Вместе с красным солнышком. Даже на 15 минут раньше его, чем лишний раз подтвердил необратимость неумолимого хода шестеренок отлаженного государственного механизма по защите интересов и целостности республики. Глянул на газету, с которой уснул. На первой полосе заголовок виднелся, аршинными буквами.
«Молния! Генеральный прокурор Молдавии г-н Зубец. «Вся моя работа это неумолимый ход шестеренок отлаженного государственного механизма по защите интересов и целостности республики Молдавия. Сенсационное интервью».
Улыбнулся прокурор, присел на подушку. Поерзал, гемор застарелый успокаивая.
− Ишь, солнышко еще и в окно не глянуло, - подумал он.
− А я уже на ногах, - подумал он.
− Человек важный, человек государев, - подумал он.
Потянулся сладко, столкнул с тумбочки прикроватной книжку в красном переплете. «Софокл, Платон и Сократ: былое и думы», издательства «Кишиневполиграф, 1979». Все — и подчиненные, и журналисты, которым подчиненные по секрету и по приказу Генпрокурора об этом частенько рассказывали, - знали, что это настольная книга Самого. Купил он ее на распродаже у семьи жидков-беженцев, убегавших от всплеска национального самосознания в далеком 1989 году.
− Первые цветы национального самосознания лишь покрывали юное деревцо нашей почти что независимой респу... - говорил он.
− Записал? - говорил он.
− В общем, жрали, спали и срали мы на митингах, - говорил он.
− Требовали в руководство республики Гдляна, Сахарова и Елену Боннер, - говорил он.
− Конечно, при полном национальном самоопределении, - говорил он.
− Времена были непростые... грозные, - говорил он.
− Как перевал в одноименной книжке, - говорил он.
И с гордостью показывал журналистам большую медаль. «Защитнику национального самосознания/Белого дома», за номером 1754. И, счастливый обладатель ордена, добавлял:
− Я на площади целый год жил! - говорил он.
В каком-то смысле, это было правдой. Осведомитель КГБ, гражданин Зубец по кличке Радиола, и правда дневал и ночевал на улице. Причем вовсе не по заданию Конторы! Он, как и другие 99 тысяч 999 — из общего числа 100 000 - участников митинга «Освободите Молдавию от оккупации», просто боялся прозевать тот момент, когда начнут вытаскивать на улицы архивы КГБ и их надо будет Срочно и Внезапно начать сжигать.
− И мы дождались, дождались! - вспоминал каждый год со слезами на глазах Зубец.
− В смысле, свободы дождались, - уточнял он, на всякий случай каждый раз.
Наклонился подобрать книгу, и увидел под кроватью папку с делами секретными. Нахмурился. Улыбку с лица стерло, как формулу «хуй плюс игрек равно песдец», как шутливо называл Володя Зубец в русско-молдавской школе непонятные закорючки, нарисованные на доске мелом каким-то жидом с фамилией на «-штейн». Которого весь класс считал — и справедливо — озабоченным за то, что жиденыш рисовал на доске вечно букву Х и поглядывал на ребят этак... Со Значением.
И который, к счастью, в том самом 1989 году уехал в свою жидовщину.
− Скатертью дорожка, - прошептал, вспомнив его, Зубец, который и в свои 45 не любил математику.
Уж очень стойко она ас-со-ци-и-ро-ва-ла-сь она у него с озабоченными. Ну, а что делать, если преподаватель попался извращенец.
− Хоть бы вы все на уехали, - прошептал Зубец, который не любил ни евреев, ни русских.
Если честно, он вообще никого не любил. А все работа, - делился Зубец с партийными товарищами, которых, если совсем уж честно, тоже не любил и всех, как одного, считал козлами. Что, впрочем, не мешало ему ходить с ними в баню. Ну, чисто по-дружески... Пять лет на посту главного прокурора республики, - делился он с уродышами, как ласково называл про себя своих так называемых друзей, - убили в нем веру в человека, как Такового.
− ... пацаны если бы вы знали, - говорил он, забравшись на верхнюю полку сауны.
