Дорога в искусственный рай

В  городе, будь он большой или маленький, центральной была проблема воды.

На влажном северо-западе, в отличии от Средиземноморья, которое издалека и с большими издержками доставляло горные воды,  это скорее проблема не снабжения, а спасения :  Амстердам etc., обеспечивал себя за счёт колодцев и водоёмов.

Но колодцы были опасны, а брюшной тиф эндемичным.

Амстердам обладал огромным преимуществом приливных вод. Без этого жизнь его 200 000 обитателей на собственных экскрементах была бы невозможна при рыхлой почве и без яркого света средиземноморского неба с его антисептическими свойствами.

Вот почему введение во всеобщее употребление во Франции Seicento сидра, вина и винных пикетов (вина из виноградных выжимок) в народных классах города, всеобщее употребление в Англии и России  чая с кипятком, сбитня и грога,  распространение пива сократили болезни и смертность.

Купирование тифозных и паратифозных инфекций или смешиванием воды с вином (как на юге) или употребления  кипячёной воды, “культура самовара”, отвары, сбитень, чай, кофе, грог (как на севере, но конечно не мутная волна джина, захлестнувшая Англию в 30-40-е годы Settecento или  “пивная” трагедия за сто лет до этого на северном подножии Альп, до начала производства рейнских и мозельских вин).

Большим новшеством, в некотором роде революцией, оказалось, появление  в Европе водки и зерновых спиртов, одним словом- алкоголя.

В Cinquecento он, так сказать, создается, Seicento обеспечивает ему продвижение, а Settecento его популяризирует.

В  Seicento первые шаги западной цивилизации на пути в искусственный рай делаются твёрже.

В этом вопросе отставание Запада в сравнении с Востоком были сокрушительные.

Первые возбуждающие нервную систему средства прибыли вместе с пряностями в Quattrocento.

Это целая гамма афродизиаков (aphrodisiaca), способных поддерживать потенцию мужчин. Многие трактаты о счастье в предмодерн, рекомендовали их использование.

Пряности – всё, что мы рассматриваем как таковые, не считая перца, плюс широкая гамма ароматических растений, медицинских и парамедицинских веществ, в частности афродизиаков (препаратов, содержащих кантаридин и иохимбин, из тропических растений), которые определёнными кругами продолжали употребляться весь предмодерн, на уровне Quattrocento – Cinquecento.

Потребление пряностей достигает наивысших показателей в конце Cinquecento.

В Cinquecento приходит табак (распространяется через голландские порты)

Seicento демократизировал самый экономичный из возбудителей нервной системы – алкоголь (прогресс потребления вина в народной среде, развитее виноградников спиртовых, сидр, который лучше хранится, - вытесняет кислую грушовку и опасную для здоровья воду, северные деревни покоряет водка )

В течении Settecento потребление вина в деревне возрастает.

В первой половине Settecento французская деревня догнала город. Причём в таком темпе, что власти обуял страх. Эдикт 31-го года запрещал новые посадки винограда.

Виноград стал политиком и радикалом.

Винодел в 9 случаях из 10 есть существо шумное, всегда анархическое, иногда предприимчивое.

Порода противоправная, грубая, вспыльчивая, легко настраиваемая солидарностью виноградных шеренг против церковного или буржуазного нанимателя.

В любом случае меж-циклический спад (согласно моделей Лабрусса и Кондратьева), который способствовал  крушению Ancien Regime (династии, государства,общества) был прежде всего винодельческим.

Массовое потребление водки  голландского изобретения Seicento – по коммерческим соображениям  она была резервом торговли вином – стало обычно в крестьянском быту в Соединённых провинциях, Нидерландах и французской Фландрии к концу Seicento.

Под влиянием голландцев, дистилляция вина посредством перегонного куба, которая ранее была отвлекающей ничтожную часть производства вина заботой аптекарей, становится крестьянским занятием.

Водку получают перегонкой, “выкуриванием” вина.

Операция эта требует аппаратуры-перегонного куба (alambic).

Водка долго оставалась лекарством, в особенности от чумы, подагры, потери голоса.

