Листая старые страницы: ширин-вырин-ристафор

* * *

«Калтонай-малтонай, ширин, вырин, мардехай» - мем, введённый Галковским для маркирования «бессмысленного азиатского шлёпанья губами, выдаваемого за мудрость». Для убедительности он нарисовал жуткую картину, как малолетнего Розанова поймал еврей, поил водкой и учил калтонай-малтонаить, чтобы завладеть его гимназическим ранцем.

Не знаю, соответствует ли этот жутковатый текст каким-то реальным воспоминаниям (или хотя бы фантазиям) Василия Васильевича. Он много всякого писал, да. Меня же во всём этом заинтересовал «ширин-вырин».

Источник Галковского очевиден: «Военные афоризмы для гг. штаб- и обер-офицеров, с применением к понятиям и нижних чинов», приписываемые «Козьме Пруткову-младшему» (то есть коллективу Ал. Толстой – Жемчужниковы – Ершов). Впрочем, авторство сомнительно, так как первая публикация имела место в 1922 году по какому-то «впоследствии утерянному» тексту. С авторством «Пруткова» вообще были проблемы – Алексей Жемчужников даже вынужден был написать сердитое публичное письмо, опубликованное в «Биржевых ведомостях», где сердился на приписывание Пруткову чужих стихов. Хотя и сомневаться в авторстве тоже нет особых оснований.

Но вернёмся к теме. Текст с «ширин-вырин» завершает «Военные афоризмы». «Ширин, вырин, штык молодец, не могу боле – приходит конец». К нему прилагается комментарий, начинающийся словами «Нечего сказать, умер как солдат». Это «как солдат» мы оставим на потом. Здесь только заметим, что Галковский, скорее всего, подобрал «ширин-вырин» именно из «Военных афоризмов»: в очень ранней статье «Русская политика и русская философия» есть такой фрагмент:

Русские решили: если надеть фартук и колпак, государство будет управляться само собой. Нарядились, собрались в кружок. Взялись за руки, закрутили хоровод слева-направо - ничего не получается. Справа-налево - опять плохо. Подпрыгнули три раза, сказали: "Ширин-вырин-молодец!" Закопали пять золотых на Поле Чудес - опять ничего.

Итак, предположим, эти слова, как и вполне узнаваемое «штык молодец», как-то относятся к военной тематике. Первые же поиски это подтверждают: загадочные слова – это припев «Песни после ученья», сочинения унтер-офицера Невского пехотного полка Николая Фёдоровича Верёвкина, прошедшего русско-персидскую и русско-турецкую войну, а также польскую компанию (если спросите, что это за времена, напомню – начало царствования Николая «Палкина» Первого, довольно бурное). Все эти славные события он воспел. Увы, «корпусной поэт» в большую литературу не был допущен по понятным причинам – там своих хватало. Единственная публикация его творений имела место в смирдинской «Библиотеке для чтения» (двадцатый том, СПб, 1837, стр. 92-93 – кстати, в том же томе опубликован «Московский европеец» Бестужева-Марлинского), в разделе «Солдатские песни». В примечании к заголовку раздела указано авторство Верёвкина и источник текста – литографированное в Вильне издание, видимо, сделанное для нужд полка (в том же примечании сказано, что «эти песни поются солдатами всего корпуса»).

Надо сказать, мы вообще склонны недооценивать литературные тексты, бытующие за пределами литканона. Между тем, там попадаются совершеннейшие маргариты. Взять, к примеру, ту же верёвскинскую «Песню о польской компании», которая начинается абсолютно гениальными строками, просто и доходчиво объясняющим политические реалии своего времени свойствами польского национального характера:

Взбеленясь от злова нрава,
Взбунтовалася Варшава.
Гей, гей, ого-го!
Взбунтовалася Варшава!

"Взбеленясь от злова нрава" - эти простые слова стоят нескольких томов на геополитические и этнопсихологические темы, ага-ага.

