Притча тридцать седьмая. Как известный полиционер Виктор Сергеевич служил офицером в армии: papa_gen

Прогресс неумолим и шествует семимильными шагами. Давно ли мы жили в лесах и на горах, влача бессмысленное и дикое существование? Будто варвары какие, ходили до ветру в поля и подтирались там чем придется: лопухом ли, а нет лопуха, так еще чем таким, что под руку подвернется. Сморкались, страшно сказать, в рукава и подолы.

Ныне же, оставивши варварство, в подолы и рукава более не сморкаемся, но понастроивши ракет, покоряем космос. Скоро даже на Марс за чем-то полетим. Зачем, правда, не знаю, но полетим. Бумагу туалетную опять же в галантерейных видах изобрели. И даже, благодаря британским ученым, этим просветителям рода человеческого, знаем ее главный недостаток – она всегда кончается в самый неподходящий момент, что служит неиссякаемым источником веселых розыгрышей, шуток и задорного смеха.

Пойдет человек в нужной чулан, обстряпает там свои дела, а бумага-то и кончилась… И стоит он со спущенными штанами, тупо глядючи на веревочку, где еще минуту назад вроде висел целый рулон вожделенного изобретения цивилизации. Согласитесь, есть во всем этом некий укор современной науке. Темную материю открывают, в черные дыры почти залезли, нет, чтобы рулон бесконечной туалетной бумаги изобрести. А, кажись, сами должны понимать: институты вовсю работают, унитазы в них призывно журчат, а бумаги-то и нету! Нету бумаги, вся вышла. Прямо, как далекий предок, лопух употребляй, а потом проникай в тайны Вселенной.

Ну, это они от высокоумия, ученые-то. А вот юристы. Уж на что, казалось бы, практическая профессия, а ведь тоже в прогресс ударились. Удариться-то ударились, но про традиции позабыли. А в юстиции без традиции никак нельзя, потому как вся юстиция и есть традиция.

Раньше оно как было? Публика в судах толпилась. У кого денег на театр нету, либо на водевили смотреть наскучило, так перся человек в суд. Иной раз и мест не хватало. В проходах стояли. Опять же и буфет в суде был. В антракте можно было котлетку перехватить, стопку водки тяпнуть. Чем не театр?

Да и ответчикам попроще как-то было, душевней, я бы сказал. Проиграет человек суд, в петлю лезть впору, а пойдет в буфет, да выпьет там вкусной и питательной водочки, конфеткой опять же закусит, и полегчает у него на душе. И в петлю уже лезть не хочется. Да и к чему лезть, коли в жизни столько всего прекрасного: водочка, например, конфетка, вчерашний бутерброд с икрой опять же? Некоторые ответчики в давешние времена в этих буфетах столь яро жизнелюбию предавались, что так и повисали на плечах судебных ярыжек с недоеденною котлетою, когда те приходили до них стребовать, что по суду положено.

Теперь все не так. Упитанные государственные женщины в черных балахонах выносят приговоры, а на сами заседания и не попадешь так просто с улицы. Строгие тетеньки в погонах пускают только по предъявлению пачпортных книжек, внимательно вчитываясь и пытаясь наманекюренным ноготочком отковырять вклеенные туда фотографические карточки. Прямо неловко себя ощущаешь, рецидивистом каким, чьи плечи украшают купола без счету. Да и буфеты в судах отменили. А какой суд без буфету? Пошлость сплошная. И не пообедаешь толком.

А я по обыкновению своему к процедуре обеда отношусь серьезно, почитая его первейшим делом любого дня. Ведь что такое современный человек, как не преступник веками заведенных обычаев и устоев? Вот возьмем к примеру обед. Разве не есть он высшая точка, кульминация, я бы сказал, всякого дня? Момент, ради которого человек собственно и труждается в поте лица своего. Так уважь ты труды свои, насладись ими, взираючи на трапезу, уставленную тем, что ты сам умением ли, хитростью, иногда и обманом, добыл для ее украшения и насыщения твоего желудка.

Сядь за трапезу неспешно, благословясь, и благомысленно предайся ей. Ведь такие перспективы откроются, о которых и не подозревал никогда! Каждый кусок, надлежащим образом прожеванный, не только питает организм, давая ему силы для трудоробной жизни, но и несет изрядную долю пищи для ума проницательного. Тогда и обед превращается из обыкновенного процесса брюхонасыщения в процесс познания мира, становится пиршеством духа.