Ещё в 1735 AD “Трактат о химии” утверждал, будто “кстати использованный винный спирт есть своего рода панацея”. К этому моменту он уже долгое время служил также и для приготовления наливок.

Но даже в Quattrocento наливки, изготовлявшиеся в Германии на отварах пряностей, все еще считались фармацевтическими средствами.

Перемена наметится лишь в последние годы Quattrocento и в первые годы следующего столетия.

В 1496 AD в Нюрнберге любители водки встречались не только среди больных; доказательство тому то, что город вынужден был запретить в праздничные дни свободную продажу спиртного.

Около 1493 AD один Нюрнбергский врач писал даже: “Имея в виду, что ныне любой и каждый завел обыкновение пить aqua vitae, было бы необходимо помнить о количестве, какое можешь себе позволить выпить, и научиться пить по воз- можностям своим, ежели желаешь вести себя как дворянин”.

Следовательно, нет никаких сомнений: к этому времени родилось выкуренное  vinum ardens, или еще, как гласят тексты, “вино от возгонки” (sublimalum).

Но водка ускользала от врачей и аптекарей очень мелкими шажками.

Только в 1514 AD Людовик XII пожаловал корпорации торговцев уксусом привилегию гнать водку. Это означало, что лекарственное средство становилось всеобщим достоянием.

В 1537 AD Франциск I разделил эту привилегию между уксусоварами и кабатчиками; отсюда произошли раздоры, доказывающие, что их причина уже того стоила.

В Кольмаре все это произошло раньше: город надзирал за винокурами и торговцами водкой с 1506 AD, и с этого времени их продукт фигурирует в его фискальных и таможенных ведомостях.

Водка быстро приобрела масштабы национального производства, поначалу доверенного бочарам - мощной ремесленной корпорации в стране процветающего виноградарства.

Но как раз потому, что бочары получали слишком большие доходы, купцы с 1511 AD пытаются овладеть этим производством.

Это им удалось лишь пятьюдесятью годами позднее. Раздоры продолжались, поскольку в 1650 AD бочары снова получили право на винокурение, правда при условии поставки своей продукции купцам.

Это хорошая возможность увидеть среди торговцев водкой все славнейшие фамилии Кольмарского патрициата и убедиться в том, что виноторговля уже занимала важное место в Cinquecento.

Но вообще, мало обследований такого рода, чтобы наметить географию и хронологию первоначального промышленного производства водки.

Некоторые указания, относящиеся к области Бордо, заставляют думать, что там уже рано, в Cinquecento, существовала винокурня в Гайяке и что с 1521 AD водку отправляли в Антверпен.

Но достоверно ли это?

В Венеции водка (acquavite) появилась (по крайней мере в таможенных та- рифах) только в 1596 AD.

В Барселоне о ней почти что не было речи до Seicento.

Помимо этих указаний, северные страны, Германия, Нидерланды, Франция севернее Луары, по-видимому, развивались в этом смысле более быстро, нежели средиземноморские страны.

В конце  Cinquecento уже знали это опасное удовольствие и в далёких пионерских зонах (Венгрия, Польша, Россия, Скандинавия, Америка)

Роль если и не изобретателя, то по меньшей мере инициатора принадлежала явно голландским купцам и мореплавателям, которые в Seicento сделали винокурение всеобщим явлением для атлантического “фасада” Европы.

Голландский флот ( в 1669 AD - 15 –16 000  голландских судов на 20 000 во всём мире), где водка (hollands noun) выдавалась морякам в качестве подкрепляющего средства с начала Seicento, приучал к алкоголю  народы севера ( пионерских зон, где и белое подслащенное вино вполне соответствовало нордическим вкусам) и европейского побережья (в начале Seicento были налажены голландские перевозки по всей береговой линии Европы)

Вино всегда много путешествовало. Наряду с хлебом это ещё один великий путешественник, опередивший уголь и нефть.

В начале Seicento голландцы закрепили за собой квази-монополию в торговле вином.

