papa_gen (papa_gen) wrote,
papa_gen
papa_gen

This journal has been placed in memorial status. New entries cannot be posted to it.

Лунная притча № 20. Как кот Василий семейные узы укреплял



Я Витю знал, я Вите верил,
Но как-то будучи в гостях,
Украл я ложечку у Вити,
А дома разглядел — моя!
Народное


Орест Несторович Хильдебранд-Пошехонский, господин сорока лет со здоровым румянцем на щеках и бритым затылком, ни в какие инфернальные путешествия не стремился. Он ел котлету по-киевски в вагон-ресторане поезда Санкт-Петербург-Самара. От поедаемой с аппетитом котлеты губы Пошехонского были ярко-пунцовыми, а лицо лоснилось довольством от жизни, чему не мало способствовал графинчик с коньяком, из которого Орест Несторович наливал в небольшую стопочку живительную влагу.

Есть такой тип людей, что едят так, что и не смотрел бы вовсе — все настроение испортят и аппетит отобьют, а есть и такие, что только бы и смотрел умильно, как они едят: как поддевают деликатно вилочкой рыжик, как испивают стопочку, при том на их лице происходит такое представление, что живо видишь, как содержимое чарочки, орошая рот и омывая вкусовые железы, устремляется в самые глубины их естества, распространяясь потом по членам, насыщая их и питая. Так и хочется порой причмокнуть или крякнуть от удовольствия, видя, как эти господа едят котлету или щи с разваристой, изобильной мозгами говяжьей костью. Век бы глядел и учился искусству жить!

Орест Несторович был из этого числа. Сам процесс принятия пищи в его исполнении был священнодействием и говорил не только о его достатке и зажиточности, но и о привычке вкушать пищу добротную и домашнюю, что неизбежно требовало наличия любящей и заботливой супруги, а равно и отпрысков в известном числе.

То есть Хильдебранд являл собой образчик крепкого семьянина и крепкого хозяйственника в одном лице. Последнее, впрочем, в наши времена почти всегда тождественно аферисту крупчатого помола. Хильдебранд им и был. В Самару его позвала совсем не любовь к путешествию и туризму, его призвали исключительно дела корыстного и отчасти коррупционного свойства.

Покончивши с котлетою, Пошехонский уже было хотел приступить к порционным лисичкам в сметане и с сырной корочкой, но, видно, он задумался о том, что нитками, смоченными в керосине можно распилить бутылку. Или его поразило заявление доброго доктора Спока о том, что кожа на голове грудного младенца по прочности не уступает брезенту. А то наступил момент медитаций о чем-то вечном, например, о всегда поражавшем его умении москвичей сделать всего за два дня из клуба пенсионеров Содом с Гоморрою, не вывозя его обитателей. Эта мимолетная задумчивость и поставила колесницу души Ореста Несторовича на дороженьку, что и привела его к неизбежному.

Очнувшись от раздумий Хильдебрандт вдруг обнаружил, что напротив него сидит пара, вероятнее всего, семейная. Хлипкого вида гражданин с очками и следами интеллекта на лице и гражданка, одетая в трикотажное цветастое платье шестьдесят восьмого размера в обтяжку .

– Здарсте, — машинально сказал Пошехонский.

Новые соседи по столику откликнулись по разному. Хлипкий телом муж кивнул, а властная по виду жена попыталась изобразить на своем лице улыбку. Было видно, что оба они редкие гости в ресторанах, даже в ресторане на колесах. Орест почувствовал, что у него начинает портится аппетит. Особо прискорбно на аппетит влияла дама. Стремясь поддержать себя в тонусе, он налил коньяк в большую рюмку и выпил ее залпом. Тут же приступив к поединию лисичек.

Впрочем, тетя в трикотажном платье не долго отравляла ему настроение — она увидела какую-то свою подругу и пересела к ее столику, оставив своего вассала сидеть с Хильдебрандтом. Официантка довольно быстро принесла соседу номерной заказ из солянки и вечного ромштекса с картофельным пюре. Напитков не было. Хильдебраднт понял, что у соседа «с собой». Пошехонского словно подколдунок какой дернул, и он заказал еще графинчик коньяку, грибочки, карасей в сметане, бутерброды с икрой и почему-то салат «Оливье».

Графинчик, бутерброды и салат принесли быстро, их всегда приносят быстро. Пошехонский налил вновь полную стопку, разом выпил ее и с нескрываемым удовольствием закусил бутербродом. Сосед, видя такое роскошное поглощение пищи, аж сглотнул.

