"Житейские воззрения кота Мурра" часто считают обличением филистерства, в русской традиции обывательства. Мурр - воплощение такого обывателя с маслянистымми глазками. Он противостоит капельмейстеру Иоганнесу Крейслеру, человеку, поднявшемуся над обыденностью. В общем все как бы понятно... И в среде наших интеллектуальных обывателей, причисляющих себя к думающему классу, все обстоит именно так.
Фишка тут в том, что листки из автобиографии Иоганнеса Крейслера попали в рассуждения ученого кота вовсе не только потому, что он употреблял их на просушку своих писаний. Фишка в том, что сам Мурр есть некое кошачее подобие Крейслера, пусть и несколько карикатурное. И, как и Крейслер в мире людей, Мурр противостоит миру кошачих филистеров. Мурр такой же энтузиаст как и Крейслер. Счет в романе получается не 1+1, а 2+2 - мир энтузиастов и филистеров среди людей и мир энтузиастов и филистеров среди кошек. Довольно забавная игра. Совсем в манере Калло.
Но ключевой момент для понимания романа, что и делает его великим романом, а не некоей забавой и шуткой мастера - монолог советницы Бенцон:
"Маэстро, — глухо произнесла Бенцон, — горячность, с которой ты защищаешь своего друга, завела тебя слишком далеко. Ты хотел меня уязвить? Что ж, это тебе удалось, ты разбудил во мне мысли, спавшие уже давно-давно. Ты говоришь, оледенело мое сердце? А знаешь ли ты, слышало ли оно когда-нибудь приветливый голос любви и не нашла ли я утешенье и покой только в тех условностях, что так презирал необузданный Крейслер? И не думаешь ли ты, старик, тоже испытавший немало страданий, что стремление возвыситься над этими условностями и приобщиться к мировому духу, обманывая самого себя, — опасная игра? Я знаю, холодной и бездушной прозой во плоти бранит меня Крейслер, и ты только повторяешь его мысли, называя меня оледеневшей; но проникали ли вы когда-нибудь сквозь этот лед, который уже издавна стал для меня защитным панцирем? Для мужчин в любви не вся жизнь, это лишь ее вершина, откуда еще ведут вниз надежные пути; для нас же высший миг озаренья, пробуждающий нас к жизни и определяющий весь смысл ее, — это миг первой любви. И захочет враждебный рок отравить этот миг — вся жизнь слабой женщины погублена, и она обречена на безотрадное прозябание; но женщина, более сильная духом, превозмогает себя и как раз в обыденных житейских условиях обретает новое равновесие, дарующее ей мир и покой. Дай мне сказать тебе все, старик, — здесь, в ночном мраке, поглощающем мои признанья, дай мне сказать тебе все! Когда пришел тот миг моей жизни, когда я увидела того, кто зажег во мне пыл самой глубокой любви, на какую только способно женское сердце, — я стояла перед алтарем с тем самым Бенцоном, который потом стал мне лучшим мужем на свете. Полное его ничтожество дало мне все, чего только я могла желать, — покойную жизнь, и никогда ни одна жалоба, ни один упрек не вырвались из моих уст. Я ограничивала себя сферой обыденного, и если даже в этой сфере случалось нечто, увлекавшее меня в сторону, если некоторые свои поступки, которые можно счесть недозволенными, я оправдываю лишь случайным стечением обстоятельств, то осуждать меня вправе лишь та женщина, которая, как я, прошла до конца тернистый путь, ведущий к отреченью от всякого более высокого счастья — пусть оно только сладостное мечтанье. Со мною познакомился князь Ириней. Но я умолчу о том, что давно уже прошло; только о настоящем может идти речь. Я позволила тебе заглянуть в мою душу, маэстро Абрагам. Ты знаешь теперь, почему я опасаюсь вторжения всего чуждого, всякого необычного начала в события, здесь происходящие. Моя собственная судьба в те роковые часы моей жизни встает передо мной как глумливый, предостерегающий призрак. Я обязана спасти тех, кто мне дорог; мой план готов. Маэстро Абрагам, не становитесь мне поперек дороги, если же вы хотите бороться со мной, то остерегайтесь, как бы я не раскрыла все ваши хитрые фокусы!"
Т.е. самая отъявленная филистерша романа оказывается на поверку тоже в рядах энтузиастов, только она не показывает это, скрывая свои настоящие чувства за панцирем льда. Т.е. среди людей любой филистер может обернуться энтузиастом, как Мурр, филистер по самой природе кошачей, на поверку оказывается в рядах энтузиастов, используя впрочем, автобиографию Крейслера для просушки своего труда. Но ведь и история Крейслера до нас дошла потому, что филистерствуя, энтузиаст Мурр употреблял листы из нее для таких прозаических целей...
Опять-таки: все в манере Калло.