Но возьмём ближе к нашей теме. Изучение творческого наследия Николая Верёвкина приводит к весьма неожиданным открытиям. Так, помимо знаменитого «Чёрного ворона» (да-да, любимая песня Чапаева - верёвкинская, правда, в его время песня называлась «Под ракитою зелёной»), именно ему мы отчасти обязаны одним из главных текстов русского фольклорного корпуса, можно сказать – Второй Главной Русской Песней, известной как «Любо, братцы, любо» (первой можно считать «Ой да не вечер»).

Сейчас считается, что песня посвящена битве казаков с ногайцами, произошедшей в 1783 году и создана, скорее всего, незадолго после. Однако припев песни, ну никак не связанный с текстом и резко противоречащий его общей минорной тональности (что одобрил бы Честертон, но не русская песенная традиция), скорее всего, был прилажен к основному тексту позже. И наиболее вероятным источником знаменитого припева – того самого «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить» - является та самая верёвкинская «Песня после учения». В которой именно этот текст – с заменой «атамана» на «командира-хвата» - абсолютно логичен и на своём месте.

Молодцам-солдатам
Не о чем тужить!
С командиром-хватом
Любо, братцы, жить!

Ну так вот: именно в верёвкинской «Песни после ученья» - в припеве – и звучит тот самый загадочный «ширин-вырин». Впрочем, загадочны там почти все слова:

Ширин, вырин, ристафор,
Фор, фор, фор, ер, ер, ерцу,
Ширин ди рай,
Рай, рай, рай,
Раз таки раз,
Радости, веселости мои

Я совершенно не представляю себе, на какую мелодию может исполняться этакий текст. Мне так он просто выносит мозг. Однако насчёт первой строчки кое-какие соображения есть. Что бы ни означали загадочные «ширин» и «вырин», но вот «ристафор» вполне опознаваем. Это, судя по всему, искажённое «Христофор» - редкое в России имя, которое довольно часто произносили, а то и писали как «Листафор», «Лестофор» и проч.

Это наводит на мысль, что мы имеем дело со звукоподражанием чужому языку.

Здесь логично обратиться к боевому пути Верёвкина. Напоминаем, он участвовал в русско-персидской и русско-турецкой компании (под началом Пасквевича-Эриванского), а также в подавлении польского мятежа (что внимательный читатель, наверное, уже заметил). Когда именно написана песня, мы не знаем, но на польский эта глоссолалия непохожа. Скорее можно предположить, что речь идёт либо о восточном (персидском, скажем), либо о каком-то балканском наречии.

Тут мои знания кончаются. Разве что могу предположить болгарский – все эти «ер, ер, ерцу» и «ди рай» сильно напоминают именно болгарский. А «ширин-вырин» может быть заимствованием из турецкого или персидского… Увы, дальше я продвинуться не могу - не хватает образования.

Зато влияние «Песни после учения» на творчество Пруткова можно считать практически доказанным. В тех же самых «Военных афоризмах» - точнее, в описании «похорон Пруткова-младшего» - имеется такой фрагмент:

Господа нигилисты и славянофилы
Имеют спорить у разверстой могилы.
Одни говорят, что кто умрет,
Тот весь обратится в кислород.
Другие - что он вступает в райские угодия
И делается братчиком Кирилла-Мефодия.

Для разрешения этого спора
Со стороны приглашают аудитора.
Аудитор говорит: рай-ди-ди-рай,
Покойник отправится прямо в рай.

Это самое «рай-ди-ди-рай» довольно очевидным образом связано с «ширин ди рай, рай, рай».

Знал ли Галковский о том, откуда взялся "ширин-вырин"? Вполне возможно: он человек эрудированный и такие темы любит. В таком случае замена «ристафора» («Христофора») на «мордехая» у Галковского, видимо, как-то отражает его идейно-нравственные искания, о которых мы, впрочем, можем только догадываться, так как…