О хвале и хуле

«Признаться, Джон не всегда выдерживал тот груз, который судьба с такой охотой возлагала на его не столь уж крепкие плечи. Иной раз он предавался унынию, которое он, по нашей общей британской привычке, пытался лечить горячительным. Но каковы бы ни были его падения, он всегда вставал на ноги – и уж тогда стоял крепко, в отличие от тех напыщенных болванов, которые стойко выдерживают щелчки, но валятся в грязь от первого же серьёзного удара».

«Джон писал легко и быстро – по рассказам близких друзей, за вечер он был способен набросать стихотворение или эссе, которое утром обычно отправлялось в корзину, как не стоящая внимания безделка. При желании он мог бы стать популярным газетным писателем из тех, что зарабатывают пять гиней за фельетон. Но его аристократическое отвращение к суетному торгашескому духу современной журналистики было так велико, что он не посчитал нужным предлагать свои услуги какому-нибудь прыткому издателю и зарабатывать на потакании тщеславию ничтожеств».

«Как замечал желчный Монферран, человек или равен своему окружению, или становится ему равен. Увы, в случае с Джоном произошло именно это. Праздные и развращённые люди, которыми он себя окружил – или которые окружили его, почуяв в нём потенциальную жертву – вольно или невольно поощряли в нём те черты и свойства, которые низводили его до их уровня. Лучшие его задатки были погублены в бессмысленных разговорах за бутылкой вина, а потом и джина. Когда же Джон пытался взять себя в руки, на него обрушивалось очередное несчастье – чем охотно пользовалось его окружение, фальшивым сочувствием растравляя его душевные раны до крайней степени, так что Джон впадал в недельную депрессию от потери носового платка. Впоследствии он перестал нуждаться в посторонней помощи, чтобы чувствовать себя несчастным – он научился вызывать в себе боль при помощи воображения, единственной способности, не убитой джином. Засим последовали и настоящие удары судьбы, окончательно растоптавшие в нём остатки мужества. Одинокий, запущенный, с бутылкой в руках у погасшего камина – картина, которую я тщетно пытаюсь изгнать из памяти».

«Петрович осуществлял свой духовно-нравственное искание в обстановке травли со стороны завистников. Их постоянная, непрекращающаяся клевета, стоившая Петровичу стольких нервов и здоровья, свидетельствует о глубоком нравственном кризисе нашего больного общества и нашего народа, предавшего идеалы коммунизма и забывшего Бога. Чудовищная неблагодарность – наша отличительная черта. Только покаяние и массовые расстрелы спасут остатки духовности, которую пытался донести до нас Петрович».