Владимир Лорченков (blackabbat) wrote,
Владимир Лорченков
blackabbat

Categories:

"ЭФИОП" (новый рассказ)

- Ну что за быдло эти молдаване, - сказал журналист Лоринков.
- Грязные, убогие, оборванные, - сказал он.
- А еще в Европу хотят… ишь, умники, - сказал он.
- Европу им подавай, - сказал он.

Молдаване, молча, слушали.

Ни один из них не говорил по-русски, и поэтому они просто не понимали, что говорит журналист Лоринков. А тот не знал румынского, поэтому ему было все равно, что скажут про него молдаване. Так они и жили: Лоринков и Молдавия. Как говорится, 35 лет вместе, подумал зло Лоринков. С ненавистью вспомнил Солженицына. Повезло козлу бородатому! Дача в Вермонте, Нобелевская премия, почет и уважение, слава... А за что, спрашивается?! Только за то, что Солж провел несколько лет жизни на Крайнем Севере. Ну так и Лоринков там провел пару лет жизни. И вообще, всякий русский бывал на Крайнем Севере… Тьфу! Лоринков сплюнул. Крестьяне сняли шапки.

- Рабы, рабы.. - сказал Лоринков своему фотографу.
- Правильно про них Пушкин писал, - сказал он.

Процитировал:

… Вонючий грязный Кишинев
Страна господ, страна рабов
Когда же я тебя покину
И прах твой с ног своих отрину
Воспоминания плесну, словно в урыльник
И зазвенит на бал будильник…
Когда же я смогу опять
Девиц в Санкт-Петербурге мять?!...

- Примерно так, - пересказал он стихи Пушкина фотографу.

Тот промолчал, протирал спиртом линзу своего мудреного аппарата.

Как и все “технари”, закончившие политехнический институт неважно в каком городе Советского Союза, фотограф, во-первых, занимался не своим делом - по специальности он был кем-то вроде наладчика линий оборудования-не-поймешь-чего - а, во-вторых, не говорил ни по-русски, ни по-румынски, ни вообще по-человечески.

Просто представлял советскую техническую интеллигенцию.

Мычал ласково под песни Окуджавы и Володи Высоцкого, которые лились из кассетника в его старенькой “Тойтоте”, да писал что-то про Стругацких на форумах в интернете. Да, фотограф работал, по совместительству, и водителем. Редакция экономила. Лоринков, поморщившись, вспомнил невыносимые три часа из Кишинева в сопровождении бесконечного нытья Окуджавы. Милая моя. Солнышко лесное. Ну и так далее и тому подобное. Сплюнул.

Крестьяне снова сняли шапки.

Лоринков покачал головой. Зачем они с фотографом приехали в село Ларгу, он и сам не понимал. Все равно он все придумает сам, как делал все 20 лет своей работы в ежедневной газете в Молдавии. Ведь он попросту не понимал, что говорили ему люди! Просто слушал их непонятную - часто и им самим - румынскую речь, кивал, гмыкал, делал пометки в блокноте… А потом сам решал, кто что скажет, и вообще - изобретал, как только мог.

Газета была уважаемая. Один экземпляр как раз лежал на переднем сидении водительской “Тойоты”. На обложке два мужика сосались в губы. Заголовок гласил:

“Пародист Песков и певец Пенкин в интервью “Пионерочке”: Мы категорически против пропаганды гомосексуальных браков в России!!!”

Крестьяне тупо смотрели то на городских пришельцев, то на газету. Мяли в руках шапки, слушали покорно непонятную речь. С утра председатель собрал всех, потому что к нему в офис - в смысле, сарай, где он корову доил, - зашли двое в городской одежде, приехавшие в машине с городскими номерами. Значит, начальство! Лоринков раздраженно цыкнул зубом. О селе Ларга ему нужно было написать репортаж на тему “Как живешь, село?!” для правительственной газеты на русском языке, которую молдаване отправляли в Москву, в Государственную Думу, чтобы эти русские шовинисты поняли, наконец, что в Молдавии все хорошо, и оставили в покое молдаван.

