Пушкин — основа, и потому античность русского мира. Колоннами Парфенона подпирают пушкинские строфы русское небо. Обнаженным древним олимпийцем мечет Пушкин диск русской мечты в будущее. Колоссом Родосским наш Александр Сергеевич попирает одною стопой берег европейской культуры и традиции, другою ступив на континент русского таланта. Египетскими пирамидами возвышается он на горизонте русского мира, видный всегда и отовсюду. Пушкин лаконичен, как Ксенофонт, образован, как Тацит, любопытен, как Геродот, чувственен, как Овидий, и красноречив, как Цицерон. Наш Прометей, Пушкин оставил русским три незыблемых дара: прозу, поэзию и драматургию.
… Как же случилось, что мы, его потомки, два этих дара потеряли, а один поломали?
II
Пушкина действительно можно отнести к античности на временной шкале руской литературы. Дело тут не в величии Александра Сергеевича — хотя он велик — и не в довольно спорной «новой хронологии», придуманной остроумным фрондером и сумасшедшим Морозовым. Дело в том, что нация в нынешнем ее понимании появилась в умах европейцах примерно в эпоху великого Людовика XIII и его верного помощника, кардинала Ришелье, которые и вбили это понятие в головы подданных. Грубо говоря, до Ришелье никаких французов, немцев, испанцев и, само собой, русских, не существовало. Процесс длился - и длится - долго: унификацию французов проводил еще Наполеон, с региональными языками боролся Шарль де Голль, бретонцы и эльзасцы по сей день периодически требуют независимости, а что случилось с «испанцами» в Каталонии, вы и сами знаете:-) Поэтому, даже если мы примем на веру оригинальное происхождение «Саги о Нибелунгах», «Легенды о Сиде», «Песни о Роланде» или «Слова о полку Игореве» (что само по себе довольно смело), то все равно не можем считать их национальной — немецкой, испанской, французской, русской — литературой. Эта литература наднациональна, она — протобульон, из которой выползла на берег литература современных наций.
Поэтому можно смело считать, что Петр Первый, хоть до него и были другие цари, породил русскую нацию, а Пушкин - хоть до него и были другие поэты - русскую литературу. Это наш образец, для всех и навсегда... наша модель для сборки, в чем заключается как наша сила, так и наша слабость: так, проиграв все на свете, мы всякий раз можем начать заново, создав из безграмотных крестьян Преображенский и Семеновский полки, а из всякого разноплеменного сброда — великий народ. Но это лишь одна сторона сияющей медали «Александр Сергеевич Пушкин». Другая ее — не менее яркая — состоит в том, что творчество Пушкина представляет для русских модель для сборки не в каком—то переносном, а самом, что ни на есть, прямом смысле. Иначе говоря, книги Пушкина это руководство по выживанию в социуме, откуда мы узнаем, что делать и как себя вести в различных обстоятельствах жизни.
… Как известно, в Элладе, а после и Риме дети изучали Гомера. Любой образованный человек мог легко процитировать любое место из поэм великого слепца. Античный мир черпал свои культурные коды из «Одиссеи» и «Иллиады». Александр, высадившись в Азии, первым делом отправился на развалины Трои, Нерон пел, во время пожара Рима, «Крушение Трои»... Но не только ради культурного кода дети учили Гомера наизусть. А для чего? Язык. Грубо говоря, «Одиссея» и «Иллиада» это «Словарь древнегреческого языка», включавщий в себя наибольшее количество известных в то время слов, которые школьники учили наизусть, просто делали это в увлекательной форме. Вместо «дети, сегодня у нас зубрежка слов «абажур, абазин, аббат, аббревиатура, аберрация, абзац...» было «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который/Долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою/ Многих людей города посетил и обычаи видел/ Много духом страдал на морях, о спасеньи заботясь». Согласитесь, одно дело зубрить словарь, как идиот из рассказа О Генри, другое — узнавать новые слова из захватывающего боевика с перестрелками, соблазнительными нимфами и героическими подвигами. Заодно — в самой усваиваемой форме — в головы вчинялись коды. «Не гневи богов», «Для победы все средства хороши», «Победил, прояви милосердие: и тебе ничего не стоит, и люди запомнят», «Жена и дом дороже бляди, даже если она Калипсо», «Борись до конца, даже если попал к Циклопу»...