– Позвольте вас угостить? – вторгся он угодливо в приватное пространство Ореста, поднося к стопке Хильдебрандта бутылку водки.

– Отчего же нет? – ответил махровый аферист, в свою очередь налив из своего графинчика полную стопку коньяку соседушке.

На четвертой рюмке полубрудершафта, они были хорошими знакомыми. Орест знал, что Коля — врач-анестезиолог и едет с женой на пятую по счету свадьбу старшего брата. После шестой стопки врач стал рассказывать анекдоты из личной практики, от которых у обычного человека заледенела бы кровь, а волосы во всех местах встали дыбом. На восьмой рюмке анестезиолог признался, что любимыми его занятиями являются ночная рыбалка с русалками и плавание голым в пруду. Пошехонский отчетливо понял, что жена врача бьет, но он про это не догадывается.

Пошехонскому стало жаль анестезиолога, и он даже хотел встать и поколотить жену Коли, но подошла официантка и спасла Хильдебрандта от кутузки, а гражданку в цветастом платье от побоев.

— Что-нибудь еще будете? — спросила она строгим тоном, намекавшим больше не на продолжение застолья, а на то, что «уже пора».

— Буду! — кивнул Орест. — Девушка, принесите мне еще бутылку коньяку, два апельсина и счет. Бутылку и апельсины возьму с собой.

Довольно быстро добравшись до купе, Несторович обнаружил, что столик накрыт к ужину дежурным набором российского путешественника: вареная кура, яйца, палка сырокопченой колбасы, помидоры, два огурца и пучок зеленого лука, исключение составлял только боезапас — вместо водки или коньку красовалась зеленая бутылка с загадочным для русского духа названием «Pisco». Спустя минуту появился и хилдебрандтов попутчик.

— Витя, — представился он и, увидев у Пошехонского бутылку коньяку, добавил: Не присоединитесь?

Пошехонский сыто икнул и, замотав головой, ответил в том духе, что он только что из ресторана, но пару рюмашек для знакомства принять готов.

— Пару так пару, — ответил Витя, сел за столик и проворно разлил в два пластиковых стаканчика по, как он выразился, «порцаечке лекарственной».

На пятой рюмке Орест узнал, что Витя секретный физик, причастный к борождению пространства и времени. Потом пошли жизненные истории о нравах, царящих в семьях космонавтов, пока те летают и бороздят. На десятой рюмке Витя сделал таинственные глаза и жутким шепотом сообщил ошеломленному Пошехонскому:

— Никому не говорил, а тебе, - они уже перешли на «ты», — скажу, потому что ты человек хороший. Если запускать ракеты в космос из Австралии, то никакого горючего не нужно.

— То есть как? — удивился Хильдебрандт.

— А вот так: отвязываем тесемки, что держат ракету на старте, и она сама падает в космос! Но ты никому не говори, это пока страшная государственная тайна.

— И как долго молчать? — испуганно спросил физика Пошехонский.

— Про что?

— Про запуск такой ракеты.

— Пока не захватим Австралию с ее аборигенами, — еще более жутко прошептал Витя, и патетически воскликнул — вот уж тогда мы захватим космос и всем покажем!

— Что?! Что покажем?! — ужаснулся Орест, смутно понимая, что сейчас может начаться непотребство.

— Все покажем, пусть все смотрят! — прокричал космолог и стал так воодушевленно расстегивать на себе рубашку, что с нее аж пуговицы посыпались.

Хильдебрандт сам не понимал, как с помощью полстакана коньяку влитого чуть не силком в секретного физика ему удалось остановить демонстрацию вагону и миру мужского срама. Но физика стало тянуть на пророчества:

— Никогда! Слышишь, Орест, никогда не клади ветчину в морозилку! — начал вещать он с подвыванием, размахивая куском ветчины, — Так нельзя, пойми! Вода замерзает и разрывает нежную структуру ветчины, калечит ее... Ты семейный, Орест, ты обязан это понять.

Провещевав это, Витя вдруг закатил глаза, словно на него излиялся свет неземной, и он вошел в тонкие миры, а потом с размаху уткнулся лицом в горку нарезанной ветчины, лежавшей на газете, служившей одновременно и прибором и скатертью, уснул и захрапел.

