Рациональное мышление и рационализация

asterrot

schegloff

"Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы... Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое-то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.

Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время доследующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожание икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.

— Я желаю мира не менее императора Александра, — начал он. — Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? — сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.

— Отступления войск за Неман, государь, — сказал Балашев.

— За Неман? — повторил Наполеон. — Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман — только за Неман? — повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.

Балашев почтительно наклонил голову.

Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Померании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.

— Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.

Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, — говорил он впоследствии."

(Лев Толстой, "Война и мир")

Дрожание моей левой икры есть великий признак - говорил единственный в мировой истории человек, которому удалось на протяжении одной жизни пройти весь путь от социального низа до самых вершин Власти.
Отчего же?
Оттого, что это контакт, информационный канал, прямая связь с богозверями Бессознательного, серьезными тварями, способными при благоприятных условиях вознести человека из грязи в князи.

Астеррот предпочитает думать, что очеловечивание безличных сил - это такой хитрый приём рационального мышления, позволяющий нам подчинить рациональному контролю таящиеся в бессознательном иррациональные силы. Но на самом деле Астеррот таким образом рационализирует свой собственный способ контакта с Бессознательным. Притворяется, что у него всё под контролем. И это нормально.

Рационализация - это нормальный подход любого адепта рационального мышления. Притвориться, что всё под контролем - это само по себе уже в какой-то мере взять ситуацию под контроль. Это работающий приём.  А что это немного нечестно по отношению к почтеннейшей публике - ну так ведь у адептов и должны быть какие-то секреты мастерства, иначе чем они лучше тех, кто внимает им, пока они вещают ex cathedra?! Зрители там внизу должны верить адепту, что он и вправду с самого начала так и задумал, что дрожание его икры является частью его собственного великого Хитрого Плана.

Искусство быть гением заключается в том, чтобы присвоить себе, своему рациональному уму ту честь и те заслуги, которые в действительности (как знает любой гений) ему совсем не принадлежат, а являются даром судьбы, даром богов, гениев или демонов Бессознательного, по какой-то таинственной причине выбравших икру данного конкретного человека в качестве канала связи со здешним миром.

Древние греки были честнее. Сократ не говорил "я гений", он говорил "у меня гений".
Иррациональность эпохи рационализма состоит в том, что люди этой эпохи боятся быть честными даже с собой, не говоря уже о публике. И это плохо. Потому что искусство быть художником заключается в предельной - нет, беспредельной честности. Резать правду матку, какой бы она ни была. Отказавшись от этой беспредельности, художник передает быть художником и становится лидером какого-нибудь движения. Стоит ли оно того? Не знаю, не уверен. Да и не моё это дело.