Что такое, например, семга? Рассмотрим ее попристальней, не только с точки зрения диетологической и гастрономической – с ними все понятно. Вот давайте рассмотрим ее как феномен, как некий предмет в себе. Рассмотрим не просто так, тупо помышляя, как бы съесть ее побольше да побыстрее, а рассмотрим ее суть, экзистенцию, надмирную значимость. Взглянем зорким оком на ее розоватую с белыми прожилками мякоть. Ведь и не мясо это вовсе, а жизнь наша, во всем ее кипучем и причудливом многоообразии. Как те прожилки, что подобно лучам света, струятся по лежащему поверх ломтя хлеба толстому куску этой рыбы.

Но современный человек, привыкший все делать набегу, и обедает набегу, торопливо и не разжевывая, проглатывает куски пищи, обильно посыпая стол крошками, запивает раствором химических реактивов и несется куда-то дальше. А к чему? К чему такой обед, коли от него больше вреда, нежели пользы? Не могу уразуметь этого...

Правда, не могу уразуметь и упитанность служительниц Фемиды. Как так у них получается: буфета нет, а упитанность есть? Загадка натуры, не иначе.

Впрочем, некоторые вольнодумцы говорят, что гражданки-судьи носят еду из дома с собой в особливых контейнерах, но я полагаю это клеветой. Вначале обед из контейнеров, потом вода из-под крана, а там, глядишь, дойдет и до страшного. До зажигательных плясок на столах в одних кружевных панталонах накануне 8 марта дело дойти может. Вы можете себе вообразить почтенную матрону и отправительницу правосудия, лихо исполняющую танец с шестом, под хлопки лоснящихся от похотливого пота судебных приставов? Я не могу! Скорее допущу, что они тайком ходят в расположенную за углом в подвальчике ресторацию, где натырканы по самым неожиданным местам мелкие лампочки, а на входе висит табличка «Мужской стриптиз».

Еще, небось, и за счет заведения питаются. А что? Чай и убыток невелик, много ли съест правосудная женщина, не бегемот все-таки. А благосклонность юстиции, она дорогого стоит. Да и потом, всегда учет съеденному вести можно. При случае пригодится. Случаи-то, они разные бывают, иногда столь фантасмагорические, что одна надежда, что и остается, так на благодарные души, что держатся на коротком поводочке, тайными записями потребленных обедов, а равно и кинематографическими свидетельствами их утех в обществе мастеров мужского стриптизу. Судья совсем не последний человек в нашем странствовании по этому замысловатому миру.

Ну, а коли в отставку гражданку-судью за дурость или еще что там спровадят, то, просуммировав съеденное, завсегда должок взад получить можно. Представить, так сказать, счетец к оплате. А чего в этом такое? Раз проку от нее уже никакого, то и неча с ней церемонится.

Вот в одном уезде, не в нашем, казус как-то произошел. Служил там на страх обывателям главным полиционером один бравый майор. Человек во всех смыслах примечательный и даже в некотором роде блистательный. Звали его Василием, отчество, правда, не сохранилось, но в местном худом народишке именовался он Василиском. И неспроста, доложу я вам! Ибо имел оный Василиск благую и непринужденную привычку заглядываться на лица обывателей, проницательно угадывая за их невинно-угодливыми улыбочками грязное мурло незаконного предпринимательства, а то и бери выше – разжигательства и сотрясения устоев.

Тут, конечно, сотрясателя волокли в кутузку, и всякий, попавший под суспицию сего доблестного мужа, знал, что надлежит принести дары покаяния. Потому многие благомысленные граждане оные дары приносили загодя, так сказать, во избежание, дабы не оказаться еще одним действующим лицом в той бесконечно развивающейся уголовной драме, что творил Василиск во вверенном ему уезде. Но однажды случилось низвержение Василиска, что послужило обывателям поводом для духовных упражнений на извечную тему: «Судьба играет человеком».

Напротив его конторы благочиния располагалась харчевня «Али-Баба». И завел бравый майор себе за правило ходить в «Али-Бабу» обедать. Иной раз и водочки для аппетиту выпьет, а то и куртуазии предастся.

Нонче без куртуазии никак. Даже совсем погано нонче без романтики и куртуазии. Тем более, что в «Али-Бабе» имелась некая пещера, грот некий, альков, я бы сказал, именуемый для приличия «комната отдыха». Пансионат, можно сказать, где утомленный страж благочиния мог предать себя заботам местных цирцей, окунувшись по самую макушку в пучину самого утонченного сластолюбия. Кто может упрекнуть его в этом, человека, что неусыпно хранил покой граждан на вверенной ему от вышнего начальства территории?