Только обеспечивающая себя Англия отчасти смогла избежать этой тирании (в начале Settecento, Португалия превратилась во что-то вроде английской колонии без флага)

Занимаясь самой крупной оптовой торговлей вином в ту эпоху, голландцы сталкивались с многочисленными проблемами, связанными с транс- портом, хранением, креплением. Водка, добавленная к самым слабым сортам вина, делала их крепкими.

Более дорогая, чем вино, она при равном объеме требовала меньших удельных транспортных расходов. Добавим сюда вкусы эпохи... Под влиянием спроса и так как проблема транспорта имела для водки меньшую важность, чем для вин, винокурение утверждалось глубоко во внутренних районах, на виноградниках Луары, Пуату, Верхнего Борделе, Перигора и Беарна (жюрансонское вино-это смесь вина с водкой).

Так, под влиянием внешнего толчка родилась в Seicento слава коньяка и арманьяка.

В этих успехах все имело значение: и сорта лозы (скажем, Епгаgeant и Folle Blanche в обеих Шарантах), и запасы дерева, и близость к водным путям

С 1728 AD через порт Тоннэ-Шарант отправлялось примерно 27 000 бочек водки из податного окру- га Коньяк.

С 1690 AD (а может быть, и раньше) перегоняли да- же скверное вино долины Мааса в Лотарингии, как равным образом и виноградные выжимки, и все эти продукты поступали по реке в Нидерланды.

Мало-помалу водку стали производить повсюду, где было сырьё.

Разумеется, в винодельческих областях Юга: в Андалусии возле Хереса, в Каталонии, в Лангедоке.

Производство росло быстро.

• в 1698 AD Сет экспортировал всего 2250 гектолитров водки
• в 1725 AD - 37 500 (т. е. 168 750 гектолитров перегнанного вина)
• в 1755 AD - 65 926 гектолитров (т. е. 296667 гектолитров винного сырья), рекордная цифра в канун Семилетней войны, оказавшейся катастрофой для экспорта

Одновременно падали цены, 25 ливров за “прут” (verge) (равный 7,6 литра) в 1595 AD, 12-в 1698 AD, 7-в 1701 AD, 5 ливров в 1725 AD

Затем после 1731 AD последовал медленный подъем, и в 1758 AD цена достигла 15 ливров.

Вполне очевидно, что следовало бы учитывать различие в качестве  выше определенного низкого уровня, который фиксировала “голландская проба”: из продукта перегонки в ходе процесса бралась проба-наполовину заполненная склянка. Заткнув ее пальцем, склянку переворачивали и взбалтывали: если воздух, находившийся в жидкости, образовывал в ней пузырьки определенной формы, водка имела крепость, обеспечивавшую ей торговые качества, т. е. 47-50 градусов GL.

Все, что ниже этой пробы, было брандыхлыстом,”болтушкой” (“brouillis”), которую надо либо выбрасывать, либо перегонять заново.

Среднее качество носило название “трех пятых” (trois-cinq), спирт 79-80 градусов, а высшую ступень образовывали “три восьмые”, “чистый спирт” 92-93 градусов.

Изготовление водки было трудным ремесленным производством.

Перегонный куб подвергался лишь эмпирическим и недостаточным модификациям вплоть до появления кубов Вейгерта, которые в 1773 AD ввели в обиход постоянное охлаждение противотоком.

Но потребуется еще дожидаться решающих изменений, которые позволят перегонять вино в один приём, и тех изменений, которые внёс в конструкцию Эдуард Адан, малоизвестный изобретатель, родившийся в 1768 AD.

Эти новшества снизят себестоимость и будут способствовать огромному распространению спирта в Ottocento.

И однако же потребление возрастало очень быстро.

Появилось обыкновение выдавать водку солдатам перед боем, что, по мнению, высказанному одним врачом в 1702 AD, не имело “дурных последствий”.

Коротко говоря, солдат становится привычным питухом, а изготовление водки при случае - военным производством.

В 1763 AD английский военный врач уверял даже, что вино и спиртные напитки имеют тенденцию подавлять “гнилостные заболевания” и, таким образом, необходимы для доброго здоровья войск.

