Воспользовавшись деревенскимъ уединенiемъ, дочиталъ Ортегу-и-Гассета.
А еще взялъ съ собой г–жи О. М. Гончаровой сочиненiе, которое называется «Власть традицiи и „новая Россiя“ въ литературномъ сознанiи второй половины XVIII вѣка».
Достопочтенный
ka_o какъ-то говорилъ, что у нея мысли. — Съ одной стороны, удивился новомодному искусству говорить столь немногое въ столь многихъ словахъ. Но — при общемъ обилiи словъ — нѣтъ осознанiя того, что сказанное вообще какъ-то надо аргументировать. Напр., эпосы «Плоды наукъ», «Россiяда» и «Владимиръ» выдѣляются какъ трилогiя. Почему, на какомъ основанiи? Всѣ они издавались трижды (послѣднiй — даже четырежды), сначала отдѣльно, потомъ въ рамкахъ двухтомника эпическихъ сочиненiй, потомъ въ двѣнадцатитомникѣ — и ни разу Херасковъ не проявилъ желанiя намекнуть на этотъ эпическiй циклъ, и въ двухтомникѣ собраны всѣ его четыре, а не три поэмы, и въ двѣнадцатитомникѣ малые эпосы собраны въ третьемъ томѣ, а крупные занимаютъ первыхъ два. Но если принять (какъ оно и есть), что «Чесму» Херасковъ никогда не отдѣлялъ отъ трехъ остальныхъ, то вся схема рушится, и можно выбрасывать написанное въ корзину.О «Чесмѣ» авторъ, впрочемъ, помнитъ и пишетъ: «Такое возвращенiе (т. е. намѣренiе завоевать Константинополь — A. Ph.) къ первоисточнику „вѣры“ и „русскаго царенiя“ (по Корсунской легендѣ) было восторженно оцѣнено современниками, что нашло свое отраженiе въ многочисленныхъ литературныхъ текстахъ, посвященныхъ Крымской войнѣ (Херасковъ, напримѣръ, написалъ поэму „Чесменскiй бой“)». — Событiе, которое называлось бы Крымской войной, въ исторiи Россiи произошло только одинъ разъ и много позднѣе, а Херасковъ написалъ «Чесмесскiй», а не «Чесменскiй» «бой».
Иногда возникаетъ впечатлѣнiе, что авторъ не очень понимаетъ собственныя слова. Какъ можно истолковать слѣдующiй пассажъ: «Событiйный рядъ поэмъ Хераскова связанъ съ наиболѣе актуальными для русскаго этническаго самосознанiя сюжетами и символами, подверогавшимися въ исторiи русской культуры специфической семантизацiи и мифо-легендарному истолкованiю,и въ этомъ смыслѣ особо значимымъ для автора. Въ „Россiядѣ“ онъ орiентировался не на историческую объективность, а на текстъ „Казанской исторiи“, что убѣдительно показалъ Г. З. Кунцевичъ… а также и на то смысловое пространство, которое возникаетъ въ русскомъ мышленiи о себѣ въ связи со взятiемъ Казани и отражается въ сложной символикѣ „Казанской исторiи“»? Не знаю ужъ насчетъ сложной символики (О «Казанской исторiи» отъ г–жи Гончаровой читатель не узнаетъ ничего, кромѣ того, что таковая тамъ есть, и потому принужденъ вѣрить либо не вѣрить на слово), но ядро тезиса равносильно утвержденiю: Херасковъ орiентируется не на историческую объективность, а на основной историческiй источникъ по интересующему его сюжету.
