(с) В. Лорченков
Русские писатели всегда чуть больше, чем писатели. Они еще немного философы. Это одна из причин, по которым мне, кстати больше нравится переводная литература – как всякий неглупый, но - обыватель, я могу понять высокую мысль, но мне требуется, чтобы ее разжевали, и подали ярко.
Именно поэтому писатели Запада (хотя, разумеется, это очень условно - «писатели Запада», точнее скажем – не-русскоязычные писатели, по крайней мере большинство их) ближе мне. Они, я полагаю, больше внимания придают сюжету. Чуть-чуть, но больше. А сюжет – именно то, что придает тексту объемность и делает его картинкой. А когда человек лишен слуха (я лишен слуха) ему нужна картинка.
Читая тексты, например, Стейнбека, я их вижу. Как кино. Что является свидетельством как мастерства Стейнбека, умеющего писать зрительно, выпукло, так и моего упрощенного восприятия - как текста, так и мира. Быть может, это моя проблема, но это и достоинство Стейнбека.
Но есть (был вернее, но какая на хер разница, я же говорю не об этой никчемной оболочке, теле) в мире философ, которого интересно было читать даже такому ограниченному в этом (восприятие философии без развлекательной оболочки) плане человеку, как мне.
Мишель Монтень (http://www.lib.ru/FILOSOF/MONTEN/)
«Опыты» - одна из моих любимых книг. Надеюсь, вам (если кто не читал) тоже понравится. А кто читал – можно и перечитать, наверное. Монтень – тот автор, после прочтения которого я понял выражение «мед словесный».
Монтень мне еще нравится вот поэтому (аргументы мои, двухлетней давности, и я все еще в них убежден, поэтому кавычки, и эта книга может в этом году выйти, так что заранее спасибо маме-папе-Богу и Марии Галиной):
«... Платон и Аристотель резко отделили род людской от всего окружающего мира. Именно эти два человека повинны в том, что вы, люди, перестали жить с природой в гармонии, и, следовательно, поссорились сами с собой.
Философы вырвали вас из привычной среды обитания. Это было бы прекрасно, предложи они вам что-то взамен. Они этого не сделали. Единственным, кто понимал, в чем суть, - и я его искренне за это уважаю, - был Монтень. Но он и философом-то не был. В привычном для вас понимании этого слова, конечно. Он просто рассуждал о привычных, окружающих вас вещах и понятиях, глядя на них непредвзято. За это философы его презирают. Аристотель не может придти в себя с тех пор, как Монтеня подселили на гору небожителей. Платон был в ярости. Сократ посмеивался, но это вовсе ничего не означало. Сократ дурачок. Он посмеивается всегда, особо не вдаваясь, над чем смеется.
- Я пролил на свой новый кожаный колет чудные духи из Византии, - говорил Монтень... - и два дня наслаждался прекрасным ароматом. Затем, увы, я привык к нему, и перестал чувствовать духи. Меж тем окружающие их обоняли, и делали мне комплименты. Значит, даже к новым и чудным вещам привыкаешь настолько, что они становятся неотъемлемой частью твоего мира.
...дворянин спешил записать свою мысль на листе желтой бумаги. Это был его, Монтеня, единственный недостаток. Простой, неискушенный в рассуждениях, немногословный Монтень. Если бы он сделал еще один шаг. Если бы понял…
Пойми Монтень, что и записывать ничего не нужно, он превзошел бы их всех. Спинозу и Декарта в том числе.
Увы, Монтень этого не понимал. Или понимал, но не желал никого опережать. Мне кажется, ему доставляло истинное наслаждение чтение своих же записей. Он искренне ... любил жизнь такую, как она есть, и принимал все с достоинством, не фантазируя
Что действительно отличало Монтеня от ему подобных: дворянин никогда не лгал. Если он писал, что купил кожаный колет, и надушил его прекрасными духами, так оно и было...
... Надев этот колет, Монтень выходил в поле, проводил перед собой черту, и обозревал мир за ее пределами. Сделав неспешные выводы, Мишель переходил на другую сторону, и рассматривал уже другую половину мира. Он во всем старался быть честен и объективен. Монтеню и в голову бы не пришло пытаться выяснить, сколько лапок у мухи, не взяв муху в руки – как это делал Аристотель.
Будьте покойны: уж он-то, Монтень, ее бы изловил, изучил, и, - что мне особенно нравится, - после отпустил.
А потом написал бы две небольшие главы «Опытов». Первая называлась бы «О вреде мух», вторая – «О пользе мух». В обоих главах Монтень был бы честен и не предвзят. Бог мой, ну, почему все люди не такие, как он?"
PS. На фото – скульптура Монтеня, которая в Лувре. Конечно, это типа фантазия скульптора (18 или 19 век) – философ выглядел по-другому, да и полуголый нигде, кроме бани да спальни не стоял, но в его эпоху ужасно одевались, поэтому я предпочел эту скульптуру.