Наверное, читатель уже понял, куда я клоню. Да-да. «Энциклопедия русской жизни». Только, на мой взгляд, наша энциклопедия это не просто «Онегин», а всё творчество Александра Сергеевича, от сказок до прозы. Именно благодаря Пушкину русский образованный человек может узнать, что делать и как поступить правильно в той или иной ситуации. Буквально. Страшно? Держись присяги. Скучно? Читай «Фигаро» и пей шампанское. Это многим покажется преувеличением . Но только не тем, что читал Пушкина, «Фигаро» - особенно в минуты душевной тоски — и дневники Шапориной. Она, русский писатель, страдая от голода в советском Ленинграде — а жители Ленинграда страдали от голода примерно с тех самых пор, как город переименовали в «Ленинград», о чем оставил великолепные воспоминания посетивший нашу бывшую столицу Луи-Фердинанд Селин — Любовь Яковлевна открывает «Фигаро» и в самом деле забывает о том, что творится на улицах в 30-хх годах 20 века в Санкт-Петербурге. В своих дневниках, великом документе эпохи, она пишет, что «Фигаро» ей помог, именно как лекарство. Еще бы! Пушкин ведь не какая-то абстракция типа советской каббалистической псевдо- реализьмы — товарищипостановилидостичьсветлойбудущей
… не стоит подписывать сомнительные сделки, но если уж подписал, держи слово («Дубровский»),
… надо знать свое место («Старик и рыбка»)
… жизнь — грустная штука, которая стоит, чтобы ее прожили («Онегин»).
… сознательный украинец-сепаратист это дурак и предатель («Полтава»)
Но для меня настоящей сокровищницей этих moralités на все случаи жизни служит повесть Александра Сергеевича, ставшая краеугольным камнем всей русской прозы.
«Капитанская дочка».
III
Что такое «Капитанская дочка»? Это матрица русской литературы. То самое одноклеточное существо, из которого появились позже диплодоки и мамонты вроде Толстого и Достоевского. В «Капитанской дочке» мы, как в зародыше человека, видим черты всех существ, которые приложили свой ген к развитию être humain. В «Капитанской дочке» мелькают черты «лав-стори», у неё глазки батального романа, носик исторического романа, щечки романа назидания, появляется и отпадает хвостик «роуд-трипа»... Это и сентиментализм, и реализм, и даже модернизм — ну вот как, откуда?! - причем для каждого прото-жанра в рамках одного текста Пушкин использует именно свой стиль в рамках одного языка. Что, отмечу, уже титанический подвиг, ведь куда проще, меняя повествование, просто менять язык, как это сделал, например, Д. Барнс в «Истории сотворения мира за 11 с половиной недель». А какой он, язык «Капитанской дочки»? Это язык «Анабасиса». Простое и безыскусное, на первый взгляд, повествование, по тону которого можно представить, что рассказчик вышел за хлебом. И которое, на самом деле, живописует нам картину античной трагедии.
… Отступление второе. В литературе РФ XXI века ситуация сложилась прямо противоположной. Так, люди пишут языком античной трагедии — ПРАКТИЧЕСКИ СПЛОШНЫМ КАПСЛУКОМ С ОБИЛИЕМ ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫХ ЗНАКОВ!!!!!!! - о каких-то обыденных, элементарных вещах, которые сопровождают, увы, жизнь всякого смертного. Мотив автора понятен. Там, где глазу читателя негде зацепиться, нужно этот глаз выкалывать вилкой из блатного рОмана. «С утра читала на «Медузе», что в Чечне есть гомосексуалисты» (А. Немзер), «Хочу 3 миллиона рублей» (А. Степанова», «Сделали аборт по медицинским показаниям «(А. Старобинец»). «Британский подданный Юлиан Барнс написал книгу о композиторе, в издательстве РФ велели сделать ремикс» (Е. Водолазкин»), «Учусь читать и писать по-русски» (А. Ганиева), «Погуглила про шизофрению» (А. Козлова). Имя им, конечно, легион, я привел примеры лишь самые характерные...