− Как они все теряют человеческое лицо, попав к нам, - говорил он.
− Даже самые достойные, - говорил он.
− Да у меня в кабинете, - говорил он.
− Даже сам поэт Эминеску обосрался бы со страху и признал себя врагом румынской идентичности нашего бля народа, - говорил он.
− А что уж говорить про нынешних? - говорил он.
Сплевывал на камни. Те шипели, словно вражины какие, которых допрашивали подчиненные Зубца, сотрудники Генпрокуратуры. Которых — ну, подчиненных, - он про себя ласково называл своими друзьями. Ну, в том смысле, что считал их такими же ган...
− Папка! - прошептал вдруг Зубец.
− Сынок! - прошептал папка.
− Да нет! - прошептал Зубец.
− Папка с документами! - прошептал он.
− … - промолчала папка с документами.
Зубец, вспомнив, вскочил с кровати. Залез под кровать. Вытащил папку с документами. Именно там, посреди листочков с важными донесениями о недовольстве в обществе и тому подобными Звоночками, находилась убойная информация. Которая еще больше подорвала веру генерального прокурора в мировую литературу и прогресс в частности, и человечество в общем.
Ведь она касалась самого премьер-министра страны, Фелата!..
Прокурор пошлепал на кухню босыми ногами, - так приятно было ощущать каждую клеточку теплого пола каждой клеточкой своих озябших ног, - и уселся у окна. Поставил на подоконник кактус. Вынул листок из папки. Поморщился, глядя на кириллицу, которой неграмотные молдаване до сих пор доносы в Генпрокуратуру писали...
Перечитал...
«... товарищ начальник, случилась беда! Ебаный в рот пиздой по крыше прокатилась и нынче катится на нас, то вам пишу я, дед Василий, точней наш писарь, ээээ Афанас. И пусть стихи вас не смущают, я был когда-то ведь поэт. И пусть стихи мои не брали, насрать на них сто лет в обед.
Товарищ генеральный прокурор Республики, мы, нижеподписавшиеся имеем честь сообщить вам о явлении что явилось нам намедни пятого числа текущего месяца в поле над селом Панасешты Тырлицкого района уезда Каларашь. Мы, нижеподписавшиеся, дед Василий и пишущий под его диктовку эти строки сельский писарь Семен занимались текущим выпасом скота на пастбище, принадлежащем вовсе не пидарасу мироеду и хуесосине фермеру Костикэ, а нам, добропорядочным и законопослушным жителям села. И это несмотря на все оскорбления и препоны, которые чинит нам пидарас мироед и хуесосина фермер Костика, попробовавший огородить выпас колючей проволокой, на что мы — дед Василе в частности — пообещали засунуть пидарасу хуесосине и мироеду фермеру Костике моток колючей проволоки в жопу, на что он подал на нас заявление, а участковый села, мироед и хуесосина, но не пидарас, пиздеть не станем, лейтенант Унтурэ заявление возьми да и прими. И что это блядь народная власть? И что это на хуй, защита интересов республики? Совесть есть? Ебаный ваш рот!
Тут хочу отметить — это пишу все еще я, писарь Семен Гимпов, - а Афанас я написал заради рифмы, потому что все рифмую - но от своего имени, а не под диктовку отправителя письма деда Василе (его слова до «ебаный ваш рот») - что власти села не оказывают никакой поддержки и культурной жизни общества, например не печатают мои стихи в бюллетене о состоянии пастбищ и прогноза погоды, мотивируя это смешной отговоркой, что мол, в бюллетене всего две страницы и на мои стихи попросту нет места, а вы печатайте между строк, пидарасы, на это говорю им я, ведь в литературоведеньи есть даже такое понятие «между строк», на что председатель села некто Уржеску обещает ввести в литературоведение нового понятие «между булок», подразумевая при этом примерно то же самое, что дед Василе, когда обещает засунуть моток колючей проволоки фермеру Костике в жопу. А ведь стихи у меня отличные! Послушайте только.