Точно так же грузчики парижского Центрального рынка, мужчины и женщины, приохотились пить водку, разбавленную водой и “подкреплённую” стручковым перцем,- способ бороться с налогом, которым облагалось вино при ввозе в Париж.

Так же поступали и клиенты “курилен”, народных кабаков, где ублажали себя курящие рабочие, которых считали лентяями.

Другой канал сбыта- мода на ароматизированные спиртные напитки, так называемые ратафии (ликёры).

В своем “Трактате о пищевых продуктах” доктор Луи Лемери писал: “Воспламеняющиеся спирты имеют вкус немного едкий и зачастую неприятный... Именно для того, чтобы отбить у них этот неприятный вкус, были изобретены различные композиции, которым дали название “ратафия” и которые суть не что иное, как водка или винный спирт, смешанные с разными ингредиентами”

Мода открыла ликеры в Seicento Ги Патэн, всегда готовый насмешничать по поводу увлечений своих современников, не забыл отметить и знаменитый ликер “россоли”, пришедший из Италии

Эти сладкие спиртные напитки окончательно вошли в обычай.

И с конца столетия добрые буржуазные руководства, вроде “Упорядоченного дома”, будут считать своим долгом описывать “подлинную методу изготовлять всякие сорта наливок... по итальянской моде”

В  Settecento уже не счесть настоенных на спирте наливок, которые продавались в Париже: сетская вода, анисовая, мин-дальная, клеретные (изготовлявшиеся как вино “клерет”, т. е. подкрепленные вытяжкой из пряностей), ратафии на основе фруктов, барбадосские воды на основе сахара и рома, сельдерейная, укропная, тысячецветная, гвоздичная, божественная, кофейная ...

Главным центром производства всех этих “вод” был Монпелье, по соседству с лангедокскими водками.

Главным клиентом- вполне очевидно Париж.

На улице Ла-Юшетт купцы из Монпелье устроили обширный склад, где кабатчики снабжались по полуоптовым ценам. То, что в Cinquecento было роскошью, сделалось обычным товаром.

Не одна водка обошла Европу и весь мир.

Прежде всего, антильский сахар породил ром; он познает большой успех в Англии, Голландии и в английских колониях в Америке, еще больший, чем в остальной Европе.

Согласимся, что это был весьма почтенный соперник.

В Европе водка из вина столкнулась с водкой из сидра (которая с Seicento даст несравненный кальвадос), грушевой, сливовой, вишневой.

Кирш (вишневая водка), пришедший из Эльзаса, Лотарингии и Франш-Конте, около 1760 AD употреблялся в Париже как лекарственное средство.

Мараскин из Задара, знаменитый в 40-х годах Settecento, был ревниво оберегавшейся монополией Венеции.

Менее высококачественными, но опасными соперниками были “марк” (виноградная водка из отжимков) и спиртные напитки из зерна: тогда говорили о хлебных водках.

Виноградные выжимки стали использовать для перегонки в Лотарингии около 1690 AD.

В отличие от такой водки, которая требует медленного огня, марк требует большого огня и, следовательно, большого количества дров. Обилие дров в Лотарингии сыграло свою роль.

Но понемногу этот способ перегонки распространится, например, в Бургундии, “марк” которой вскоре стал самым знаменитым из всех, а также во всех винодельческих районах Италии, из которых каждый имел собственную “граппу” (виноградную водку из выжимок).

Крупными конкурентами (приблизительно такими же, как пиво по отношению к вину) были спиртные напитки из зерна: Kornbrand (хлебная водка), водка, виски, джин и можжевеловая настойка, появившиеся севернее “товарной” границы винограда; но когда в точности началось их распространение неизвестно.

Их преимуществом была скромная цена.

Мутная волна джина, захлестнула Англию в 30-40-е годы Settecento

Всё лондонское общество, от самых низов до самых верхов, старательно “напивалось” джином.

Естественно, что вдоль северной границы виноделия протянулись области со смешанными вкусами: Англия, открытая для водки с континента так же, как и для американского рома (там начал свою карьеру пунш, punch), пившая свое виски и свой джин; или, еще больше, Голландия, находившаяся в самой зоне контакта между всеми виноградными водками и всеми спиртными напитками из зерна в мире, не исключая и ром Кюрасао и Гвианы.