О чем повествует нам Петр Гринев? Человек просто и безыскусно — хорошее повтори и еще повтори — рассказывает своим современникам, а после и нам, потомкам, как попал в эпицентр самого страшного мятежа века, пережил обреченную осаду, в которую ввязался, зная, что обречен, стоял на эшафоте, причем дважды, стал жертвой несправедливости своих, за которых готов был погибнуть, почти потерял любимую, присутствовал при погромах и массовых экзекуциях. Да уж! Это вам не «Окаянные дни» Бунина, которые Иван Алексеевич писал по газетам. При этом Гринёв повествует нам свой parcours, потому что, в отличие от Бунина, пережил свои драмы, и пережил драмы, а не слухи о драмах.
Говорит Гринев примерно так:
Любезная моя Марья Ивановна. Сегодня отступали по склону горы, потеряли трех гоплитов, думали, отряду конец, но сообразили ворваться в деревеньку за горою, и засели в домах. Неприятелю нас выбить не удалось, хотя дома пожгли изрядно, кое-кто и сгорел. Леонид Федотыч велел кланяться, что и выполняю, а сам Леонид Федотыч, к сожалению, был взят в полон и на глазах у нас неприятелем четвертован. Три недели назад и меня поймал супостат и я думал уж прощаться с жизнью и Вами, любезная Марья Ивановна, но супостат, к счастью, весьма нуждался в оливковом масле, на которое меня и сменяли, и которое и мы и неприятель наш ценим на вес золота, потому что идем второй месяц по снегу босиком. Завтра выходим из селения, с мыслями о вас, преданно любящий Вас...
… отступление третье. Очень хорошо интонацию «Капитанской дочки», повлиявшую на Толстого и его «Кавказского пленника», прочувствовал Балабанов. Советский метис — как и все мы, кстати — осознанно или нет (я лично думаю, что неосознанно, но на то она и великая культура, что сильнее тебя), вытащил себя за волосы из болота (что и нужно сделать всем нам), и стал русским режиссером. В фильме «Война» Балабанов показал нам человека, буднично описавшего свои 12 подвигов Геракла, и не понимающего, что это подвиги. Иван Ермаков, как и Петр Гринев, «ничего такого не сделал»: просто пошел в логово зверя и спас своих. К сожалению, формат кино не предполагает дальнейшей истории героя. Но мы-то знаем неизбежный конец. Само собой, русского солдата в Москве отправят под суд (это, впрочем, уже показали), а после казнят - как казнили Буданова. За это русским подарят «олимпиаду» и «соотечественника стивена сигала», «тому що вин мужик и баб по жопе хлопал ты чо бля не мужик смотри, какой твой лидер мужик бля всех мужиков собрал». Но русские-то не идиоты и помнят, чей папа герой, а кто ведет себя как трусливый pédale и кого с бабой последний раз видели 20 лет назад — и то в момент объявления о разводе — и кто сводит нас зоопарк, когда вернется из плена...
Разумеется, на автора «Капитанской дочки» - русского поэта Пушкина — не мог не повлиять национальный характер. По-крайней мере, когда он, человек яркий и солнечный — а русские, к сожалению, в массе довольно угрюмы — пишет о соотечественниках. Поэтому «Капитанская дочка» это еще и матрица русской ментальности.
Когда мы ее изменили — вернее, когда ее изменили нам, но, увы, с нашими активными помощью и участием — то изменили себе, и потерпели крах.
IV
Когда я говорю о moralité, то подразумеваю не «что такое хорошо, а что такое плохо» Маяковского. Каждый человек и эпоха - за исключением советского человека эпохи Маяковского:-) - сам для себя решает, где эти «хорошо» и «плохо». Есть подсказки, - культурный код, религия как традиция, - но это не больше, чем подсказки. В конце концов, в Средние Века хорошо было спать сидя, в каменном — рожать на корточках, а в XIX-м — продавать опиум и морфий в аптеках без рецепта. А, как я уже говорил, Пушкин это наша античность. Соответственно, и мораль его античная. То есть, никакой морали нет. Что красиво, то добродетельно.
… и, представьте себе, никаких противоречий с иудео-христианской моралью, здесь, в общем-то, тоже нет. Разве не прекрасны храбрость, верность и честность?..
