Сергей Сергеевич Каринский (enzel) wrote,
Сергей Сергеевич Каринский
enzel

НЕМНОГО О ТРОЦКОМ

"...его мать в молодости очень красивая еврейка, по фамилии Животновская, была любовницей ротмистра одного из наших стоявших в Варшаве кавалерийских полков, носившего фамилию Троцкий. Во время балканской войны 1877-78 гг. он был убит. Красивая еврейка его очень любила и когда вышла замуж за равина Бронштейна, то столько напела своему первенцу Лейбе о Троцком, что тот избрал для себя фамилию соблазнителя своей матери псевдонимом. Родная сестра Лейбы, арестованная при Деникине в Симферополе, оказалась существом крайне неразвитым и непроходимо глупым; ей, конечно, в противовес советскому принципу, ничего не сделали, даже не попытались обменять на сотню-другую заложников из "Чека", что несомненно увенчалось бы успехом, ибо для освобождения своих евреи делают всё. Двоюродный брат Лейбы, инженер Бронштейн, служил с 1918 г. инженером в Сербии, в Скопье; по отзывам тамошних русских, относится к ним хорошо, но по убеждениям социалист, только более "правый". Дядя Бронштейна-Троцкого по матери банкир Животновский воспитывает сейчас в Париже сына Троцкого." (Г.Бостунич. Цит. соч., сс. 96-97.)
Tags: история, литература
"Отец и мать прошли через свою трудовую жизнь не без трений, но в общем очень дружно, хотя были они разные люди. Мать вышла из городской мещанской" семьи, которая сверху вниз смотрела на хлебороба с потрескавшимися руками. Но отец был в молодости красив, строен, с мужественным и энергичным лицом. Он успел собрать кое-какие средства, которые в ближайшие годы дали ему возможность купить Яновку. Переброшенная из губернского города в степную деревню, молодая женщина не сразу вошла в суровые условия сельского хозяйства, но зато вошла полностью и с той поры не выходила из трудовой упряжки в течение почти 45 лет. Из восьми рожденных от этого брака детей выжило четверо. Я был пятым в порядке рождения. Четверо умерло в малых летах от дифтерита, от скарлатины, умерло почти незаметно, как и выжившие жили незаметно...

Отец был, несомненно, выше матери и по уму, и по характеру. Он был глубже, сдержаннее, тактичнее. У него был на редкость хороший глаз -- не только на вещи, но и на людей...
Он говорил неправильно, на смеси русского и украинского языков, с преобладанием украинского. Людей он оценивал по манерам, по лицу, по всей повадке, и оценивал метко.

После многих родов и трудов мать стала одно время хворать и ездила в Харьков к профессору. Такие поездки были большими событиями, к ним долго готовились. Мать запасалась деньгами, банками с маслом, мешком со сдобными сухарями, жареными курицами и прочим. Впереди предстояли большие расходы. Профессору надо было платить по три рубля за визит. Об этом говорили друг другу и гостям, с поднятым вверх пальцем и с особенно значительным выражением лица...
Возвращения матери ждали с волнением. Мать приезжала в новом платье, которое казалось в яновской столовой неслыханно нарядным...

Долгими зимами, когда степным снегом заносило Яновку со всех сторон, наваливая сугробы выше окон, мать любила читать. Она садилась на небольшой треугольной лежанке в столовой, ставя ноги на стул, или, когда надвигались ранние зимние сумерки, пересаживалась в отцовское кресло, к маленькому обмерзшему окну и громким шепотом читала заношенный роман из Бобринецкой библиотеки, водя натруженным пальцем по строкам. Она нередко сбивалась в словах и запиналась на сложно построенной фразе. Иногда подсказка кого-либо из детей совсем по-иному освещала в ее глазах прочитанное. Но она читала настойчиво, неутомимо, и в свободные часы зимних тихих дней можно было уже в сенях слышать ее размеренный шепот.

Отец научился разбирать по складам уже стариком, чтобы иметь возможность читать хотя бы заглавия моих книг. Я с волнением следил за ним в 1910 г. в Берлине, когда он настойчиво стремился понять мою книжку о немецкой социал-демократии.

Октябрьская революция застигла отца очень зажиточным человеком. Мать умерла еще в 1910 г., но отец дожил до власти Советов. В разгар гражданской войны, которая особенно долго свирепствовала на юге, сопровождаясь постоянной сменой властей, семидесятипятилетнему старику пришлось сотни километров пройти пешком, чтоб найти временный приют в Одессе. Красные были ему опасны, как крупному собственнику. Белые преследовали его, как моего отца. После очищения юга советскими войсками он получил возможность прибыть в Москву. Октябрьская революция отняла у него, разумеется, все, что он нажил. Свыше года он управлял небольшой государственной мельницей под Москвой. С ним любил беседовать по хозяйственным вопросам тогдашний народный комиссар продовольствия Цюрупа. Отец умер весной 1922 г. от тифа в тот час, когда я выступал с докладом на IV конгрессе Коминтерна."
Ну, это уже другой жанр: Лейба о Лейбе:).

Deleted comment

Верить по поводу чего?

Deleted comment

А "сам" ничего определённого не сообщает. Но в любом случае, ни одному его слову верить не стоит.
Ну Бостуничу-то точно верит не стоит-). А "Моя жизнь" - самое правдивое произведение данного автора. Рекомендую.

Написано сразу после изгнания его из Советской России за "анти-советскую деятельность" (!), в минуту, я бы сказал, порыва откровенности-).

Так, автор ясно пишет, что пролетарием в царской России он не отнюдь не был. Батя начинал нищим, но сделал хорошие деньги на экспорте зерна и жил в пресловутой землянке исключительно по доброй воле ибо был..., скажем так, весьма экономным человеком.

Дальше- больше. В степях Николаевской губернии тюрьма народов принимала просто ужасающие формы - немецкие аграрные колонии, весьма процветающие, соседствовали с владениями батьки Давида, поместьями дворян и украинскими хуторами. Дворяне вечерами гоняли чаи со стариком Бронштейном, и искали у него дружбы , т.к. насчет землянки никто не обманывался.

Далее автор поступил в лучшее учебное заведение Одессы, где , по его признанию, за все годы учебы что ему так и не удалось столкнуться с анти-семитизмом. Проведя детство и юность в нужде и обстановке погромно-черносотенного беспредела автор , естественно, примкнул к социал-демократам. В результате чего он, промежду прочим разорил своего отца-миллионера, который едва унес ноги от большевиков, возглавляемых его же сыном.
Я, разумеется, не наставиваю на версии Бостунича. Но мне представляется важным учитывать и подобные точки зрения, исходящие от свидетелей времени и событий, бывших наблюдателями живого процесса, а не создателей его мифологизированной, легендированной версии. Троцкий в своих "мемуарах", несомненно, строит именно такую легенду, отличную, разумеется, от совсем уж кондового советского мифотворчества, но также весьма далёкую от исторической правды. К правде как раз ближе отдельные частные свидетельства, где факты ещё неприкрашены и неприглажены. Это воспоминания, написанные непосредственно по горячим следам, в начале 20-х, а лучше прямо во время р-ции и ГВ.
Почитайте "Мою жизнь". Наиболее интересна как раз до-революционная часть,более-менее объективная. Далее не так интересно, за исключением , пожалуй, довольно откровенно описания какая грызня за власть шла между ними с самого начала, какой изощренный интриган был Ленин и его главный ученик, и как от всего этого страдал бедный автор-).
Уж слишком непреодолимое отвращение вызывает "образ автора" :).