К сожалению, по-русски никто не говорил и в правительстве Молдавии, так что Лоринков безбожно врал.

Очернял действительность, как мог. И в Думу попадали газеты с худшими новостями о Молдавии, - чистый Апокалипсис! - отчего русские депутаты десятый год искренне предлагали ввести войска в Молдавию, чтобы предотвратить гуманитарную катастрофу в этом failed state и искренне же недоумевали, отчего молдаване из-за этого на переговорах так нервничают.

… вот и сейчас Лоринков уже все придумал для репортажа. Это будет село, жители которого продают почки, чтобы оплатить свадьбы детей и похороны родителей, понял он. Решил, что нужна живописная деталь. Скажем, один из селян будет священник, а жена бросит его из-за работы в Италии. Поп напьется и провозгласит крестовый поход на Италию, на границе их расстреляют из пулеметов румыны... Что еще? Нужна любовная история, денежная… Уже и заголовок придумался. “Все там будем”...

- Вася, ты снимай, - сказал он фотографу Николаю Ивановичу.
- А я уже потом под каждую рожу и фамилию придумаю, и историю, - сказал он.
- Снимай крупным планом, а я их пока отвлеку, сказал он.

Откашлялся. Достал ноутбук, открыл “гугл-транслейт”. Ввел в окошко текст, сохраненный. Нажал - “румынский перевод”.

Сказал:

- А сейчас я почитать вам свои стихи.

Стал декламировать:

от жажды умираю над ручьем
глаза ищу, но не могу найти. лицом
твоим любуюсь, хоть давно не рад
ни рембрандту, ни дюреру, ни баху...
один лишь моцарт
да, я ретроград!
дал я маху,
когда балладу о повешенных писал.
поэзии
магический кристалл -
любви, надежды и природы,
увы, не достает меня лучами.
любимая,
пусть с вами,
и без вас.
я - как без соли ананас,
что у кота повис на вилке.
стою я с жаждой над ручьем,
развилка
и жизнь моя сошлись: пойду направо -
душу потеряю. влево -
счастья не найду.
о люди, братья, я взываю к вам
взгляните на меня,
вишу я чередой печальной,
и где-то в твиттере гундит navalny.
не знаю, кто это и что,
но он зудит, гундит и спамит
иди, navalny к ebemame
или obam-e,
сюда без спроса ты пришел
как и ко мне в жж.
а я меж тем лежу уже,
лицом в ручье, в земле ногами,
и девочка с невинным орегами
стоит у изголовья моего:
ее простое, русское лицо,
и волосы до пояса свисают...
я ненавижу морализм Руссо
но в данном случае жан-жак,
весь мир учивший зубы чистить,
оказался не дурак -
есть ценность вечная.
любовь,
что вечной рифмой - словом
кровь, -
повелевает.
мой прошлогодний снег не тает,
стою я в лунном свете,
недвижим.
присядь родная. полежим.
целуй меня, не сплевывай
кусайся.
есть только ты, немного слов, и жажда,
что надо мной довлеет
над ручьем.
мы о нем
с тобой
споем…

Замолчал. Поморгал, прогоняя с глаз слезу. Сказал:

- Ну как вам? - сказал он.

Потом махнул рукой, глаза платочком промокая.

Лоринков обожал свои стихи и последнее время очень жалел, что не пошел по литературной части. Ведь были, были же в юности задатки! Но все сожрали беспутная молодость, Молдавия, и изматывающая газетная работа. Именно в таком порядке, с сожалением констатировал Лоринков. Сейчас, 35-летний, он держался из последних сил, которые давала ему последняя надежда. То был маленький, квадратный кусочек картона с голограммой, вклеенный в паспорт Лоринкова. Журналист выиграл “грин-кард” в США и получил вид на жительство. И вот уже через две недели он должен улететь. Навсегда! И в США Лоринков собирался заняться, наконец, как всякий эмигрант, двумя вещами: во-первых, начать гадить на свою бывшую родину в соцсетях, а во-вторых - литературой.

