В общем-то, удивительного в этом ничего нет, т.к. до образования бюрократических государств конца XVII-XIX в. сословные границы были достаточно размыты, а состав высшего сословия тогда четко не фиксировался (в большинстве крупных стран вообще никогда не было общегосударственных «реестров»). Состав же этот постоянно менялся. Дворянские роды возникали и угасали порой очень быстро. Напр., во Франции к 1500 г. роды, насчитывавшие не менее 4-х поколений, составляли лишь 20%, в Нижней Австрии из имевшихся в 1580-х годах 198 рыцарских родов к 1620 г. 121 род угас, а из аноблированных за этот период 78 новых родов, 27 также уже успели угаснуть, в Чехии к исходу XVII в. осталось только 15% дворянства (и чехи, и немцы), известного здесь к началу того же столетия и т.д. Во Франции к XVIII в. только около 5% дворянства восходило ко временам до XV в.
Разумеется, официальное аноблирование предполагало выдачу официальных документов (патентов, аноблирующих королевских писем, документов о покупке и занятии аноблирующих должностей), однако наиболее почетным считалось дворянство тех, кто принадлежал к нему «природно» и никогда не был аноблирован, о чьем дворянстве «и так все знали» (никому не пришло бы в голову просить у кого-то из Роганов или Монморанси предъявить какие-то доказательства, да и не было у них никакой «бумаги»).
В условиях отсутствия официальных государственных реестров дворянином считался тот, кто вел дворянский образ жизни: владел фьефом (дворянской землей с условием военной службы) и признавался таковым окружающими (во Франции с 1270 до 1579 г. владельцы фьефов с 3-го поколения и официально аноблировались). В Северной Италии вообще не было строгих границ между дворянством и городским патрициатом и принадлежность к дворянству базировалась главным образом на репутации рода (в конце XVII в. все патрицианские роды ipso facto были признаны дворянскими). В Англии же еще с ХIII в. известный в своей округе землевладелец, имеющий годовой доход 40 ф.ст. не только имел право, но был обязан под угрозой штрафа принять звание рыцаря. Позже специальные герольды сами выявляли в провинции соответствующих лиц, которые затем причислялись к дворянству (предложение Дизраэли в XIX в. и пэрство автоматически давать лицам с определенным доходом, находилось в русле этой традиции).
Но значительное число дворянских родов (в той же Франции) возникло вообще «явочным порядком» без какой-либо легитимизации кроме признания общественным мнением – просто «по факту». Так, в Провансе к 1789 г. насчитывался 761 дворянский род. Из них 33 было известно до 1400 г., 75 возникло в 1400-1550, 220 – в 1551-1673, 111 – в 1674-1716 и 322 – после 1716 г. При этом в каждый период порядка трети родов (21 из 75, 86 из 220, 33 из 111, 151 из 322) появились в порядке «самоаноблирования» или «по факту положения» (вне официального пожалования или занятия аноблирующей должности), но признавались общественным мнением и государство их статус не оспаривало. Хотя при Людовике XIV практика самовольных аноблирований стала пересекаться, а в 1715 г. была аннулирована даже часть официальных аноблирований за предшествующую четверть века, статус давно существующих родов не был затронут, и они продолжали считаться дворянскими.
Любопытно что «репутационный» принцип отчасти проявился даже в строго-бюрократическом законодательстве России. В Жалованной грамоте 1785 г. в качестве доказательства «что отец и дед вели благородную жизнь, или состояние, или службу, сходственную с дворянским званием» фигурировало «свидетельство о том двенадцати человек благородных, о дворянстве коих сумнения нет». Хотя в позднейшем законодательстве установлено, что такое
свидетельство «самостоятельного доказательства не составляет», но мнение «двенадцати благородных особ» все-таки «может быть приемлемо в подкреплении прочих доказательств». На практике, правда, этот довод применялся обычно как раз при доказательстве дворянского происхождения потомков захудавших ветвей, ведущих чисто крестьянский образ жизни и давно утративших документы о дворянстве предков (во второй половине XIX в. множество потомков весьма древних родов уже в нескольких поколениях хлепопашествовали на своих клочках земли).
Так что когда-то мнение о статусе человека третьих лиц было вполне достаточным «активом» для закрепления его в этом статусе. Бюрократическая государственность «позднего нового времени» такого, как правило, уже не допускала, а в новейшее время я даже затрудняюсь найти хоть какие-то аналоги.