Орест понял, что его нещадно обманули, ведь он хотел начать читку романа, что писал укромно уже третий год. Роман был исторический, про Шерлока Холмса и его друзей, перебравшихся в начале двадцатого века по разным причинам на жительство в Россию. Холмс назывался в романе на старый манер Гольмзом. Это придавало, как полагал Пошехонский, нотки правдивости повествованию.

Гольмз, пустив корни в России, быстро стал статским советником, принял православие, а фамилию сменил на Гольмзова. Должность его предполагала борьбу с террористами, но основное время он посвящал склокам со статским советником Фуфлориным, родившимся при загадочных обстоятельствах в грузинских горах и бывшим, как считал Гольмзов, агентом германской разведки.

Еще в романе был доктор Ватсон, совершавший по заданию бельгийского генштаба экспедицию по монгольским степям на сером в яблоках донском жеребце Розенбоме. Жеребец был выучен говорить одну фразу: «Не бей меня, ведь мне же больно». Но главным персонажем романа был инспектор Лейстред, посланный британской короной шпионить на Дон.

Там Лейстред быстро влюбился в девушку Надю, оженился на ней, а потом, явившись с повинной русскому правительству, был оным правительством отпущен, открыл придорожную точку общепита, именуемую трактир «Паб», где стал распивочно и на вынос торговать водкою и напитком, что условно можно считать пивом.

Надя варила ему борщ, пекла огромные пироги с кислой капустою и рожала мясистых детей. А он обычно вместе со своей таксою сидел в трактире на хозяйском месте и ел пирог, обтираючи маслянистые руки то об алую шелковую косоворотку, пошитую из материи, присланной по оказии Ватсоном, то об штаны в синюю полоску, а то и об облезлую от старости таксу. Периодически к нему подбегали лейстрейдята и противными голосами канючили:

— Фазер, дай пирога!

Некоторые при этом добавляли любезному папеньке:

— А то укушу.

Лейстред, вздыхал, отламывал край пирога и кидал его чадушке, приговаривая с английским акцентом:

— Чтоб ти подавилсья!

Но лейстрейдята почему-то не соблюдали отечекую волю и не давились. Наоборот становились только еще мясистей и увеличивались в числе неимоверно. Все шло к тому, что они должны были заполонить собою весь мир. И это был бы дивный новый мир!

Последний раз Орест читал свой роман на далеком и теплом острове, где его соседями оказалась семейная пара из Мариуполя. Терзал он их три дня, на четвертый пара съехала — то ли срок вышел, то ли еще какая причина. С тех пор были написаны еще три главы, и Хилдебрандт лихорадочно искал новую жертву.

И тут такой облом — потенциальный слушатель заснул перед самым началом сеанса! Писатель уже хотел начать будить попутчика, а коли тот добром просыпаться не будет, то и надавать тумаков. Но тут дверь купе распахнулась, и на пороге, словно внезапный Гитлер, оказался человек в штатском. По пронзительному зраку и выправке Пошехонский понял, что это полиционер.

Пошехонский отпрянул от Вити и пролепетал что-то извиняющимся голосом. Обладатель ярых очей никак на это не отреагировал, а вошел уверенно в купе и, отодвинув Пошехонского словно табуретку, взял секретного физика за шкирку и произнес суровым и справедливым баритоном:

— Бисквит, вставай! Вставай, тебе говорю! Откатался. Теперь посидишь.

Разбудить пьяного трудно, но полиционер был настойчив и бодр.

— Чего? Куда? — забормотал Бисквит.

В купе вошли еще двое штатских, угрюмых как покупные пельмени. Набились и понятые, люди мужского и женского рода, одетые в привычные поездные одежды — спортивные трико с пузырями на коленках и тапочки. Пошехонский испуганно забился на свое место, глядя на происходящее непонимающим взором и забавно икая, будто разбуженный домовой.

Угрюмые пельмени споро вытащили чемодан Вити и открыли его. Сверху лежал заветный ноутбук Пошехонского с последними главами его гениального романа. Увидев его, Орест заикал пуще прежнего, вскочил с лежанки и распихал понятых... Но могучая рука Гитлера не дала совершиться самосуду.

— Ваш? — спросил Гитлер, глядя на Хильдебрандта пристально и не мигая.

— Мой, — ответил Орест, выдохнув, — и запонки тоже мои, и фотоаппарат мой, и бритва моя.

— Вам выдадут, гражданин Хильдебрандт.