Все эти спиртные напитки котировались на амстердамской бирже: впереди всех шел ром, потом виноградная водка и далеко позади этих “больших господ” - спиртное из зерна.

Германия между Рейном и Эльбой тоже знала потребление и тех и других: в 1760 AD в Гамбург поступило из Франции 4 000 бочек виноградной водки по 500 литров каждая, т. е. примерно 20 000 гектолитров.

Области, потреблявшие исключительно, или почти исключительно, хлебный спирт, по-настоящему начинались лишь за Эльбой и вокруг Балтийского моря.

В том же 1760 AD Любек импортировал всего только 400 бочек французской виноградной водки, Кенигсберг-100, Стокгольм-100, Любек-очень немного, да и ту только для вывоза в Пруссию.

Ибо, Польша и Швеция, хоть они и не обнаруживали большей сдержанности по отношению к этому обжигающему напитку, чем другие, предпочитали хлебные сорта водки водке виноградной.

До подавления Польской смуты в 1863 -1864 AD и проведения мероприятий графом Бергом (наместником в Варшаве) и генерал-губернатором шести северо-западных губерний Муравьёвым в западном и привислинском краях, там процветало производство низкокачественного пойла в еврейских шинках, под патронажем польских помещиков.

Действовали они быстро и решительно, особенно же Муравьев.

К участию в подавлении восстания и подрыву экономической базы мятежа Муравьев призвал верное царю крестьянство; крестьяне с приездом в Вильну Муравьева сами стали представлять начальству пойманных ими повстанцев и громить шинки.

После подавления восстания решено было губернии привислинского края во всем сблизить с прочими местностями империи.

В том числе и прекратить бесконтрольное производство низкокачественной палёной водки.

Во всех десяти губерниях этого края были введены правительственные, судебные и другие учреждения, какие существуют в коренных губерниях, с делопроизводством на русском языке.

Русские учебные заведения заменили собой польские.

Вместе с тем было обращено особенное внимание на крестьянское население. Еще до подавления восстания государь привлек к этому делу упомянутых выше Милютина и князя Черкасского, много потрудившихся в великом деле 19 февраля 1861 AD.

Государь поручил им отправиться в привислинский край, присмотреться к жизни тамошних крестьян и потом доложить ему, что следовало бы сделать для улучшения их тяжелого положения.

Милютин с князем Черкасским объехали край и по возвращении в Петербург доложили государю, что положение польских крестьян ужасное и что для улучшения их быта всего лучше применить и к ним закон 19 февраля 1861 AD.

Государь вполне с этим согласился, и 19 февраля 1864 AD польские крестьяне получили те блага, которые раньше дарованы были русским крестьянам.

Польским крестьянам дано было и самоуправление, вроде нашего волостного, называющееся у них гминным (гмина то же, что волость). Осуществлено все это дело было под руководством тех же Милютина и Черкасского.

Царь-освободитель вспомнил и о русском населении Холмского края, входившего в состав царства Польского.

Когда в 1839 AD униаты всей западной Руси воссоединялись с православной церковью, холмские униаты отстранены были от воссоединения на том основании, что они жили в пределах царства Польского.

Униатами они дожили и до польского восстания, в котором никакого участия, конечно, не приняли. Государь обратил теперь ни них внимание.

Милютин и Черкасский позаботились о наделении их землей. По их же почину были открыты и первые русские училища в Холмщине.

Под влиянием этих мер у холмских униатов прояснилось русское сознание. Многие из них захотели бросить и самую унию.

В 1875 AD произошло воссоединение с православной церковью последних униатов в России — холмских.

Важное государственное значение имели те меры, которые были проведены Муравьевым в северо-западных губерниях; эти меры, по воле государя, были распространены и на юго-западный край.

Муравьев хорошо понимал, что недостаточно подавить восстание вооруженной рукой, что надо сделать так, чтобы оно навсегда стало невозможным.