Или вотъ: «„Историческiя“ поэмы Хераскова имѣютъ однотипную структуру. Центральнымъ, на первый взглядъ, въ нихъ является нацiонально-историческiй сюжетъ: становленiе государства при Петрѣ („Плоды наукъ“), взятiе Казани („Россiяда“) или крещенiе Руси („Владимиръ возрожденный“). Однако линейность эпическаго повѣствованiя и необходимая его дистантность въ отношенiяхъ съ субъектомъ, который долженъ только владѣть объемомъ эпическаго знанiя и превратить его въ независимое отъ своей субъектности рѣчевое высказыванiе, оказывается въ поэмахъ нарушенной, что и мѣняетъ семантику ихъ основныхъ текстоустроительныхъ элементовъ. Рацiональная критика того времени, негативно оцѣнившая поэмы и опиравшаяся на классическiя правила, отчетливо показала, не осознавая того, что поэмы Хераскова — особый эстетическiй феноменъ, лишь внѣшне связанный съ нацiонально-историческимъ повѣствованiемъ». Первая поэма — дидактическая, а не историческая; «сюжета» у нея нѣтъ вовсе; что касается критики «того времени», то высказыванiй о «Владимирѣ» и «Плодахъ наукъ» нѣтъ въ принципѣ, а негативная оцѣнка «Россiады» относится къ эпохѣ, отдѣленной отъ выхода поэмы 35 годами весьма бурной литературной исторiи (среди критиковъ, которыхъ цитируетъ авторъ, только двое относятся къ категорiи «рацiоналистовъ», Мерзляковъ и совсѣмъ ужъ вторичный Давыдовъ, а Побѣдоносцевъ, которому она приписала негативную оцѣнку, и статью озаглавилъ «Заслуги Хераскова въ отечественной словесности». Авторъ пользуется позднѣйшей версiей, 1819 г., игнорируя раннюю — 1812 года).
Центральный тезисъ: «Однако поэмы Хераскова и на самомъ дѣлѣ далеки отъ традицiонной классицистической эпопеи или эпической поэмы: они строятся какъ тексты мистическiе или орiентированные на мистико-символическiе традицiи, позицiя автора въ поэмахъ отмѣчена тѣми особенностями, которые характерны именно для религiозно-мистическаго дискурса, и выступаетъ особымъ конструктомъ текста, въ которомъ авторъ становится прежде всего медiумомъ и экзегетомъ». Впослѣдствiи г–жа Гончарова будетъ весьма предусмотрительна, подробно разсматривая въ этомъ ключѣ только «Владимира» (не безъ натяжекъ — говоря о «второмъ крещенiи», она никогда не сошлется на текстъ Хераскова, который подтвердилъ бы, что крещенiе именно второе), но при этомъ (безо всякихъ основанiй и вопреки дѣйствительному положенiю) говоря, что въ «Плодахъ…» и «Россiадѣ» дѣло обстоитъ аналогично. Однако стоило бы все-таки ей прочесть подрядъ Лукана, Тассо и «Генрiаду», чтобы понять — насколько гибко эпическая форма способна воспринять самое различное философское содержанiе и насколько безсмысленно въ связи съ этимъ само ея противопоставленiе (логически равноцѣнное такой репликѣ: ода Ломоносова — прославленiе Елизаветы Петровны, а не лирическое произведенiе).
Такимъ образомъ, легко видѣть, что передъ нами образчикъ информацiоннаго шума, образчикъ, который не дѣлаетъ шага въ пониманiи Хераскова, но непроизводительно тратитъ время тѣхъ, кто могъ бы этотъ шагъ сдѣлать (въ данномъ случаѣ — В. п. с.), связанныхъ обязательствомъ знать, что говорятъ о Херасковѣ современники, а заодно и морочитъ публику.
Можно было бы сформулировать мысль съ предѣльной рѣзкостью: Херасковъ не былъ масономъ, и масонскiе мотивы въ его творчествѣ отсутствуютъ. Но реально это полюсъ, болѣе близкiй къ истинѣ, нежели противоположный, но ужъ никакъ не совпадающiй съ ней.
