Сила любви, или Из частной переписки

seann

Вообще среди эстонцев сейчас творится что-то очень нехорошее: люди самым тщательным образом фильтруют речь от (даже иронических) высказываний, которые могли бы быть вырваны из контекста и поднесены как антигосударственные.
Во времена СССР и они, и мы были смелее и вообще не обращали на это внимания. У нас (русских) все осталось как было, а у них идет настоящая охота на ведьм.

Она трагически не понимает эстонцев, особенно современных эстонцев. Раньше понимали или думали, что понимают, а теперь совсем перестали понимать. Эстонцы настолько выросли, настолько поднялись над уровнем догнивающих русско-советских людей, что никакая коммуникация невозможна. Совсем.
Русские искренне думают, что эстонцы могут чего-то бояться, и особенно государства. Русские сами боятся всего, прежде всего себя и потом своего страшного государства, и объясняют поведение эстонцев страхом перед государством, потому что сами боятся государства, и не могут испытывать к своему родному государству ничего, кроме страха, ущербного русского страха.
Эстонцы своего государства не могут бояться, они боятся только того, что с ним что-нибудь случится. Для эстонцев государство защищает Независимость. Независимость, которая для эстонцев и других балтийских народов – выше Солнца, выше ангелов, выше Независимости только Господь Бог. Это можно сравнить разве что с отношением к Богородице у поляков. Святыня, вокруг которой все сердца. Тебе этого тоже не понять, это чисто христианское переживание. Кстати, всегда указываю и буду указывать, что христианство и православие – это даже не истина и отклонение от нее, а противоположности, православие и христианство несовместимы даже больше, чем язычество и христианство, язычество вообще не о том, о чгм Благая Весть, а православие – это ложь, сознательная ложь о Христе и о Мире, причем ложь не словами, кого волнуют слова, это ложь делом, делами. Христианский священник скорее умрет, чем выдаст тайну исповеди (и умирали, много христианских святых были замучены, убиты за отказ выдать тайну исповеди). Православный поп всегда доносил начальству то, в чем ему исповедовались, и вообще шпионил за паствой, за это русское государство его кормило, только за это. Это все знали, и поп, идя в попы, знал, что идет работать сексотом, почему, собственно, попов народ презирал, презирал не за личные грехи, а именно как попов, как породу жеребячью: сравни это с отношением к священникам в католических странах, где вообще невозможно какое бы то ни было неуважение к сану.
Эстонцы не могут не любить свое государство, свой щит Независимости. Эстонцы сейчас сплотились вокруг своей национальной святыни, своей маленькой, прекрасной и отважной страны, которая когда-то одолела огромного уродливого великана, которая превратилась из лягушки в царевну, проведя отважные реформы, но которой сейчас так трудно: ее подкосил мировой кризис и Москва, которая ненавидит черной ненавистью Независимость, ненавидит, даже когда она ей выгодна, ей невыносим сам вид Балтийских стран, навеки защищенных доброй и сильной рукой НАТО, отныне недосягаемых, навеки недосягаемых для прямой агрессии, и Москуа тянется, тянется, и до чего-то уже там дотянулась и что-то сломала, вытащила, украла. Кризис есть, эстонскому государству тяжело, трудно, и именно поэтому -
эстонцы боятся оскорбить то, что для них свято, боятся задеть даже неосторожным словом, даже иронией. насмешкой, сейчас неуместной и ранящей.
Представь себе, что у тебя, избави Боже, болеет ребенок. Ты можешь быть зол на него за разбитую коленку, за принесенную из школы двойку, за украденные из дома деньги, наконец, дети воруют деньги у родителей, бывает. Он заслужил сто злых слов. Но ребенок лежит под одеялом и ему плохо, больно. Ты будешь говорить ему злые слова? Или будешь ли ты говорить о нем злые слова, даже заслуженные злые слова? И потерпишь ли ты, если кто-то из домашних подойдет к постели больного ребенка и начнет его воспитывать, укорять? Или ты заткнешь рот, не дашь ему сказать этих слов именно сейчас, когда у ребенка лобик горячий и желтые, плохие глазки? Это очень страшно, когда ребенок твой болеет, правда ведь? И всякая злость, обида уходит, остается только любовь и осторожность, как бы не повредить, не задеть.
Вот это, именно это, чувствуют эстонцы! Они тихо, очень тихо ходят вокруг своей больной страны и боятся задеть ее даже неосторожным словом. При этом они абсолютно свободные люди, вообще ничего не боящиеся, я видел эстонцев и говорю это с абсолютной ответственностью, это люди очень упрямые в своей независимости и очень критичные. У них наверняка были и есть претензии к своему государству. Но сейчас все свои претензии они отложили, потому что государство болеет, и его надо лечить, и любое недоброе слово сейчас неуместно.
Русские этого не понимают, понять не могут. Русская мать может вытащить больного ребенка из-под одеяла и его высечь ремнем за какую-нибудь провинность, это очень по-русски. Еврейская мать никогда, лучше умрет, а русская всегда поступит именно так, в этом все русское воспитание. Злее будет, как русские говорят. Русские вообще невероятно злые люди, только прожив здесь эти двадцать лет, я понял, из какого ада, из какой бездны зла, злобы я вырвался, как будто я родился в корыте с ядом, и вот эта злоба, она вам всем глаза застит. Даже незлой женщине, даже не русской, просто советской, но она не понимает и не может понять, что любящая мать не боится больного ребенка, она боится ЗА больного ребенка. И эстонцы не боятся государства своего, вымоленного, вымечтанного своего государства, они боятся ЗА государство, которое сейчас больно, боятся его оскорбить плохим словом, невниманием, иронией, которая сейчас может быть вредной, разрушительной. Когда она встанет с постели, тогда они, может быть, скажут ей то, чего не сказали сейчас. Но скорее от радости все забудут, все простят. Солнце Независимости снова взошло, остальное мы сделаем сами.