О казённом патриотизме: как это делалось при царях

Воспеваемый образ Москвы соответствовал «москвофильству славянофильства», в духе изречения Гоголя: «Москва нужна для России». Древняя русская столица осмыслялась как образ России, начало истории Москвы символически связывали с началом истории Русской Державы. Именно это осложнило официальное торжество: поскольку требовалось высочайшее разрешение на праздник, «московиты» опасались, что Николай I, не жаловавший ни подобных инициатив подданных, ни общественных дискуссий, без одобрения отнесется к «всенародному чествованию» южной столицы.

В январе 1844 года археограф П. Хавский впервые в печати высказал пожелание о праздновании юбилея Москвы. Он дипломатично предложил отметить 700-летие Москвы как подготовку к грядущему празднованию 25-летия правления государя Николая Павловича в 1850 году. Власть же, как сфинкс, хранила молчание.

В Петербурге не хотели широкого торжества - из опасения, что историческое празднование перерастет в политический спор о будущем России. Московский юбилей только подпитывал споры западников и славянофилов, что неизбежно породило бы нежелательные дискуссии о роли Петра I и его преемников для России, о московском и петербургском периоде ее истории, о Москве и Петербурге и даже о возвращении Москве роли «вечной столицы» России.

Все дискуссии и все прожекты были прекращены в один день державной рукой. 31 декабря 1846 года явилось официальное распоряжение праздновать московский юбилей...1 января 1847 года. Военный министр князь А.И.Чернышев уведомил губернатора А.Г. Щербатова, что государь «высочайше повелеть соизволил» праздновать 1 января как в первый день наступающего восьмого столетия «со времени исторического значения столицы». И «по случаю зимнего времени» празднование требовалось ограничить «торжественным молебствием в соборе и иллюминацией города». [...]

Cовершенно неожиданная дата празднования рассеивала народ. Получилось, что в один день справляли сразу три больших праздника - московский юбилей, Новый Год и память св. Василия Великого, когда весь православный люд находился в храме. Отмечать же юбилей в другой день было невозможно, поскольку официальная дата определена императором. Во-вторых, было разрешено только церковное празднование, а в храме исключалась сама возможность произнесения праздничных речей гражданскими лицами. Так «всенародное», общенационально празднование было умело сведено к скромному, сугубо московскому торжеству.

М.А.Дмитриев назвал юбилей «полицейским торжеством» и лучше всех выразился о нем в письме Погодину: «Сделано очень просто, да еще этим и вперед всем патриотам рот заткнули: теперь уж нельзя ничего ни пожелать, ни предполагать».