Прошу не беспокоиться, дед Василе все равно отошел отлить и диктовать не может, отливать он будет долго, потому что во время второй мировой был призван в армию и дошел до Сталинграда, где лежа в окопах простудил простату, но искупил свою вину, будучи призванным еще раз и дошел до Берлина, где, лежа в окопах, простудил почки... Обычная судьба румынского солдата, а вот хуй поссышь без катетера теперь! Вот, точно, кряхтит, слышу.
Знаете, как он это делает? Берет соломинку, сует себе ее — ну, сами понимаете, господин генеральный прокурор, - и по ней, так сказать, как вода по днепрогэсу, построенному усилиями молдавского народа, понуждаемого сталинскими палачами...
знаете иногда мне кажется что я — весь этот мир и в меня вмещается все
и небо и Сталинград и дед Василий и его разбухший когда-то а теперь совершенно размякший хер и небо и травинка и божья коровка и пахучий навоз и звон колокольчиков и памятник Еминеску в самом центре города столицы нашей родины и дребезжание троллейбуса, слышное парню с букетиком цветов, который - парень, - ждет у этого памятника свою девушку... я кстати - и ее босоножки, трогательные, поношенные, я буду стоять под кроватью когда парень приведет ее домой после свидания и вдует на скрипучей кровати — я буду и кроватью — и буду скрипеть стонать и охать с ними изредка опускаясь из-за продавленной сетки к самому себе-туфлям... и травинка и лесок в поле каждый колосок... блядь когда я думаю об этом, мне плакать хочется... плакать и рыдать рыдать и ебаться кричать и растянуть небо своим совсем еще не размякшим хером, чтобы оросить оттуда весь мир и даже без соломинки и чтобы струи, могучие струи моего творческого самовыражения, потекли по вашим лицам... о чем я?
стихи:
… ебаный в рот, ебаный в рот, вышел я утром на свой огород.
вот помидорка алеет одна. из-за ботвы она не видна.
вот кабачок желтеет вдали. весь он неровный... как картины Дали!
а вот баклажан синеет поблизь. а вдалеке — синеет блядь высь.
это ребята не прихоть не блажь, это ребята, не случай судьбы.
в день независимости нашей страны
на радость простых, обычных людей
это природа сложила сама
флаг нацинальный из всех овощей
конечно ребята скажете вы, на флаге еще не хватает орла
на флаге еще не хватает щита
на флаге еще не хватает быка
на флаге еще не хватает звезды...
но это ребята мне до пизды!
трудно представить орла из кабачка
трудно представить быка из огурца
щит и звезду — из помидора
оливы ветвь — из гогошара
скажите ребята спасибо и так
природе, за то что сложила она
флаг нацинальный из всех овощей
на радость простых неподкупных людей
лучше ответьте ребята мне так:
пидары есть ли у нас, за пятак
готовые продать и страну и быка
и щит и орла и звезду етэка
есть, если честно ответите мне,
пидары-предатели в нашей стране
сыпать сахар в бензин, рушить рельсы полотна...
нам пидарасы навредили сполна
и на культурном блядь фронте они
делают все чтобы нашей страны
голос поэзии блядь не звучал, колокол
слова не звенел не орал. ебаный в рот так доколе же мы
жители этой трехцветной страны
будем терпеть пидарасов, врагов?
трехсотлетней оккупации тяжесть оков?
я предлагаю всех блядь расстрелять.
а дома и квартиры поэту отдать.
подпись: Лео Бутнару.
И чем плохи эти стихи? Почему ебаные пидарасы из газеты «Арта шы ескуство» отказываются их печатать? Я что блядь на хуй не румын? Почему издательство «кишиневполиграфикул» не желает издавать это стихотворение отдельным сборником, чтобы 1 сентября вручить его на торжественной линейке каждому школьнику? Где любовь к родине где патриотизм где сознательность? Прошу считать это официальным обращением в прокуратуру с тем чтобы всех пидарасов ставивших мне палки в колеса РАССТРЕЛЯТЬ на хуй.
ПУБЛИЧНО.