Для прозы, правда, было поздно - болела спина, пошаливал желудок, да и нервы были ни к черту. Десять часов у стола в день не потянуть.

Зато оставалась поэзия!

В конце концов, стишок сочинить - дело минутное. А потом можно целый день выпивать… По крайней мере, так объясняли свой выбор поэзии все знакомые Лоринкова из Союза Писателей Республики Молдова, когда еще могли говорить. В смысле, в первой половине дня.

Америка, Америка… Нам стали слишком малы твои тесные джинсы, так что мы оставляем их в Молдавии и едем к тебе, родная, подумал Лоринков.

Подумал об этом еще раз, и улыбнулся. Сказал:

- Нафоткал, Лёня, - сказал он фотографу.

Тот пробурчал, промычал что-то. В гундосне его Лоринков различил лишь что-то про “физиков и лириков”. Ничего, подумал Лоринков. Скоро я забуду и тебя, и газету, и Молдавию, и вообще все. Солнце, яркое Солнце будущего светит мне в глаза, подумал он. Сказал:

- Ну раз так, поехали отсюда, - сказал он.
- Нам лишь бы фотографии были, а текст я и сам… - сказал он.
- М-м-м-мр-рр-р-р-р, - пробурчал что-то неодобрительно фотограф.

Лоринкову почудилось слово “фактчекинг”. Журналист усмехнулся, пожал плечами. Пожал плечами. Сказал напоследок крестьянам:

- Быдло, вот вы так ничего и не поняли, - сказал он.
- А ведь только что перед вами выступил великий поэт, - сказал он.
- Событие мирового масштаба, - сказал он.
- Два раза к вам, в Бессарабию занюханную, заезжали великие поэты, - сказал он.
- Первый раз я, - сказал он.
- Второй раз Пушкин, - сказал он.
- Между прочим, у меня в семье тоже был эфиоп! - выкрикнул он тщательно продуманную и сфальсифицированную легенду, чтобы все, вспоминая о нем, сразу же вспоминали и Пушкина.
- Так что мы с Пушкиным оба эфиопы и оба гении!!! - крикнул он.

Крестьяне, молча, смотрели на городских. Мяли в руках шапки. Пастух Василика даже обомочился потихоньку, потому что поднять руку и отпроситься до ветру ему не хватило смелости. Уж больно задиристыми выглядели городские. Лоринков сел на переднее сидение. Поднял брови, увидев лицо фотографа в лобовом стекле.

- В чем дело, Игнат Семенович, - спросил раздраженно Лоринков.
- Пф, пф, ш-шшшш, - сказал фотограф.

Это значило, что спустило шину.

… ночью крепко спящих и пьяных Лоринкова и фотографа- - ради которых, как положено в молдавском селе, устроили свадьбы, крестины и похороны, чтобы потешить иностранцев или городских - положили на носилки.

Примотали руки к палкам. Понесли в поле. Аккуратно положили.

