Мои явления народу, сиречь процессии, и без того бывшие прекрасными, постепенно восходят в великолепие, обретая изящную пышность и блеск, спорящий с самим Светилом, иже благосклонно проливает лучи своя на сущие на планиде нашей народы и племена разнообразныя.
Сегодня все сошлось особливо удачно. После обеда, надев по такому случаю шапку железну, отделанную сребропозлащенным лавровым венком и изукрашенную обрамленными каменьями цены не малой едалями, иже изображают в разнообразных величественных позициях предков, застигнутых за свершением фуроров и триумфов всяческих, выслал, благословясь, вперед гайдуков. Оныя гайдуки с лицами веселыми и очами ярыми, выскочивши из ворот, с задорным посвистом полетели вскачь средь бездумно шатавшихся обывателей. Кого и плеточкой взогрели, кому-то по чоботу копытцем удалой лошадки проехали: "Не зевай, неледя!"
Потом пошли севрюги в тулупах, расшитых серебряными усами разнообразно, не без причуды. Эти, знамо дело, с личинами злыми и взором безумным, идущим из-под смушковых шапок, батогами водворяли в публике любовь к порядку и влечение к благочинию. За оными были уже сердюки с мясистыми в складку затылками и насупленными плотными лицами и, понятно, очами, исполненными сердитости. Сердюки никого не били, яко взором своим могут ввести в оцепенение не токмо обывателя, но и лося, ненароком и по неведению забредшего в наши палестины.
За ними шли исполненные важности рынды с лицами дебелыми и взорами бездумными. Потом шли особы придворныя обоего пола. Под конец в нарочитых златых креслах старой работы несли меня.
Посильно подавал знаки одобрения, помахивая изредка и устало рукою и делая народишку плезиры улыбкою, особливо отмечая девиц и дам, посылая оным воздушны поцелуи. Наконец, добрели до площади, идеже и было продолжено действо, устроенное по случаю поднесения мною местному обществу трех бочек с пивом, два года простоявших на заднем дворе и счастливой оказией обнаруженных позавчера. Бочки оныя уже почали трещать и грозили взрывом. Так что благорассудил отдать их мещанам и мещанкам, дабы те потребили сей дивный напиток, поминаючи меня добрым словом. Нужно, нужно людям и праздник иногда устраивать, не все же им рЭпу растить, надо когда-то и отвлечься - дать роздых уставшим членам и расширить личностные горизонты.
Вначале сказал речь, спичь некий на темы санкций и происков. Дошел до такой степени изящного витийства, что взопрел даже. Многие плакали и даже навзрыд. Сменивши рубашку, приступил к раздачи наград. Пожимал руки и выдавал леденцовые свистульки на свекольном цвету. Смотрел при этом проницательно-сурово, на три метра вглубь, показуя, яко время баловства прошло и нужно готовиться к сдаче нормативов, обаче ободрял при этом улыбкою не без любезности и приятной благосклонности. Дамскому полу выдавал помимо свистулек сатиновые платки с моею парсуною и надписью симпатическими чернилами, где и когда им надлежит быть для совместного изучения творческого наследия философа из немцев Хайдеггера.
Под конец, уставши, сложил руки на животе и велел нести себя в резиденцию пить марциальную воду и думать о великом. На удалении некоем слышал дикие вопли, идущие от бочек: "Больше литра в одни руки не наливать!, Куда лезешь, рожа?!" - но ни разу не оборатился. Да и к чему?
