(эпизод из истории чешско-грузинского культурного взаимодействия)
Посв. В.Г.
Владислав сидел в своем замке и скучал. Где-то там, в благодатной Грузии, жила Лейла, и тоже скучала. Владислав с тонкой грустью думал о Лейле, сидя мягким январским днем у камина, рядом с окном, во втором этаже донжона. ТВ надоел, магнитофон опротивел, дороги окрестные все были изъезжены, читать и спать одинаково не хотелось. Он подумал было набрать пражский номер своей бывшей жены Кристины, жившей теперь с канадским журналистом, но решил не делать и этого. А мысли его неудержимо текли в сторону Грузии. Тогда он встал, подошел к бюро и положил пред собой чистый лист почтовой бумаги – он решил написать ей письмо. Вот это письмо:
Здравствуй, милая Лейла,
не удивляйся этому письму, хотя я сам удивляюсь своему решению написать его. Сейчас такая чудесная погода, предвосхищающая весну, и такая странная, замирающая пустота на душе, что ничего не хочется делать, кроме одного – говорить с тобой о чем угодно, о самом случайном и вздорном. Мне очень нравится твоя страна, ваша страна, страна Св. Георгия, Давида, Тамары, страна вина и беззаботного веселья. Я вижу ваш дом, сад при нем, виноградник, вижу тебя, наблюдающей, как твои братья топчут виноград в давильном желобе, вижу твою при этом улыбку, вижу высокое чистое небо. Как жаль, что все это только в моем воображении, что я не могу увидеть всего этого сей же час, немедленно. Даже если я брошу все здесь, сяду в поезд, приеду в Прагу, а оттуда вылечу ближайшим рейсом в Тифлис, то и тогда не увижу всего этого, потому что сейчас январь, а не август, и все у вас мокро и скользко от дождя, и только вино, уже оформившееся и устоявшееся, напоминает вам о той чудесной поре. Мне хочется перейти на французский, но боюсь, ты не знаешь этого языка. О чем же мне тебе рассказать? О травле зайцев, об оптовых закупках фуража, о том, что вот уже два месяца ремонтируется подъездной мост – все это вздор и не заслуживает упоминания. Сижу здесь, скучаю, изредка вижу соседей, еще реже – езжу в Табор, развеяться, сходить в кино, посидеть в трактире, пошататься по магазинам. Наша страна удивительно удобна и по-своему красива, но зимой как-то особенно понимаешь, что это всего лишь небольшой уголок Европы, в сущности провинция, и относительная близость Мюнхена или Вены только усиливает это ощущение. К тому же, я, как ты знаешь, не очень-то жалую немцев. Увидимся ли мы этим летом? Так хочется побывать вновь в ваших краях, полазить по горам, вволю попить вашего вина. Если ты согласна, если ты хочешь меня видеть, пожалуйста, ответь, и незамедлительно! Сейчас мне очень нужно знать твой ответ. Заканчиваю это глупое письмо, не сердись. Если не сердишься, то передай мой привет братьям, Гураму и Гиви, а также дедушке Шота, который был столь тогда любезен и добр со мной. Вот и все. До свиданья. И, умоляю, не заставляй меня ждать слишком долго.
Владислав.
Запечатав письмо, Владислав спустился по скрипучей, но крепкой лестнице в сени, вышел во двор, постоял, решая, какой способ передвижения избрать, посмотрел на серо-голубое, почти весеннее небо и направился к навесу, под которым стояла его забрызганная светло-коричневой местной грязью спортивная «шкода» устарелого образца. До почтового отделения было три километра по узкому, петляющему, в мелких лужах, шоссе.
28 января 1990 г.
