доказательства). Дурачок какой-то. А взять и отправиться в оренбургскую степь, чтобы с упорством идиота изучать пугачевский бунт! Историк, ага. Интересно, Баратынский (?) пушкинскую работу читал? Или «какие у этого Пушкина могут быть мысли! анекдоты небось»?

9. Лев Толстой говорит: наша человеческая «любовь» – всего лишь ПРЕДПОЧТЕНИЕ одного другому. Мол, настоящая любовь – вне рамок. Как солнце – светит во все стороны. Бог есть Любовь. Любить такой Любовью – привилегия святых. Отличный способ проверить нашего прыткого юродивого на доброкачественность! «Житие мое» и прочие разводки оставим Баратынскому (?). Нас интересует исключительно творчество. Предложил бы для сравнения товарища Гоголя (если кому не противно – можете попробовать), но не хочу лишний раз поминать его птичье имя всуе. Ограничимся Пушкиным. Итак, про кого из пушкинских героев можно сказать, что автор шибко его не любит, или хотя бы "просто не любит"? После долгих поисков нашлись только два кандидата: старуха с корытом из сказки и Троекуров. И оба мимо (не буду объяснять почему – по-моему, и так ясно). На мой вкус, самый вопиющий случай безграничной пушкинской любви – «Борис Годунов». Там, простите, недетская замута. Наши сражаются с ненашими. Внимание, вопрос! Кто для Пушкина наши, а кто – наоборот? Борис? Самозванец? Он ведь даже хитрожопого Шуйского умудряется любовно прописать! И Сальери. И Скупого рыцаря. Даже Швабрина (про Пугачева я, вообще, молчу)! До самого конца голову читателю морочил, а потом красочку одну подбавил – и вместо злодея вышел несчастный человек с исковерканной душой. Конечно, об этом Андрей Донатович Синявский так написал, что лучше и не бывает. Но человек – животное специальное: в книге видит исключительно фигу. До того момента пока Дух Святой ему зрение не прочистит. И сто раз читанное вдруг раскрывается как водная лилия под утренним лучом... По-моему, самое время сменить тему…

10. Почему о Пушкине как-то не принято говорить? Потому что в голову нам вколотили сразу два отвратительных заблуждения. Причем, взаимоисключающих. Первое: о Пушкине уже все сказано и не по одному разу. Второе: Пушкин неисчерпаем, как электрон – нечего и пытаться. Из того же отравленного источника вытекают: «Солнце русской поэзии» и прочие тупые формулы. В итоге Пушкин от нас надежно изолирован. Открыл рот – получи по сусалам. От кого? От пушкинистов! Это такие патологоанатомы в резиновых перчатках. Непонятно с какого перепугу это племя решило, что Пушкин – мёртв. И началось… А когда пришёл Синявский в арестантской робе и сообщил, что Пушкин не просто жив, но и прогуливается с кем попало вокруг барака, его самого чуть не упромыслили остро отточенными скальпелями. Лотмана хотя бы эрудиция отчасти извиняет, а по остальным, по-моему, задорно трещит поленьями топка. Я б всех, кто смеет обращается с Пушкиным, как с мёртвым, туда засунул. Как буратин!.. Или вот еще мода: ссылаться на гипертрофированный пушкинский половой член, который якобы заведомо длиннее соответствующего органа любого из нас. Я столько раз сталкивался с одёргиваниями, когда ссылался на Пушкина (или того же Шекспира)! Говорю: мой «пребиотический Путин» – по-шекспировски сложный получился. Очки сверкают из ноздрей дым: «Да как ты смел, своим нечистым рылом…» Говорю: пушкинский стиль и юмор попытался в «Ярмонке» воспроизвести. Слышу, как чьи-то черепа стукаются об паркет. Не выносит интеллигенция таких разговоров – сознание теряет. Вот, что пишет у себя в ЖЖ одна добрая женщина, которую занесла нелегкая на мою читку в «Циолковский»: «Столичные и хорошо образованные интеллектуалы, они этот груз интеллектуальный несут в себе как Груз, будто дети, запряженные в сани, тащат бочку на известной всем картине. Они понимают тягость этого груза (что Пушкина до конца изучить и понять невозможно) и отсюда у них вырабатывается некоторая сдержанность, дистанциозность, снобизм как говорят в народе... У автора ощущения груза не наблюдалось…» Знаете, что это означает на практике? Молодой драматург гадает: сделать жизнь с кого? Ему говорят: ну не с Пушкина же! Не с Шекспира ж! Иди за угол – там ребята из «новой драмы» курят, может, дадут пару раз затянуться. Дальше – понятно. Причём, туда – за угол – отправляют и мастеров, которые «не хотят от жизни отставать». Миндадзе давеча за угол заходил. Вышел с модным румынским оператором под мышкой. Тот ему устроил полную гай германику. Смотреть невозможно (хотя бы потому, что ничего расслышать нельзя, и рассмотреть – снято-то по-модному!). Зато жюри кинофестивалей довольны. Для них ж снимали, не для зрителей!.. Короче. Уважаемые «столичные и хорошо образованные интеллектуалы»! Сидите на попе ровно у себя в прозекторской. Внимательно следите за пупками – чтобы ненароком не развязались от «Груза». А я пошёл гулять с интересным человеком, у которого есть чему поучиться. Налегке…