- Василий, - обратился к агроному сельский председатель Никита.
- Oui (да - фр.), - сказал Василий, начавший окапывать носилки с гостями.
- Etes-vous sûr que nous fassions tout correctement? (вы уверены, что мы все правильно делаем - фр.)- спросил Никита.
- Certainement. N'avez-vous pas entendu ce qu'il a dit? (конечно! вы что, не слышали, что он сказал? - фр.) - сказал Василий.
- A vrai dire je n'ai aucune idée de ce qu'il nous a dit (по правда говоря, ничего не понял - фр.), - смущенно признался Никита.
- Moi aussi, mais ce n'est pas du problème (да и я не понял, ну и что - фр.), - пожал плечами Василий.
- Il est important que trois fois a ète prononcee mot "éthiopien" (главное, что им три раза было произнесено слово “эфиоп” - фр.) , - сказал он.
- Alors quoi? (и что? - фр.) - не понял Никита.
- Nikita, vous - comme toujours, - ne lisez rien (вы, как всегда, безграмотны - фр.), - раздраженно бросил Василий.
- Rappelez-vous du Hérodote! (вспомните о Геродоте - фр.)- напомнил он.
- Alors quoi? (и что? - фр.) - не понял Никита.
- Je suis à bout de nerfs à cause de vos questions! (меня начинают выводить из себя ваши расспросы - фр.) - рассердился Василий.
- Mais si… (но отчего же… - фр.) - растерянно ответил Никита.
- Hérodote parla des Éthiopiens qui ont sacrifiè leur roi chaque année (Геродот говорил о том, что эфиопы приносили в жертву своего царя раз в год - фр.) - напомнил Василий.
- Pensez-vous que cet homme étrange... Est-il le roi éthiopien? (думаете… этот странный человек - царь Эфиопии? - фр.) - удивился Никита.
- Non, mais il n'est pas nécessaire faire tout littéralement quand on fait la magie (нет, но в магии главное не буквализм, - фр.) - бросил Василий.
- Assez qu'il est Ethiopie et nous sacrifions la victime... Et voilà... c’est la hic (достаточно того, что он эфиоп и мы принесем его в жертву, вот и все, вот и вся недолга - фр.), - сказал он с надеждой.
- Peut-etre nos champs vont enfin récolter! (может быть, наши поля начнут, наконец, плодоносить! - фр.) - сказал он,
- Sinon, nous allons mourir de faim (иначе, мы умрем от голода” - фр.), - сжал он губы.

крестьяне села Ларга не знали никаких языков, кроме французского.

Ведь из сельской школы за 25 лет независимости, уволились все учителя, кроме старенькой преподавательницы французского.

И не читали ничего, кроме Геродота, курс которого преподавательница французского взяла на себя еще в 1984 году за дополнительные полставки.

Агроном Василий, придумавший трюк с жертвой, - на то он и агроном, ответственный за урожаи и надои, - бросил последний штык лопаты. Выпрямил спину. Оглядел село, собравшееся вокруг жертв. Журналист Лоринков и фотограф приходили в себя, моргая в свете факелов. Во рту каждого торчал толстый пучок петрушки, головы были украшены венками. Страшно отсвечивали в глазах жертв перекошенные из-за пляски факелов лица крестьян.

- У-у-у-а-а-а-амммм… - сказал журналист Лоринков.
- Je regrette de ne pas savoir Romain (простите, я не говорю по-румынски - фр.) - сказал Василий.
- Adieu mes amis (до свидания, мои друзья - фр.), - сказал Василий.

Занес лопату.

… подарки Полюшку-Полю закопали прямо на месте жертвоприношения. Над ними насыпали огромный курган. Спустя пятнадцать лет археологи, случайно проезжавшие через село Ларга, решили здесь копать. Нашли два тела в традиционной молдавской одежде раннего средневековья, с орнаментом раннего средневековья, и с традиционной молдавской керамикой раннего средневековья. А еще с аккуратно отрубленными головами - тоже, получается, раннего средневековья. Судя по величине холма, поняли археологи, речь идет об очень важных персонах. Скелеты бережно собрали, пронумеровали кости, и выставили в Национальном музее Молдавии, в городе Яссы.

Находки назывались “Ларгчанские цари”.

КОНЕЦ
Лорченков точно носит в себе гены Агаты Кристи и некого Шекспира.
Острый сюжет. Колоритные действующие лица.
Грустная нацистская история о том, что язык является источником многих недоразумений.
Но самое замечательное в зрелом Лорченкове - рекурсия: "Что еще? Нужна любовная история, денежная… Уже и заголовок придумался. “Все там будем”... И кажется, что этот рассказ потеряет свою прелесть в переводе...:(