Сначала о методе. Кларк оперирует исследованиями (на примере разных стран – от современных Швеции и США, средневековой и новой Англии до Индии и стран Дальнего Востока), построенными на основе подсчета частоты встречающихся в реестрах элитных групп современных обществ (наиболее крупных налогоплательщиков, врачей, юристов, ученых) определенных фамилий, которые он считает характерными для либо высоко, либо низкостатусных групп населения и прослеживает динамику на протяжении нескольких поколений. Напр., для Швеции это с одной («высокостатусной») стороны - «дворянские» и латинизированные (принадлежавшие культурной элите XVII-XVIII вв.) фамилии, с другой – образованные от патронимов (на «сон»), для Англии – с первой - образованные от названий населенных пунктов или встречающиеся в «Книге Страшного Суда», со второй - от названий ремесел или наиболее распространенные и т.д.
У меня (привыкшего иметь дело со многими тысячами лиц, но с конкретно установленным происхождением) такая методика поначалу инстинктивно вызвала полное отторжение. Прежде всего очевидно, что она требует, как минимум, тройного допущения: 1) что лица с избранными автором «благородными» фамилиями составляли большинство или хотя бы существенную часть реальной элиты страны в то или иное время в прошлом; 2) что они не имели множества однофамильцев в низших слоях; 3) что носители этих фамилий в более позднее время (ХIХ или на рубеже ХХ-ХХI вв.) являются потомками носителей таковых именно из числа лиц высокого статуса, а не их однофамильцев.
Кроме того, если для, напр., Франции и Германии (где употребляются предикаты) или той же Швеции (благодаря акту 1901 г., запретившему самовольное принятие «дворянских» фамилий) или Индии фамилии, маркирующие принадлежность к высокостатусным слоям, более-менее очевидны, то уже для Англии и других стран это совсем не так, а, скажем, для Кореи (где треть населения формально принадлежит к 3-4 королевским кланам) или России – и абсолютно неприменимо (как курьез, среди членов руководства РФ, носящих «громкие» фамилии, никто генетически не связан с сословием, с которым они обычно отождествляются, а, кажется, единственный его представитель носит простую и весьма распространенную фамилию). Ну и конечно, и там, где фамилии дворян вычленяются сравнительно легко, элита уже в «среднем» средневековье состояла не только из них, да и само дворянство постоянно обновлялось очень сильно.
Так что конкретной реальной картины состава по происхождению нынешних элитных групп эта методика дать не может. Но исследования этих групп по реальным данным о происхождении их членов чрезвычайно трудоемки (представьте, сколько времени требуется, чтобы найти такие данные хотя бы для 10 тыс. лиц, даже если их в принципе и можно отыскать в различных источниках) и потому редки. А тут речь идет о десятках и сотнях тысяч людей, значащихся в реестрах налоговых служб, списках национальных медицинских и юридических ассоциаций и т.п. Поэтому приходится признать, что метод Кларка в данных обстоятельствах имеет право на существование и, пусть в очень далеком приближении, вполне позволяет составить представление о реальности. «Закон больших чисел» тем лучше действует, когда мы имеем дело с ОЧЕНЬ большими числами.
Тем более, что Г.Кларк во всех случаях не претендует на то чтобы установить, какую именно долю в составе конкретных элитных групп нового и новейшего времени составляют выходцы из высокостатусного слоя прежних времен. (Доля выходцев из какой-то общности в составе какой-то актуальной элитной группы и степень ее представленности в ней - разные вещи; я как-то писал, что, напр., в послевоенных Франции и Германии бывшие дворяне составляли менее 10% элиты, но относительно своей численности в населении были представлены в ней в 15-20 выше среднего.)
В книге речь везде идет о соотношениях между носителями фамилий того или иного типа среди современных элитных групп, о сравнительной представительности носителей фамилий различного типа в составе таких групп в сопоставлении с долей носителей этих фамилий во всем населении страны. Одни оказываются там сверхпредставлены, другие – явно недопредставлены. Поскольку же в общем и целом фамилии наследуются, то сохранение/изменение такого соотношения на протяжении нескольких поколений дает возможность судить об уровне и степени быстроты социальной мобильности. Для больших обществ Кларк берет фамилии редкие или наиболее характерные для какой-то среды. Напр., для США берутся типичные фамилии евреев-ашкенази, наиболее характерные для негров или поздних французских выходцев, а также редкие фамилии, встречающиеся у лиц, плативших наибольшие налоги в 1923-24 гг. или выпускников «Плющевой лиги» до 1850 г.
Все это, конечно, очень относительно, и о каких-то абсолютных цифрах речи не идет. Понятно, что среди богачей 1923 г. и студентов Гарварда начала ХIХ в. преобладали лица с самыми обычными и распространенными фамилиями, и лишь немногие современные носители таких фамилий могут быть генетически связаны с теми конкретными людьми. Но так же понятно и то, что, если фамилия Кац среди юристов и врачей на протяжении 70 лет представлена в 6 раз лучше, чем во всем населении, а Вашингтон (наиболее типичная негритянская) – в 4 раза хуже своей доли в населении, это не может быть случайностью (и даже едва ли кого-то удивит), хотя и часть негров носит еврейские фамилии, и имеется немало белых Вашингтонов.
Разница в представленности в элитных группах тех или иных групп фамилий даже при известной условности привязывания массы их нынешних носителей к социальным группам, имевшим в прошлом высокий или низкий статус, действительно бывает чрезвычайно красноречива, и в том, что касается тенденций социальной мобильности, многочисленные примеры такого рода выглядят вполне убедительно. Своими впечатлениями от сделанных в книге выводов поделюсь как-нибудь в следующий раз.
