Габель

Выдающийся немецкий ботаник Маттиас Якоб Шлейден в 1875 году написал книгу «Соль», в которой, в частности, говорилось, что между налогами на соль и деспотами есть прямая зависимость. Он указывал, что ни в античных Афинах, ни в Риме, пока тот оставался республикой, не облагали налогом соль, но приводил Мексику и Китай в качестве примеров соляных тираний своего времени. Нет полной уверенности, что налоги на соль всегда служат точной лакмусовой бумажкой для теста на демократичность, но французский соляной налог, габель, ясно показывал, что было неладно во французском королевстве.

Аргумент в пользу габели был тот, что поскольку все, богатые и бедные, потребляют соль более или менее поровну, то налог на соль будет настоящим подушным налогом, равным для каждого. Исторически подушные налоги, когда с самого бедного крестьянина взимали столько же, сколько с богатейшего аристократа, ненавидели больше всего. Габель не была исключением. Налог сослужил своеобразную службу, сделав очень обычный продукт редким из-за сложных правил налогообложения, препятствовавших торговле. И, что злило еще больше, габель сделала основной продукт дорогим во имя прибыли короны.
Одной из самых раздражающих изобретений габели была sel du devoir, соляная повинность. Каждый человек старше восьми лет в Большой габели был обязан приобрести семь килограммов соли в год по фиксированной государственной цене. Это было гораздо больше, чем можно использовать, если только не делать соленую рыбу, колбасу, ветчину и другие продукты, сохраняемые с помощью соли. Но пускать соляную повинность на производство соленых продуктов было незаконно, и, если на этом ловили, нарушителя преследовали за преступление faux saunage, соляной обман, которое влекло за собой суровые штрафы. Основой для преследования по этому закону были многие простые действия. В Камарге пастухов, которые позволяли своим стадам пить солоноватую прудовую воду, могли обвинить в обходе габели.

Пересмотр в 1670 году уголовного кодекса выявил еще одно применение соли во Франции. Чтобы усилить закон против самоубийства, было приказано, чтобы тела людей, отнявших у себя жизнь, засаливали, доставляли в суд и приговаривали выставить на всеобщее обозрение. Обвиняемые, пытавшиеся избежать суда, умерев от плохих условий содержания в тюрьме, тоже не могли теперь этого сделать. Их тоже следовало засолить и выставить на суд. Бретонские историки обнаружили, что в 1784 году в городе Корнуай некий Морис Ле Корр умер в тюрьме, и было приказано судить его в засоленном виде. Но по какой-то бюрократической ошибке трупу не назначили день судебного заседания, и его нашли тюремные охранники больше чем через семь лет. Он был не только засолен, но и заквашен в пиве.

Людовик XIV отдал государственные финансы и торговлю в руки Жана-Батиста Кольбера, купеческого сына из Шампани. Кольбер был ведущим сторонником экономической школы, известной как «меркантилизм», которая утверждала, что стоимость государства измеряется в товарах, которые оно экспортирует, и драгоценных металлах, которые импортирует. Исходя из этого государство должно было жестко управлять и производством, и торговлей через такие инструменты, как налоги и расценки. Меркантилизм утверждал, что общая сумма мировой торговли ограничена, так что если Англия наращивает свою торговлю, то это будет за счет Франции и всех остальных.

Кольбер рассуждал, что Франция располагает ценным экспортным продуктом – солью. Он напрямую участвовал в сбыте французской соли северным странам и провел важные улучшения во французских водных путях, чтобы более эффективно возить соль. Он верил, что Франция производит лучшую в мире соль, что неудивительно для француза, но с ним соглашались многие его современники – англичане, голландцы и немцы. Кольбер переписывался с солеварами о технических усовершенствованиях. В наше время в Геранде гордо утвержают, что Людовик XIV ел только тамошнюю соль. Если это правда, то это объясняет, почему он был так заинтересован в улучшении ее цвета. Кольбер указывал, что если бы она была такая же белая, как соль главных соперников Франции – Испании и Португалии, то продавалась бы лучше. Но палюдье Геранда продолжали собирать соль вместе с зелеными водорослями и глиной цвета древесного угля, в которой были выкопаны пруды.
В 1784 году французское правительство обратилось к Жаку Некеру, швейцарскому банкиру, столь блистательно управлявшим катастрофической французской экономикой, что в какой-то момент начало казаться, что он спасет монархию. В этом году он сообщил, что мино соли, которое равнялось 49 килограммам, в Бретани стоит лишь 31 су, но в Пуату – 81, в Анжу – 591, а в Берри – 611. Некер признал, что при таких ценовых разницах Франция давала богатые возможности контрабандистам.
Соляные контрабандисты и нелегальные изготовители, faux-sauniers, были простыми пройдохами, сколачивающими нелегальные капиталы, дешево продавая легальную соль. Однако они стали народными героями и могли бродить по деревням, обеспечивая себя продуктами с ферм и не слыша худого слова от крестьян. Кольберов пересмотр габели 1680 года сделал для владельцев гостиниц преступлением предоставление комнаты соляному контрабандисту. За повторное нарушение могли приговорить к смерти.