11. О серьёзном поговорили. Теперь о смешном. Когда выныриваешь из Пушкина, как из бочки с водой, обнаруживаются странные вещи. Хотя до погружения они странными не казались. Например, у нас юмор – это отдельное, очень серьёзное и ответственное дело. Сцена. Выходит человек, профессия которого – «делать смешно». Он пыжится, тужится, и… делает. За билеты деньги плочены, телевизор покупали в кредит. Зря, что ли? Приходится смеяться. Предполагается, что это был тот самый «потехе час». За пределами этого часа – не до шуток. Взрослые ж люди. Сурьезные. Не хиханьки-хаханьки. Вовремя квартплату не внесешь – пеня набежит. Собаку не выгуляешь – нассыт в ботинок… Я ж комедию за Пушкина писал. Понятное дело, стал искать специальные места, в которых Пушкин «юмор делает». И не нашёл… Он его нигде не «делает». Просто когда читаешь предисловие к повестям Белкина, или начало «Капитанской дочки», или «Пиковую даму» улыбаешься всё время, как дурень. Никакого нарочитого юмора. Просто Пушкин на все смотрит под таким интересным углом, что всё, чего он касается, искрится и переливается. Всё становится озорным, забавным и чертовски милым. И самое дикое во всём этом то, что нет никакой дистанции… Я, когда пьесу свою дописал, выложил в ЖЖ фрагменты пушкинских записей, которыми вдохновлялся. Один ЖЖ-френд дочитал и пишет: хотел было автора прикольных постингов зафрендить, а потом… То есть, Пушкин в своих записях – ЖЖист-тысячник. Навскидку могу Ивана Давыдова назвать (отчасти покойного Горчева) – что-то типа того. То есть Пушкин – живее всех живых. И его как-то самонадеянная мертвечина смеет записывать в покойники на том основании, что она (мертвечина) шарила в его вещах, совала свой нос в его рукописи и «изучала эпоху»! Но самое крутое не это. Дело в том, что есть ещё один автор, обладающий чисто пушкинским озорным взглядом. Такой же ненавязчивый приколист. Иисус Христос. У Христа типично пушкинский юмор. Или наоборот, у Пушкина – христов. Помните, женщину камнями не побили? А Он палочкой на песочке рисует. Потом голову поднимает: «А куда пацаны разбежались? (с понтом дела не знает)» Или самарянке: «Мужа, говоришь, нет! Ай, молодца! Действительно, какой из этого кобеля муж? И из прочих твоих кобелей мужья – как из говна пуля!» Или: «Вау! Нафанаил идёт, который завсегда правду-матку режет!» Или Никодиму: «Родись ещё раз и всё будет чики-пуки» Приколам его несть числа!.. Ну и как писать за Пушкина комедию, если он у нас такой? Отвечаю: не надо «делать юмор». Надо исхитриться, отыскать волшебный пушкинский угол зрения – озорной, ребячливый – и просто рассказывать историю. С дикой любовью к своим героям. Любовь – дело веселое. Любовь – это когда заигрываешь, дразнишь и сплетаешься с предметом любви в ликующий клубок. Когда Любовь с большой буквы – всё то же самое. Только без ограничений. Во все стороны сразу. Как солнце.