… Так вот возвращаясь к явлению — это уже снова диктует дед Василе, а я пишу, но прошу не забыть ни меня ни мою поэзию, - которое произошло на днях. Уф, поссал и полегчало, да нет, это записывать не надо. А блядь на хуй, видение, то бишь явление. Выйдя на поле, я, дед Василе, патриот страны и села Панасешты, увидел радугу, которая, конечно, тоже является изобретением гения румынского народа, потому что она — как мы все знаем — была трехцветная, цветов флага Румынии. А уже потом всякие пидарасы добавили в нее свои сраные коричневый, сиреневый и тому подобные цвета. И в радуге явилась мне богородица. Которая плакала и прижимала к себе овечку, а в овечке той узрел я нашу многострадальную республику Молдова.
И Богородица сказала мне:
− Дад Василе, хватит молчать, - сказала она.
− Иди в Кишинев, найди генерального прокурора, - сказала она.
− И расскажи ему что премьер-министр Фелат волк, - сказала она.
− В овечьей шкуре, - сказала она.
− Он Диавол, спустившийся к нам за грехи наши, - сказала она.
− Последняя засуха небывалая это его рук дело, - сказал она.
− Потому урожаи ваши сгорели, а что не сгорело смыли потом дожди, - сказала она.
− Что руководит вами диавол, - сказала она.
− А вовсе не потому что вы просрали ирригацию, - сказала она, почему-то хихикнув.
− Итак, ступай и неси миру правду, - сказала она.
− Фелат- замаскированный Диавол, - сказала она.
− И подтверждение тому есть явное, - сказала она.
− Если постричь его, то увидишь, что на голове Фелата растут рога, - сказала она.
− Огненные, - сказала она.
− Потому Диавол-Фелат и отрастил себе шевелюру, - сказала она.
− А вовсе не ради того чтобы привлекать женский электорат, - сказала она.
− Скажи это Прокурору и передай, - сказала она.
− Чтобы он спас Молдову, - сказала она.
− Ступай теперь — сказала она.
А я, дед Василе, опустился на колени, и, чувствую подбородком соломинку, которую забыл вытащить, заплакал и сказал:
− Матушка, - сказал я.
− Да как же я пойду в Кишинев если до него 176 км, - сказал я.
− А железнодорожное полотно разобрали еще прошлым летом, - сказал я.
− Железо на гвозди, шпалы на дрова, - сказал я.
− А асфальтовая дорога 10 лет как не существует, - сказал я.
− Знаю, Василе, - ласково сказала мне Богородица.
− То враги все сделали... пидарасы антигосударственники, - сказала она.
− Ничего, ты тогда письмецо напиши, - сказала она.
− Левой рукой, или писаря заставь, - сказала она.
− Чтобы блядь если что за жопу его, а не тебя взяли, - сказала она.
− Ах ты пидар дед Василе! - это уже пишу я писарь.
− Да но почта уже 15 лет как не работает! - возопил я.
− Не ссы, фраер, я же Богородица, - сказала мне Богородица.
− Купи дед Василе курицу, - сказала Богородица.
− Спрячь в нее свое послание и отправь птицу в Генпрокуратуру, - сказала она.
− Да она пешком до Кишинева заебется, - сказал я.
− До второго пришествия идти будет! - сказал я.
− Благодаря мне она сможет летать, - сказала она.
− Но... - возопил я.
− Дед Василе ты начинаешь действовать мне на нервы, - сказала она.
Засверкали вдали молнии...
− Понял, понял! - возопил я.
… и вот, пишу это письмо и сую его в самое потайное место курицы, которая и впрямь уже взлетала пару раз и выполняла полеты над селом на бреющем, а также продемонстрировала нам всем «мертвую петлю», «петлю нестерова» и даже пробовала пойти на таран «Боинга», но, к счастью, не поспела выйти на курс заморской махины. Прилагаю также две фотографии премьер-министра Фелата, одну — пятилетней давности, в бытность его кандидатом, другую — нынче...»
