Между тем как при наличии на карте нескольких примерно однопорядковых субъектов постоянное изменение отношений между ними совершенно нормально, и, хотя между отдельными государствами могло существовать иной раз довольно длительное противостояние, но и в этом случае коалиции моли меняться чуть не ежегодно самым причудливым образом, тем более, что для радикальной «смены фронта» достаточно было прихода к власти в той или иной стране нового правительства или смены монарха.
Традиционных соперников Францию и Испанию мы видим к 1701 в союзе против Англии, Австрии и Голландии. К 1724 Россия, Австрия и Швеция дружат против Англии и Дании, а через 2 года Швеция уже на другой стороне; к 1727 Англия, Франция, Швеция, Дания и Голландия против Австрии, Испании, Пруссии и России, но через 2 года Испания – уже с Англией и Францией, а к 1731 Австрия, Испания, Англия, Россия – против Франции, Турции и Швеции; в 1743 только что воевавшая с Россией Швеция просит у нее войск против Дании. В начале 1740-х Англия, Австрия и Россия против Франции и Пруссии, а к сер. 1750-х – Австрия, Франция и Россия – против Англии и Пруссии; в 1765 Россия, Пруссия, Англия, Дания и Швеция собираются дружить против Австрии, Испании и Франции, а в 1780-х Россия уже дружит с Австрией и Данией против Англии, Пруссии, Голландии и Швеции. И т.д. и т.п. Да и во 2-й половине XIX в. ситуация постоянно менялась, и чуть ли не до самой ПМВ конфигурация могла сложиться иначе (сколько-то уверенно она сложилась только лет за 6-7 до нее).
Вот после ВМВ, когда независимых от пары «тяжеловесов» (отношения между которыми еще и были окрашены мессианской идеологией) игроков почти не осталось, с этим стало «скучно», и в общественном сознании, которое вообще не мыслит временными категориями далее где-то полувека (сознательной жизни одного поколения), представление о постоянстве вражды и дружбы и закрепилось.
Но к настоящему времени ситуация объективно поменялась. Сильно продвинувшийся уже с 70-х годов процесс «девестернизации» закономерно привел к расцвету исламизма, ставящего его адептов в равно враждебные отношения с любыми иными субъектами (как та же иранская революция, ставшая наиболее знаковым проявлением процесса – с обоими «тяжеловесами»). Всемирное банкротство коммунистической идеологии покончило с идеологическим противостоянием, упразднив понятие «лагерь социализма». Отход от соответствующей практики Китая, позволившей ему стать первой по объему экономикой мира, создал условия для далеко идущих геополитических амбиций. США даже при отсутствии равноценного противника чем дальше, тем больше проявляют неспособность контролировать ситуацию в мире (чему в огромной степени способствует патологическая боязнь людских потерь при очевидном бессилии «бесконтактного оружия» и «войны с воздуха» против отлично мотивированной «пехоты»).
Все это объективно создает предпосылки для более свободных (тем более, что лишенных идеологической составляющей) в смысле «дружбы-вражды» отношений между субъектами, руководствующимися только своими реальными интересами данного момента. «Реальной политике», которая была почему-то объявлена достоянием «прошлого», хотя никогда не переставала быть единственно возможной (если какие-то страны объявляли о ее неактуальности для них, то за их спиной стояли другие, которые ее именно и проводили) все меньше имеет смысла стесняться самой себя, и она получает шанс выступать в более откровенном виде.