И мы, чего уж, любим Онегина — хотя любим мы Пушкина — за красоту. Александр Сергеевич красив, как русский лес зимой, как холмы Бессарабии, сопки Заполярья, озерца и леса западной (Белой) Руси, как античные статуи и сфинксы на берегах Невы, он прекрасен, как Санкт-Петербург и как форма русских полков, как романы Толстого и аннексия Польши, как походы Паскевича и гибель Гумилева, как брянские леса и как Российская империя.
Русское, куда ни глянь, красивое.
И, значит, добродетельное.
V
В общем, Пушкин давал русскому читателю не абстрактные заповеди - «за все хорошее против всего плохого» - а конкретный кодекс поведения.
К сожалению, после Александра Сергеевича на поле русской литературы пришли люди, может, и гениальнее, но и глупее, и пришли эти гении с абстрактными пожеланиями «всем добра и мира». Тем самым и заминировали почву руского мира. Что Федор Михайлович, что Лев Николаевич убедили русских, что есть какая-то абстрактная общая мораль, которой мы все должны следовать. В итоге дошли до извращений вроде «сунь левую руку в карман, если на тебя в подворотне налетел однорукий, играй по-честному». В общем, та самая «слезинка ребенка», которая в 21 веке оказалась, почему-то, исключительно слезинкой украинского ребенка, а никакой слезинки руского ребенка нет, потому что «кто такие вообще эти русские?.. их нет!» (и, кстати, все верно, нет ребенка, нет и слезинки, - нет человека, нет проблемы, как говорил великий советский вождь:-) - а чтобы не было ребенка, артиллерия ВСУ позаботится)
То, насколько Пушкин от идеи такой абстрактной морали далек, я сейчас проиллюстрирую эпизодом из «Капитанской дочки».
… Как мы помним, Петр Андреевич Гринев — семнадцатилетний юноша, который едет служить в провициальный гарнизон — в пути встречает ротмистра, Ивана Ивановича Зурина. Лихой вояка, любитель выпить, взрослый мужчина, Зурин, говоря языком нынешней улицы, «разводит» мальчишку на пару партий в бильярд, подпаивает, и «выставляет» на сто рублей. Сумма весьма большая.
И вот Иван Ивановича Зурин — кстати, «отец» другого веьма известного литературного персонажа, Долохова - очень плохой человек согласно морали Толстого или Достоевского, Тургенева или Чехова. А каков наш ротмистр согласно морали Пушкина?
А никаков.
Все случившееся, по-мнению Александра Сергеевича, пустяк, который не стоит и яйца. Даже если цена этому яйцу сто рубликов. Все случилось в рамках неписанных правил. Не хочешь играть, не становись к столу. Сто рублей потерять неприятно, но сто рублей это всего лишь бумажка. Да, Зурин человек пустоватый, недалекий, своего не упустит... одним словом, лихой. Ну так ему и положено, он воин. Ему жалование платят за то, чтобы на людей бросаться и зубами их рвать. На своих он бросается и просто носом тычет, как ласковый бультерьер. Больновато, но что поделать.
Тем, кому кажется, что я передергиваю — как Зурин карту:-) - и эпизод этот случаен, хочу напомнить, что ротмистр появляется в «Капитанской дочке» еще раз. Персонаж, к которому всякий русский читатель века XX-го (да и вообще с середины XIX) проникается глубоким отвращением со сцены знакомства, играет роль... ангела-хранителя Гринева. Зурин, возглавляющий отряд, встречает Гринева, бегущего из мятежных земель с невестой, и ведет себя с беглецами по рыцарски: дает кров, кормит-поит, да еще и извиняется перед Марией Ивановной за то, что «не так все сразу понял». При этом, положение Гринева довольно двусмысленно, и статус его не ясен. Он, по слухам, приятель государственного изменника номер 1. Зурину ничто не мешает героя нашего запереть на ночь в сарае, Марию Ивановну пустить на казачий хор, а утром обоих прирезать, списав на войну.
(… наверное, Исаак Бабель так бы о случившемся и написал. Да он и написал! Называется «Конармия»...)
