ЖИТЪ: blackabbat — LiveJournal

Насколько я понял, фильмы В. Сигарева это такой «новый реализм» в кинематографе.

Простой, улыбчивый парнишка с короткой стрижкой, - сам из народа, - рассказывает барам, как живет «лё народ». По сути, постмодернизм. Но без глубины Коэнов, изящества Китано, юмора Тарантино или мрачной отрешенности Балабанова. То есть, постмодернизм неосознанный — в котором автор выступает не как субъект, а как объект. Персонаж. Добавим к этому звериную серьезность парня из русской глубинки, который решил сделать кассу. А русские, они ведь не останавливаются.

Если о творческом аспекте фильмов, то и тут, к сожалению, Сигарев не бином Ньютона. Это — Акунин. Моделирование не существующей и никогда не существовавшей реальности для публики, какой она (публика) ее (реальность) представляет. Конечно, и в царской России были извозчики, булошные, сюртуки и загадочные преступления и даже буква «ять». Но собранное все вместе у Акунина это — сказка. Фантазия. Какой ее — фантазию, ну и, старорежимную Россию, - желает видеть главный потребитель творчества Акунина, пост-советский мидл-класс.

Возвращаясь к Сигареву. Конечно, в России есть матери-одиночки, матери-алкоголички, аварии на дорогах, пятиэтажки, и многое другое. Но все вместе это, собранное автором — не реальность, а фантазия. Созданная для главного потребителя, который желает видеть реальность России именно такой. А кто главный потребитель, мы уже выяснили.

Теперь дадим В. Сигареву место в выдуманной — кстати, им, - реальности. Вечность в метафоре. Пусть это будет — в честь неореалистов, но той, прекрасной еще, итальянской эпохи, - концентрационный лагерь. Из уважения к чувствам парня из глубинки, где традиционно сильны традиционные представления о прекрасном, это будет не концлагерь, где мужчины в колготках танцуют танго в перерывах между Сталинградом и Курской дугой. Пусть это будет...

Концлагерь для интеллектуалов

Ну, где все шиворот-навыворот. Где правят бал «филологические», а блатные — парии. И вот, попадает в такой лагерь какой-нибудь Вася. За мошенничество. Первый день Василия в лагере ужасен. Ночью хозяева барака играли в литературные ассоциации. На его свитер. Потом избили. Разбудили Васю цитатами Кафки из громкоговорителя. На построении 3 часа стояли перед беснующимимся овчарками, слушали цитаты. А кто не мог по цитате узнать автора — того расстреливали прямо в строю. В столовой повар шлепнул на тарелку полполовника каши. Прошипел - «суки блядь, бодрийяра не слыхали а к кормушке лезут, вражины». В лесу все время пришлось оборачиваться — не пырнут ли заточкой. Глаза — злые. Впереди — 15 лет. Ужас!

И тут Василий, с умом и практичностью человека из народа — а народ всегда умен, - понимает, что надо Двигаться. Садится вечером у кровати какого-нибудь Сенечки, из литературных функционеров, и начинает тискать рОман. Да не про опостылевшую Красивую Филологию, - которой Сенечка с младых ногтей наелся, ведь еще прабабка с прадедкой за 100 лет до рождения его в литкорпус записали, - а за Жизнь.

И слушает Сеня упоенно, как 90 лет назад какой-нибудь другой«Сеня» в ГУЛАГе слушал рОман политического «за Монте-Кристо».

… утро, идет Вася в столовую. Глаза слипаются, но - счастливый. В висках бьется одно. Выжил, выжил, ВЫЖИЛ. В столовой на тарелку — 4 порции сразу. Кусманище масла. Ай бля хорошо! И шепот крысы с раздатки.

«Васенька, ты это, на работу не ходи. Поспи лучше в бараке, а норму лохи отобьют. Отдохни, Сеня вечером ждет»

И, еще тише.

«Вася, ты это... Сене не говори, что я тебя вчера обидел. Я ж разве знал»

Щурится Вася лкасково. Рукой машет. Ерунда... Сейчас ему хорошо, он не обижается... Каша горячая. Впереди — сон. И вот уже 15 лет кажутся вполне проходимыми. Жить, жить, гражданин драматург. ЖИТЪ.