… генеральный прокурор брезгливо отложил письмо в сторону — теперь понятно, что за разводы на нем были, подумал он, - и всмотрелся в фото. Так и есть... на одном премьер-министр Фелат, еще не премьер-министр, а простой кандидат в депутаты, был почти лысый. Сейчас всю его голову покрывала густая шевелюра... Так вот зачем понадобилась ему пересадка волос... подумал, цепенея от холодного ужаса, прокурор Зубец.
И засуха в этом году реально небывалая, подумал он. Пиздец как страшно, подумал он.
Я спасу Молдавию, подумал он.
− И сделаю это прямо сегодня, - сказал он.
ХХХ
… наскоро позавтракав бычьим яйцом, в котором было запечено перепелиное, и все это с горсточкой красной икры — какой там продовольственный кризис, подумалось, - Генпрокурор оделся. Тщательно осмотрел себя в зеркало.
Сиреневая - цвета лица допрашиваемого, когда ему сдавливают горло, - рубашка.
Золотая, - словно солнце родины, - цепочка, скромная, не с руку толщиной, как у других, а с мизинец (все-таки должность предполагает некоторую... скрытность, понимал Зубец).
Лакированные туфли с острым носком, сияющие, словно меч правосудия.
Ну и по мелочи: зеленая барсетка, мобила на поясе, крестик в полкило, блестящий ремень с надписью «Айм соу бьютифул», и, конечно, меч правосудия.
Генпрокурор, когда занял должность, первым делом предписал всем прокурорам такой носить. Самый большой, по уставу, принадлежал ему — полутораметровый, в золотых ножнах, с клинком булатной стали и надписью на рукоятке, инкрустированной драгоценными камнями.
«Лимба ноастра е...» («язык наш это...» - рум.)
А дальше, на всякий случай, ничего не написали.
Оглядел себя еще раз, улыбнулся, зубом цыкнул. На заднем сидении служебного автомобиля газетку развернул. Морщась, прочитал о себе поклепы в проправительственной прессе. Заголовок на первой полосе газеты «Тимпа» гласил:
«Генпрокурор говорит дома по-русски»
Внизу была распечатка. Зубец, - все утро морщишься, с тревогой подумал он, как бы подтяжку делать не пришлось, - бегло просмотрел ее. Журналюги сраные не соврали. Все это и правда он сказал вчера дворнику.
− Еб твою мать сука на хуй... - сказал он.
− Заебал блядь шаркать своей метлой ебучей, - сказал он.
− Садись на нее и уебывай отсюда как ведьма, - сказал он.
− Иствикская блядь, - сказал он.
Само собой, все это пришлось говорить по-русски! Ведь в языке Эминеску нет ругательств! Но пидарасам из «Тимпы» разве объяснишь?! Журналисты...
Им насрать на кого срать, лишь бы просраться!
… по пути в Дом правительства Генпрокурор заехал в церковь, где набрал во фляжку святой воды из бака с надписью «Святая вода». На всякий случай, купил еще освященный крест и свечей дюжину. Попросил благословения батюшки. В общих чертах, конечно.
− Благослови отче, - сказал он.
− На что? - сказал отче, включив диктофон.
− Не могу сказать, - сказал Генпрокурор, глядя на язычки свечей, танцующих в темноте храма, словно актриса Бьорк в художественном фильме «Танцующая в темноте», который в Молдавии показывали без звука, так как русскую озвучку Генпрокурор запретил, а румынские титры сделать не смогли, языкового запаса никому не хватило.
− И все же? - сказал бодро отче.
− … - упрямо промолчал Генпрокурор.
− Ну тогда плати в кассу по тройному тарифу, - сказал обиженно отче.
− Благословить незнамо что, оно, конечно, дороже, - сказал он.
Генпрокурор уплатил, взял чек — чтобы как командировочные потом оформить, - и заскочил в поликлинику. Там взял справку, что девственник. На всякий случай — помнил по институту, что когда-то одна бикса спасла Францию, потому что целка была. Понятно, что формальность, но... Когда речь идет о вещах потусторонних, любая куриная лапка пригодится! - думал Генпрокурор, много читавший и про зомби на Гаити.