И вот как-то в середине жаркого лета Василиск отправился в «Али-Бабу» за очередной порцией услады. Чем он там занимался, я, мой любезный читатель, опущу, ибо нисколько не хочу ограничивать разгул твоей фантазии, но Василиску не хватило горючего, т.е. водки. За нею он и пошел в ресторанный зал. Пошел в чем был, то есть в одном носке и несколько криво сидящих плавках, взятых напрокат у одной из обольститеьниц. При этом ежесекундно икал.

А в это время в «Али-Бабе» происходило обслуживание туристов, что приехали подивиться на место, где один наш великий классик назначил дуэль другому нашему великому классику. Дуэль, правда, не состоялась, но туристы иногда туда на автобусах ездили и кормились после экскурсии обычно в «Али-Бабе». И натуральным образом этим людям, не привыкшим к провинциальным обыкновениям, явление икающего главного полиционера в одном носке и дамских с завязочками стрингах, из которых так и норовило выскочить майорово естество, было несколько в диковинку.

Конечно, со стороны столичного бомонда поднялся страшный визг, и даже один толстый гражданин, потом оказавшийся заместителем гендиректора одного кредитного учреждения, патетически воскликнул:

– Извольте выйти вон!

На что Василиск, икая заявил, что это гражданин счас сам выйдет вон, а будет дальше возбухать, схлопочет за сопротивление. Тут сразу визги перешли в вопль, и одна дама назвала майора хамом и пригрозила вызовом полиции. Майор же сказал, что она, точнее он уже здесь, и сейчас тетя отправится на пятнадцать суток, а вместе с нею и вся тургруппа. Вопль литературных паломников перешел в лай, и тут Василиск, вероятно, желая пресечь смуту на корню и показать, кто тут хозяин, заявил громко, что он их всех вертел «на приборе» и в доказательство своих слов забрался на стол и стал оттуда, подобно брюссельскому Пису, орошать ресторанный зал. Зал погрузился в тишину, а Василиск соскочил со стола, взял в баре две бутылки водки и удалился в пещеру наслаждений.

Прошло два месяца, все уже и думать забыли об этом мелком эпизоде – эка, мол, невидаль, но вдруг Василиска вызвало начальство в губернский град. Оказалось, что один из пилигримов снял этот примечательный казус на камеру своего мобильника, да и выложил ролик в бескрайние просторы электрического интернета. Еще и ссылку на это непотребство в самые высшие сферы послал. Особенно художественно у неизвестного документалиста вышла сцена орошения ресторанного зала.

В общем, начальство, сурово насупив бровь, отправило Василиска от греха подальше в отставку. И не успел понурый майор добраться до своего городочка, как его уже ждал гонец из «Али-Бабы» со счетом за все те завтраки, обеды, ужины и пользования «пансионатом», что накопилось за три года его службы. По итогу набежало аж на полтора миллиона рублей. И как они только прознали, зачем его в губернию вызвали? Загадка, впрочем, мир не без добрых людей, а земля слухами полнится.

Так, что и с судьи, что в отставку отправлена, тоже деньгу взад стребовать можно.

Поучительную во всех смыслах историю про Василиска рассказал мне видный деятель правоохраны Виктор Сергеевич. С ним весьма поучительный для пылкого юношества казус произошел.

Было это давно, в годы его армейской службы, когда в армии еще были политработники. И не сложились как-то у Виктора Сергеича отношения с замполитом части. Тот паразит его поедом ел, а потом и вовсе добился перевода будущего полиционерского полковника в другую часть. А в армии завсегда так: ешь своего ближнего, а то придет дальний и съест вас обоих.

Перед переводом Виктору Сергеичу было нужно заполнить обходной лист, то есть проставить кучу всяких отметок, типа «сдал-принял». В первую очередь сдал он табельное оружие, а обходной лист для удобства положил в кобуру. К замполиту за подписью ему идти, естественно, не очень хотелось, но было надо, поэтому решено было оставить замполита «на потом».

Два дня Виктор Сергеич слонялся по части, получая нужные закорючки. И вот настал финал истории. В кабинете замполита, пившего чай с печеньем, открывается дверь и на пороге появляется лейтенант с мрачнейшей рожей. Произносится фраза, достойная Шекспира: «Ты у меня последний остался», а рука лейтенанта тянется к кобуре, в которой лежал пресловутый «бегунок».

Замполит на мгновение впадает в состояние столбняка, а потом вскакивает с кресла и с воплем: «Убивают!» выпрыгивает в окно кабинета. Между прочим, с третьего этажа! Понятно, что ломает себе ребро и ногу. В итоге после возвращения из госпиталя пришлось переводиться в другую часть и замполиту, не вынесшему всеобщих насмешек.

Вот такой душеполезный и во всех смыслах нравоучительный для пылкого юношества казус произошел в молодости с видным деятелем правоохраны Виктором Сергеевичем.