12. Суть Пушкина-Солнца – постоянная экспансия. Всех облистать, всех обогреть, всех приласкать, всех утешить, всех развлечь, развеселить. Если есть с чем идти к людям, любые «маленькие военные хитрости» для привлечения новых читателей – не грех. Пресловутый «пиар» – дело недостойное, когда в заплечном мешке нечистоты или пустота. «Пиар» солнца – акт милосердия. «Беги скорей ко мне дурашка – пряничка дам!» Разве не молодец? Ещё прекрасней пушкинские потуги корчить из себя «крутого бизнесмена от литературы». Понятное дело, он – никакой не бизнесмен. Да и невозможно было на тот момент превратить литературу в «отрасль промышленности», как он мечтал. Зачем тогда говорил? Для нас! Он же наш современник. Не их. Те-то догадались, что с ними рядом находился необыкновенный человек, когда его уже не стало. Не сразу и не все. Да и не так, всё равно, как мы можем. Мы сегодняшние в сто раз лучше способны Пушкина понять, чем его туповатые современники или пенсионеры,  всю свою бездарную жизнь кормившиеся от «пушкинского трупа». Его «бизнес-заповедь» проста и прекрасна: из всех регуляторов самыми подходящими для искусства являются неумолимые законы рынка. Не потому что они шибко хороши, а потому что всё остальное хуже... Кто-то из пушкинских друзей написал глубокомысленную статью: поэзия, мол, обязана учить добродетели и бичевать порок. «Ничуть, – отрезал Пушкин. – Поэзия выше нравственности». Потом смилостивился и сделал небольшую уступку: «или, по крайней мере, совсем иное дело!» В чём скрытый смысл этого бесконечно наглого в своей категоричности заявления? Пушкин предпочёл парадоксального, неслыханного, скандального Христа праведникам-фарисеям. «Добродетели» с «пороками» – это их епархия. У них на каждый чих статья УК. Стоят эти василии алибабаевичи и орут дурными голосами: «Сюда ходи, туда не ходи… Совсем мёртвый будешь». Что предлагает Пушкин взамен? Во-первых, чудесный язык в действии. Читаешь и удивляешься: до чего ж годная штука! Нахватаешься пушкинщины – речевой и понятийный аппарат тонко настроится. Если пушкинщины нахватается тусовка – у неё возникнет свой «маленький лицей». Если целый народ – он в рекордные сроки может стать народом вполне европейским. Даже лучше (ровно настолько, насколько наш чудесный язык лучше «среднеевропейского уровня»). Это, так сказать сугубо, инструментальный момент. Действительно, безо всякой «нравственности». А дальше начинается магия пушкинской личности. Он, повторяю, у нас «святой в миру» – стихийный христоподражатель, с христовым приветливым лучистым взглядом… Дальше пояснять не буду. И так понятно.

13. А теперь давайте вернёмся к нашим гуманным рыночным законам. Велико искушение свалить на них нынешний кризис не только литературы, но и театра, и кино, и телевидения. На самом деле, всё строго наоборот. Нефтяной жир (будь он не ладен!) отменил рыночные законы. Даже волшебный телерейтинг (последний рыночный бастион) да-факто пал. Зритель-читатель теперь вообще никому не нужен. Обогащение производителей осуществляется ещё на этапе распределения бюджета. Конечный продукт, вообще, никого не интересует. Скажем, полетели государственные деньги на «патриотическое воспитание» – все «звезды» нарядились в гимнастерки и бегают из сериала в сериал, по-моему, даже не переодеваясь. Конечным продуктом под завязку забит телеэфир. Трудно поверить, что это кто-то сознательно смотрит. От российского «большого метра» тоже кассы давно никто не ждет. В литературе всё примерно также. Только читатель волен просто отказаться от бессмысленной покупки. Потому участники книжного рынка и канючат, как прачка, беременная от солдата: «нечитающая нация», «деградация». А люди просто себя уважают...
А что было бы при «диком рынке»? Если коротко, творцы бы на сто процентов зависели от своих читателей (зрителей), а не от «денежного крана» в Кремле или в Белом доме. А ведь читатель сегодня – человек искушённый, придирчивый. С пустым заплечным мешком к нему не сунешься. Основная масса людей (за исключением упырей и явных дегенератов) сегодня гораздо более «пушкинская», чем люди эпохи «развитого социализма». (Возраст мне позволяет сравнивать. Так что это – не гипотеза, а личные наблюдения.) Деградировали до уровня «ниже плинтуса» не читатели, а писатели, чхартишвили-пелевины. Сама фигура писателя в нынешней России утратила свою пророческую стать. Сегодня писатель – или изготовитель низкопробного чтива «для метро», либо не менее низкопробного «кашля» для «секты заядлых курильщиков». Люди в массовом порядке, вообще, отказываются от чтения и… сами становятся писателями, развивая эпистолярный жанр или жанр короткого эссе. Блогги, твиттер, мыло, аська, смс. Это потрясающий всероссийский лицей, в котором люди оттачивают искусство говорить ярко, ёмко, оригинально. На поверхности, как и положено, болтается шлак. Его все рассматривают, обсуждают, тычут пальцами, не обращая внимания на то, что под ним. Долго это продолжаться не может. Нам бы ещё Пушкина для себя открыть. И всё изменится...

© Институт динамического консерватизма

https://youtu.be/ntRD03SNTTg