Он видел, что поляки составляют в западных губерниях лишь ничтожное меньшинство, что большинство жителей в них (кроме Ковенской губернии, населенной литовцами) состоит из православных малороссов и белорусов, что и в числе католиков этих губерний немало русских (особенно белорусов).

Только вековая зависимость этих русских крестьян от поляков-помещиков и евреев-арендаторов, только вековой польский и еврейский гнёт сделали их робкими и забитыми. И вековое спаивание палёной водкой.

Для Муравьева было ясно, что нужно во что бы то ни стало поднять русское народное сознание в этих загнанных русских крестьянах.

Когда Муравьев ближе ознакомился с условиями жизни крестьян северо-западного края, то он увидел, что Положение 19 февраля 1861 AD почти не изменило их тяжелого состояния.

Многие польские помещики, ввиду ожидавшегося освобождения крестьян, заблаговременно заменили находившиеся в пользовании крестьян земли худшими, которые потом и достались им в надел.

Много крестьян и совсем было обезземелено. Это положение было закреплено и уставными грамотами, составленными мировыми посредниками-поляками.

Муравьев распорядился закрыть мировые посреднические учреждения и взамен их образовал из русских чиновников особые поверочные комиссии, которым и поручил пересмотреть уставные грамоты: возвратить крестьянам отобранные у них земли, наделить землей обезземеленных крестьян, оценить крестьянские надельные участки по действительной их стоимости.

Только теперь, благодаря Муравьеву, крестьяне западного края почувствовали великое благодеяние, оказанное крестьянству царем-освободителем 19 февраля 1861 AD.

Устроив хозяйственное благополучие западнорусских крестьян, Муравьев обратился к другим заботам о них.

Ещё при его предместнике были открываемы для крестьян народные училища, в которых за недостатком учителей учило по преимуществу местное православное духовенство, часто в своих домах. Муравьев исходатайствовал деньги и на постройку зданий для школ, и на жалованье учителям.

Для подготовки преподавателей открыта была в местечке Молодечне (Виленской губернии) первая в России учительская семинария. Деятельным помощником Муравьева в устройстве русских народных училищ был попечитель Виленского учебного округа Корнилов.

Они обратили внимание и на другие школы западного края: заменили польских учителей в них русскими, ввели в них русский дух.

Муравьев удалил и из всех правительственных учреждений чиновников-поляков, заменив их русскими.

Очень много он сделал и для православия в западном крае: вместо ветхих и убогих деревянных церквей во многих приходах — городских и сельских — были устроены на испрошенные им деньги прекрасные каменные храмы: древние храмы и монастыри западного края, лежавшие в развалинах или находившиеся в запущенном виде, были восстановлены в должном величии.

Наконец, Муравьев счёл нужным принять меры к тому, чтобы пространство земель, находившихся во владении польских помещиков в западном крае, не увеличивалось, а русское землевладение возрастало.

Не долго продолжалась в северо-западном крае деятельность Муравьева, возведённого государем в награду за его заслуги в графское достоинство, — всего лишь два года: но она оставила после себя великий след.

Никто уже не мог сказать, что северо-западный край — польский: благодаря твердости и мудрым заботам графа Муравьева-Виленского, посланного для усмирения западного края лично императором Александром Вторым, по непосредственному его избранию, весь русский народ этого края воспрянул, ободрился, окреп и получил возможность беспрепятственно развивать свою исконную русскую мощь.

В любом случае Европа, пожалуй, добилась слишком большого успеха в своей алкогольной революции.

В 1829 AD на Нижегородской ярмарке (центре российской виноторговли) находилось:

• иностранных вин (преимущественно французских) и рому на 2 500 000 рублей серебром
• русских (виноградных) вин на 700 000 рублей серебром
• Кизлярской водки 110 000 вёдер, ценою на 1 200 000 рублей серебром
• прочих горячительных напитков на 500 000 рублей серебром

В алкоголе она нашла одно из повседневных своих возбуждающих средств, дешёвые калории, легкодоступную роскошь с брутальными последствиями.

А вскоре и государство, смотревшее на алкоголь настороженно, усмотрит в нём выгоду для себя.