В смысле, честь жаждала? Интересно. Это калька с французского? А где такое по-французски попадается?

А почему? Я поискал в интернете. Нашел именно жажду чести. У Языкова:

Дары поэзии святой!
Уже ль вы были сновиденье?
Ты, жажда чести вековой,
И ты, к высокому стремленье?

Тут имеется в виду "неувядаемая слава" примерно. Но и по-французски попробуйте поискать la soif de l'honneur - кучу найдете. У Петрарки есть сердце, жаждущее чести. Это же так понятно. Здесь кровь утоляет жажду чести, т.е., стремление сердца к чести. Тютчев ведь что говорит. Мол, я не знаю, кто там был прав, а кто виноват. Это отзвук того, что говорили тогда многие, мол, Пушкин не по-светски поступил, что для вызова не было основания, потому что пасквиль, мол, не был подписан и вовсе не факт, что действительно его написали Геккерны. Вот Тютчев и говорит, мол, даже если ты и был неправ перед нашим земным судом, ты - орган богов и т.д. Но при этом, у тебя знойная, африканская кровь - это ведь тоже то, что говорили тогда некоторые современники. Даже если ты вспылил не по делу, говорит Тютчев, ты был движим благородной жаждой чести. Я так понимаю это.

Господь с Вами. У Тютчева жаждет честь (сама по себе), у Языкова поэт жаждет чести (убогая банальность).

Отчего же так? На чем такое толкование основано?

На двояком значении слова "честь" - либо это доблесть (и соответственно ей, почести общества, к чему вполне можно стремиться, случай Языкова), либо - личное достоинство (которое у благородного человека имеется по определению, тут никто никуда не стремится, и, в идеале, ничего не жаждет). Но честь, как и все человеческое, не идеальна, может возжелать большего, в том числе и крови - вот об этом Тютчев и написал.
В том то и дело, что и жажда мести (кем-нибудь) как и жаждущая месть (кровожадная) - вполне законные, а потому и не интересные вещи. У Тютчева жаждет не поэт (богов орган живой - чего ему еще?), а честь, которую приходится утолять собственной кровью - самоубийством.

С тем, что речь не о славе, я согласен, я ведь об этом и пишу. Я только говорю, что жажда чести - вполне себе ходовой оборот, я его нашел в немного другом смысле у Языкова и в похожем смысле у других авторов. Вот, у Петрарки, например:

Orso, al vostro destrier si po’ ben porre
un fren, che di suo corso in dietro il volga;
ma ’l cor chi legherа che non si sciolga,
se brama onore, e ’l suo contrario aborre?

Но кто свяжет сердце так, чтобы оно не могло развязать себя, если оно жаждет чести и ненавидит ее противоположность?

На чем основано Ваше толкование, что, мол, честь жаждет крови, а не что Пушкин у Тютчева жаждет чести и эту честь утоляет собственной благородной кровью? И чем Вы объяснили бы, если Вы правы, такую несколько тяжеловесную инверсию? Почему не "И этой кровью благородной/Ты чести жажду утолил" или как-нибудь еще более понятно?

Вот страх как не люблю выспренних слов, но у Тютчева все точно. Вообще-то честь по определению не может терпеть недостатка, но Тютчеву важно показать неправедность таких желаний - да, честь жаждет, но как раз это не делает ей чести. Но честно сказать, я бы не рискнул еще использовать этот оборот.

Жажда чести!
Да, как это знакомо...