Какъ-то одинъ востоковѣдъ говорилъ мнѣ о суфiйской поэзiи: у Хафиза на первомъ планѣ — дѣвушка, но на второмъ и на третьемъ этотъ символъ означаетъ совершенно другое. Масонство какъ инструментъ литературовѣдческаго анализа могло бы быть плодотворно, если бъ у Хераскова оказалось что-либо подобное: читатель, незнакомый съ символикой, прочтетъ что-то одно, а читатель посвященный — другое. Но мнѣ не приходилось сталкиваться съ такой интерпретацiей Хераскова, которая выводила бы на этотъ уровень (при томъ что я прочелъ посвященную спецiально этому вопросу диссертацiю Давыдова). Потому намъ придется спуститься на другой уровень — и здѣсь остается только одно: опираться на полноцѣнное и послѣдовательное сравненiе масонства съ христiанствомъ.
Это сравненiе могло бы дать двоякiе результаты. Въ опредѣленной своей части воззрѣнiя масоновъ могли бы предстать какъ ересь (къ неортодоксальнымъ концепцiямъ относится, ужъ во всякомъ случаѣ, понятiе «внутренней церкви» Лопухина и можетъ относиться второе крещенiе); другая же часть ихъ взглядовъ могла бы предстать какъ акцентуацiя ряда христiанскихъ символовъ и смысловъ въ ущербъ другимъ. Однако таковыхъ много; потому задача очень сложна: изъ почти недостижимой полноты христiанской символики мы должны выдѣлить то, что дѣлали болѣе очевиднымъ эпоха и кругъ чтенiя, и уже на этомъ фонѣ разсматривать смѣщенiе масштабной шкалы. Эта задача, съ одной стороны, весьма сложна, съ другой — возможно, и не въ одиночку, — все-таки разрѣшима. Я не вижу возможности безъ этого предварительнаго знанiя говорить о томъ, что тотъ или иной символъ является «масонскимъ». Въ частности. тотъ же символъ свѣта. Источникъ понятенъ — начало Евангелiя отъ Iоанна. Хорошо, но что въ идеѣ христiанства какъ свѣта специфически масонскаго? Нагружаетъ ли дополнительно Херасковъ ее какими-нибудь обертонами? Вопросъ заключается именно въ этомъ, а не въ томъ, чтобы найти «свѣтъ» у Лопухина и Хераскова и счесть свое дѣло сдѣланнымъ. Оно здѣсь даже и не начинается.
Въ заключенiе добавимъ, что Западовъ (и, кажется, Ѳеоктистовъ), дѣлая изъ «масонскихъ» идей ранней херасковской лирики выводъ о его болѣе раннемъ вступленiи въ орденъ, нежели подтверждено документами, допускаютъ логическую ошибку. Не потому люди проповѣдуютъ идеи ордена, что состоятъ въ немъ, а потому вступаютъ въ орденъ, что исповѣдуютъ его идеи. И г–жа Гончарова тоже могла быть осторожнѣе, интерпретируя антимасонскiя высказыванiя о. Петра Алексѣева въ «Церковномъ словарѣ»: ей слѣдовало бы знать положенiе о. Петра въ московскомъ клирѣ и учитывать его.
May 13 2013, 00:40:37 UTC 6 years ago
Я бы даже выделил "спецификацию" для критиков: не нужно "разбираться" в стихах поэта лишь для того, чтобы доказать, что, дескать, да, был, вступал и призывался...
Хотелось бы, конечно, привести старинную фразу "Нельзя понять Бога без Бога!", но тоже сугубо для "исследователей")), так как чаще всего они почему-то не стоят в своей собственной жизни ни в какой близости к исследуемому содержанию. И как бы ни горячились учёные всякий раз на эти упрёки, но, сдаётся, бурность их реакций говорит о моей правоте. Учёный, породивший действительное понимание предмета, уверен, удовлетворён и уравновешен.
May 13 2013, 09:35:22 UTC 6 years ago
May 13 2013, 09:37:27 UTC 6 years ago
May 13 2013, 10:32:40 UTC 6 years ago
May 13 2013, 10:44:52 UTC 6 years ago