Потом - на работу. Там бегло просмотрел документы, сыграл в «Тетрис» со своим ноут-буком, и пробежался по коридорам. Стоны, крики, мольбы раздавались в кабинетах. Отлично, работа кипит, понял Зубец.
Заглянул в одну из дверей на выбор.
У окна трое парней своих — и один приглашенный из СИБ-а (КГБ — прим. автор.) курили. Посреди кабинета на стуле задержанный плакал. Генпрокурор пригляделся. Узнал уёбка. То был Володька Лорченков, из писателишек, взятый по делу заговора против основ государственности Республики Молдова, подготовленному аккурат к празднованию 20-й годовщины государственности Республики Молдова.
Рождественский гусь, можно сказать!
Выглядел притырок — констатировал с удовлетворением Генпрокурор, - так себе. Жалкий, съежившийся... По лицу текли слезы, под стул капала моча... Обоссался, вражина! И все причитал:
− Нет, нет, нет, - причитал он.
− Так и запишем — говорил майор, который сегодня добрым следователем работал, и, подпирая щеку рукою, писал, глядя добро.
− «Нетнетнет», по словам задержанного, - писал он.
− То есть... - пищал задержанный.
− Да-да-да!!! - судорожно выкручивался он.
− … - дружный, здоровый смех доносился ему в ответ.
Зубец тоже улыбнулся. Любил он рабочую атмосферу своего ведомственного здания. Хоть и отдавала она иногда мочой...
− Ну, как работа, орлы? - спросил Генпрокурор подчиненных.
− Как чмолота задержанная? - спросил он.
− Не колется, уебок! - дружно смеясь, отвечали ребята.
− Жалко, времени нет на него, дело есть поважнее... государственное... - сказал Генпрокурор.
− Отвечай гнида, ты писал?! - рьяно перед начальником один из молодых следователей работать начал.
Ткнул листки в морду вражине ебаной, на стуле гадюкой свернувшейся.
Дневник то был, найденный у Володьки при обыске.
− «1 марта. Весна. Прохудилась крыша. Чинил» - прочитал следователь.
− «Ходил в магазин. Купил перловки. Варили суп» - прочитал он.
− Ты, сука бля, это писал?! - сказал он
− Я.. да.. то есть... не.. я... как скажете! - лепетал Володька.
− Ты, хуйло, понимаешь, что эти строки дышат ненавистью к народу, - сказал следователь
− К стране, - сказал он.
− Ходил в магазин... значит машин тут нет ни у кого? - сказал он.
− Народ нищебродов да? - сказал он.
− Крыша прохудилась... значит, дома тебе наши молдавские не нравятся? - сказал он.
− Ненавидишь молдаван ты хуйло?! - сказал он.
− Да как у тебя рука, блядь на хуй, поднялась такое блядь на хуй писать на хуй блядь?! - сказал он.
− Это.. это... не я, не я, это герой мой! Лирический! - крикнул Володька и снова разрыдался.
− Интеллигенция, - сплюнул Генпрокурор.
− Говно! - сказал он.
− Даже смелости открыто признать, что ненавидит нас, нету, - сказал он.
− В стране засуха какой 100 лет не было, - сказал он.
− А эти говноеды блядь... народу в спину плюют, - сказал он.
− Расстреляйте его, ребята, - пошутил он.
Ушел, не оглядываясь. Щелкнул выстрел. Глухо шмякнулось о цементный пол тело.
− Да я же пошутил, - подумал Генпрокурор.
Но возвращаться не стал.
Было дело и поважнее.
ХХХ
В кабинете премьер-министра первым делом Генпрокурор начертил пентаграммы, штук 20. Ориентировался по учебнику «Прикладная магия для офисов и госучереждений: приворожи, наведи, сними», изданный «Кишинеуполиграфом» при поддержке Министерства просвещения тиражом 500 тысяч экземпляров.
− Чтобы ты, Диавол, не смылся, - прошептал он.