Но Зуров верит — верит на слово, выделил бы тут кто-то капслуком:-) - человеку из своего сословия, и рискует своим положением (а может, бунтовщика и изменника приютил?). Более того, берет на себя заботу о препровождении невесты Гринева в укромное место, к родителям Гринева, а сам напоминает молодому коллеге о долге. Бунт-то еще не подавлен. Гринев присоединяется к отряду Зорина — по признанию юноши, солдафон и пьяница тактично делает все, чтобы облегчить сердечную тоску юноши — сопровождает Гринева, и не изменяет дружбе своей даже и после войны. Когда по оговору Гринева требуют в Петербург арестантом, Зурин побадривает героя и проявляет максимальное участие.
… Собственно, в чем moralité этого эпизода? По-моему, всё элементарно. Нельзя предавать интересы своего сословия — шире народа - даже если отдельные его представители проявляют не самые высокие свои качества. Нужно следовать кодексу, писаному, - банально, как все инструкции, - кровью. Гринев им и следует, и все заканчивается хэппи-ендом. Петр Андреевич относится к своему проигрышу в карты так, как и следует — забывает на следующий день и о нем, и о Зурине — и ротмистр появляется лишь много времени спустя не только в книге, но и в сознании Гринева (до эпизода-2 в тексте нет ни слова, ни упоминания, ни «тяжелой травмы»). Также Петр Андреевич не становится на «сторону трудящихся» - а каких?.. а никаких трудящихся там нет, одни латышские стрелки да красные кита.... ой, простите, банды башкирских разбойников и «казаков» (людей, выписавших себя из нации) грабят селения («мы проходили разоренные селения» - Пушкин, историк бунта) — и блюдет интересы своего сословия, своей культуры и, finalement, своего народа. В Гриневе нет обиды на сословие - «царская держиморда кинула на бабки» - и, банально, жадности. Он не извещает Пугачева о том, где находится Зурин с отрядом, дабы отомстить за свои 100 рублей. Гринев лишен морали мещанина, которую нам в XIX веке выдали за мораль. Он «не считает необходимым «наказать нехорошего Зурина», и, наконец, он просто не идиот и не жлоб).
… Очередное примечание. Для советских людей 100 рублей оказались дороже и чести и родины. Поэтому в годы II Мировой Войны за немцев воевали 1,2 миллиона подданных Кремля, включая 5 генералов, а в годы I Мировой - … ой, а нисколько!..
В 1917 году руское общество отказалось от аристократической «безпрынципности» дворян вроде Пушкина. И сразу рухнуло. Нам еще повезло, что это случилось так поздно. Читая дневники адвоката Кони или губернатора Бессарабии, Урусова — подлецов и предателей, которые своей подлостью буквально и публично (!) упивались - я, например, понимаю, что все должно было закончиться в последней четверти века XIX-го.
И я только гадать могу, как Россия конца XIX века-начала XX-го — своим откровенным, абсолютно безнаказаным хулиганизмом, когда губернатор провоцирует волнения во вверенной ему провинции и наказывает невиновных, поощряя виноватых, юрист с улыбочкой «отмазывает» уголовников с «мокрухой» и провоцирует волнения же, а студенты мочатся с кафедры на голову профессору — поразила бы Гринева. Ну, или Пушкина.
… Хотя, почему «поразила»? Ничего удивительного нет в подлости людей подлой души. Что Гринев, что Пушкин просто зарядили бы пистолеты, а после дела велели бы приколотить головы тварей к заборам, как и поступил Гринев в неопубликованной главе «Капитанской дочке», когда спас (фамилия главного героя там другая) дочь капитана Миронова и ее жениха...
Иногда тварь дрожащая просто тварь дрожащая.
Бить которую нужно топором по шее
Продолжение
PS. Если Вы прочитали эссе полностью, оно Вам понравилось и у Вас есть возможность оплатить текст, то Вы можете сделать это системой Paypal, переведя 4 доллара США на vlorch@gmail.com
January 11 2019, 00:26:56 UTC 6 months ago
January 11 2019, 00:35:40 UTC 6 months ago
Suspended comment
January 11 2019, 16:23:20 UTC 6 months ago
January 15 2019, 08:52:20 UTC 6 months ago
µovit (пребывание), 7tр6обос; (исхождение) и E7tto"tpocpТi (возвращение).
Момент истины в том, что мы находимся в той точке генезиса нашей европейской культуры, когда Ной выпускает из ковчега голубя. Пора нам выбираться из еврейского кокона на свет Божий
а вот, работа Шичалина -
https://yadi.sk/i/vEuM3Hucw7VYyg