— Когда?

— Протокол составим и вернем. Вам, кстати, причитается премия — за помощь органам. Не знали, как и быть — он же вооружен, а вы его опоили. Обездвижили, можно сказать.

Бисквит, он же Виктор Анемподистов, оказался знатным крадуном, умудрившимся обнести два мягких вагона. Даже бутылка Pisco и закуска были им украдены и опознаны владельцами.

Через два месяца Ореста повесткою вызвали в полицию, где в торжественной обстановке вручили часы и грамоту. «За содействие в поимке особо опасного преступника», — как было сказано в ней. Эту почетную грамоту, повешенную в особой рамочке над обеденным столом, очень любит разглядывать кот Василий. Такой большой и пушистый.

С этим котом недавно приключился весьма нравоучительный для пылкого юношества случай.

Орест Несторович как-то сидел на кухне и работал над своими коррупционными делами. Бумаги всякие выправлял, договоры готовил, наводил справки, злоумышлял новую аферу, короче. И заработался аж до полвторого ночи. И тут на кухню заходит его жена и говорит досадливо и громко:

— Я замужняя женщина! Я не должна, я не хочу, и я не буду спать одна!

Сказавши это, она стащила за шкирку кота Василия, сладко спавшего на холодильнике, взяла его подмышку и ушла с гордым видом в спальню. Пришлось почетному бригадмильцу плестись за нею.

Вот такая во всех смыслах высокоморальная и нравственно-возвышенная для пылкого юношества история произошла с котом Василием, живущим на правах приживалы в доме знатного афериста Ореста Несторовича Хильдебрандт-Пошехонского.
Tags: Лунные притчи
Штой-то мне подсказывает, что притча явно автобиографическая.
Что-то как-то. Жизнь куда круче любой буйной фантазии. Так что я обычно рассказываю жизненное. Режу правду-матку напропалую.
Всё верно, товарищи! Жизнь опережает мечту! (С. Довлатов)

А так - слог фееричный.
Зардевшись румянцем и водя ножкою

Спасибо!
Краснеть не надо! Мастер слова - горящ взором пламенным, силою убеждения валит угрюмков в дали поганыя, и вообще.
Пасибки!
прекрасно!
Спасибо!

Deleted comment

Орест Несторович очень хорош, за что только аферистом прозвали? Вначале подумалось - неужели из Гоголя отрывочек? Прям как в "Женитьбе": «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколь-нибудь развязанное, какая у Балтазара Балтазаровича, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича — я бы тогда тотчас же решилась. А теперь — поди подумай!»
:)))

Спасибо!
Такое же проникновение в образ нахожу у Мирослава Бакулина, тюменского "городского сумасшедшего": http://habanerra.livejournal.com/103658.html
:)))

Но я, замечу, пока в сумасшедшие не стремлюсь.
В наше время серьезные вещи могут говорить только юродивые. Кстати, помнится Вы говорили, что наверняка знаете, что зимние игры в Сочи финансируются только за счет бюджета. Так вот, неделю назад бывший губернатор Чукотки, о ныне британский подданный Рома, лично осматривал строящуюся им гостиницу для журналистов.
Это его фирма строит, но не на его деньги. А юродивым быть я как-то обожду...

В общем, читайте мои притчи!
Наконец-то! Заждались!
шаркая ножками из стороны в сторону

Вот... :)))
Смех сквозь слёзы! Чуть кофиём не подавимшись. Ну так же нельзя, воля Ваша!
Спасибо!
Сбилась со счёту выпитое подсчитывать. Одно ясно - могуч Орест Несторович выпить!
Ой, могуч!
Главное, о делах при этом при всём не забывает!
:)
И это самое главное! Как говорил дедушка Крылов: "По мне так пей, но дело разумей!" И пить стоит токмо отдыху для, а не так, чтобы кажинный день. Тако мыслю. :)))
Да, жизненная притча получилась. Поучительная для пылкого юношества. Прочитал с удовольствием. "Фазер, дай пирога, а то укушу!" запомнить надо. :)
:)))

Спасибо!
**о всегда поражавшем его умении москвичей сделать всего за два дня из клуба пенсионеров Содом с Гоморрою, не вывозя его обитателей** - мон шер, так нельзя:))) Соседи сейчас вызовут пилицию на мой гомерический смехЪ;))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))
Спасибо!!!
Издали бы притчи отдельной книгой-то, а, мон шер?
;)