Зажег свечи, спрятав их за занавески, до поры до времени. Проверил обрез, пересчитал пули серебряные. На стенах мелом кресты начертил. Водицей святой все окропил. Да и стал ждать. Много времени это не отняло, премьер-министр был точен, как часы. На работу, как всегда, в 14.00 пришел. Отправил охрану перед дверью, зашел...
… тут-то ему и уткнулось в грудь дуло обреза.
Глянул безумным зрачком с глаза покрасневшего Генпрокурор. На котором, почему-то — что это с Вами, хотел было спросить премьер-министр, - красовалась связка чесноку.
− Сымай парик, Сатана, - прохрипел Генпрокурор.
− Я... но... позвольт... - сказал было премьер-министр.
− Сымай - сказал Генпрокурор.
Дернулся было премьер-министр, да не тут-то было... Грохнул выстрел! Забарабанили в дверь, - заблокированную благоразумно, - охранники. Расплылось красное пятно по белой рубашке Фелата. Улыбнулся он недоуменно и завалился на бок... закачался, стоя на одном колене.
− Сымай парик бля! - сказал Генпрокурор.
− Диавол! - сказал он.
− Кх, - сказал премьер-министр, вяло провел рукой по волосам...
Генпрокурор Зубец, чтобы удостовериться, за волосы подергал. Нет, держались крепко. Значит, правда, не парик, правда, нарастил.
− Ну, а рога где?! - сказал Генпрокурор.
− Где сущность свою диавольскую прячешь? - сказал он.
− Погубить Молдову думал?! - сказал он.
− А я спасу, черт рогатый, - сказал он.
Взял в левую руку крест, правой наскоро волосы с головы премьера соскабливать начал...
Тут-то и открылось ему Сияние.
− Да только сияние не красное, - позже шептал бродяга, прохожий странник, похожий на бывшего Генпрокурора Молдавии Зубца.
− А сияние белое... - шептал он небушку за звездушкам да травушке да лесам, где скитался годы и годы спустя.
− Яко уподобное хрустальным переливам, - шептал он.
Сияние над головой премьера оказалось... нимбом.
Тут-то и понял Генпрокурор всю глубину своей ошибки, тут-то он и расплакался, и возрыдал, и в грудь себя стал бить, и каяться...
Да поздно было!
Улыбнулся ему премьер Фелат горько, одарил взглядом добрым, да и прошептал на прощание:
− Зубец, Зубец... - прошептал он.
− Пошто гонишь меня? - прошептал он.
ХХХ
… Бросив все и уйдя в странники, бывший Генпрокурор Зубец провел десять лет под открытым небом. Крышей ему был купол звезд, стенами — вековые сосны, постелью — мхи да травы-муравы. В церквях да монастырях городов и поселков, встретившихся ему по пути, Зубец каялся за свои смертные прегрешения. Зачитывал список лиц, пострадавших в результате его необдуманных деяний, куда, - уже просто очистки совести ради, - даже таких явных преступников и ненавистников Молдавии, как Володьку Лорченкова, включил. Не ел горячего и не пил ничего, кроме воды, а ходил всегда с железной цепью весом три пуда. А на исходе десятого года странствий решил обосноваться в городе Бобруйске, что в республике Беларусь.
Потому, не исключено, - позже говорил следователь комиссии, ведшей дело о загадочных исчезновениях женщин в гомельских лесах, - что Беларусь еще со времен ССР была лидером среди республик по количеству очень странных людей на душу населения.
В пригороде странник Зубец устроился на мебельную фабрику неквалифицированным рабочим на распиле досок, ламината, и ДСП. Работал много и честно. Все заработанные деньги анонимно рассылал по храмам да приютам. Коллегами по работе характеризуется скрытным, но порядочным. Дальнейшие следы его затерялись.
Примерно в это же время в окрестностях города стали пропадать женщины, чьи трупы были обнаружены намного позднее. Все тела были расчленены.
Говорят, следы от разрезов были неровные и рваные.
Как будто от пилы.
December 20 2013, 10:43:23 UTC 5 years ago
December 31 2013, 04:12:05 UTC 5 years ago
December 31 2013, 11:47:16 UTC 5 years ago