 
Габелу, ненавистные сборщики и исполнители габели, часто были жестокими и людьми, злоупотребляющими своими особыми привилегиями, которые включали ношение оружия, а также право останавливать, допрашивать, обыскивать или арестовывать людей по своему усмотрению. Габелу особенно не доверяли женщинам и издевались над ними, иногда тиская избранницу за всякие места, в основном для удовольствия. И часто, к своему разочарованию, находили в этих местах мешочки соли. Женщины прятали соль в бюсте, корсетах, в ягодицах – во всех тех местах, которые, как они надеялись, не будут ощупывать. Иногда конструировали целые фальшивые зады, faux culs, чтобы прятать в платье соль.
Между соляными контрабандистами и габелу развилось что-то вроде постоянных военных действий. Если габелу убивали, корона отвечала тем, что посылала свои отряды грабить деревню, где произошло преступление. Восьмого сентября 1710 года хорошо вооруженные габелу двинулись в леса под Авиньоном, чтобы перехватить соляных контрабандистов, и сорок или пятьдесят торговцев открыли по ним огонь. Область оказалась охвачена открытым мятежом. Подобные бунты то и дело вспыхивали по всей Франции.

Самой важной границей для контрабанды во Франции была река Луара, которая разделяла Pays Exempt и Большую габель, Бретань и Анжу, то есть регионы, в которых, как обнаружил Некер, цена соли была 31 су и 591 су соответственно. В 1698 году правительственный чиновник докладывал, что «соляная контрабанда на Луаре бесконечна». Как правило, обедневшие крестьяне, жившие вдоль реки, могли получить приличный доход, перевозя соль. Легендарные контрабандисты носили колоритные псевдонимы, как, например, Франсуа Гантье, он же По о Лэ, молочная крынка. Поскольку местные рыбаки, знавшие все потайные островки и мели на реке, тоже возили соль, корона объявила запрет на ночную ловлю рыбы. К 1773 году на Луаре стоял трехтысячный отряд габели, чтобы прекратить контрабанду.

 
В конце восемнадцатого столетия каждый год более трех тысяч французов – мужчин, женщин и даже детей – приговаривали к тюремному заключению или даже к смерти за преступления против габели. Соляной закон во Франции, как потом случилось и в Индии, был не единственной причиной революции, но стал символом всех несправедливостей правительства.
В 1789 Франция восстала, объявив учреждение Национального собрания. Когда король Людовик XVI попытался послать войска против революционных законодателей, чернь атаковала Бастилию, и началась вооруженная революция. В том же году законодатели-революционеры отменили габель. Некоторые в Собрании ратовали за низкие цены на соль, устанавливаемые ежегодно. Но в конце Собрание проголосовало за полное отсутствие соляного налога и даже не побеспокоилось о замене этого главного источника доходов казны другим.

22 марта 1790 года Национальное собрание, назвав соляные налоги «одиозными», аннулировало все судебные слушания по делам о нарушении габели и приказало освободить всех арестованных, судимых или заключенных по ним.
Людовика, обвиненного в сговоре с австрийцами и пруссаками, чтобы прекратить революцию, обезглавили. Его жене Марии Антуанетте, обожавшей квашеную капусту, тоже отрубили голову, как и многим швейцарским гвардейцам из королевской стражи. Они тоже обрели придворный вкус к квашеной капусте, и вокруг Пале-Рояля возникло множество забегаловок, где гвардейцы проводили время обеденных перерывов, лакомясь кислой капустой с колбасой и солониной. Традиция подавать в ресторанах в этой части Парижа на обед квашеную капусту продолжается до наших дней.