Весьма точно

Недавно почти одновременно на московском рынке и в поезде в Приморье были покалечены и едва не убиты полицейские. Интересным показались не столько события (для нашего порядка вещей естественные), сколько реакция публики (комментарии от «и это полиция?! – ха-ха-ха» до «так проклятым ментам и надо»). Немногие замечания, что полицейских вообще-то бить нехорошо, потонули в репликах типа «а они сами бьют». Вот уж в чем проявляется желанное некоторым единство интеллигенции с народом, так это в бессознательно-уголовной психологии. При этом, люди, похоже, полагают, что ежели «ментов» истребить или приструнить так, чтобы были «тише воды, ниже травы», то бить их будет некому.

Но бить всегда будет кому. Если это не делает государство, то тут же находятся «добровольцы». У нас государство специфическое: избыточно присутствуя в тех сферах, где ему делать особенно нечего (в экономике и СМИ), оно блистательно отсутствует в тех, ради которых, по идее, и существует – в поддержании общественного порядка и охране жизни и имущества граждан. Закономерно, эта ниша заполнена бандитами, которые повсеместно и «держат» провинцию (распоряжаясь жизнями и имуществом по своему усмотрению, порядок они поддерживают). Официальную власть эта ситуация вполне устраивает: ей – госкорпорации и откаты, а хлопотной возней с населением пусть занимаются те, кто хочет и может. Сие – основа известного союза власти с уголовниками.

Естественно, что в этих условиях наиболее комфортно чувствуют себя те, кто способен и готов применять насилие, т.е. вообще всякие организованные и неорганизованные «люди длинной воли», чей риск от своих поступков абсолютно несоизмерим с выгодой от таковых. Осмелившийся сопротивляться бандиту и хулигану – заботами власти сядет обязательно (причем для него посадка – жизненная катастрофа), а сам бандит – относительно редко (и для него это ничего в жизни не изменит).

Не общественные настроения влияют на поведение власти, а поведение власти способствует созданию этих настроений, формируя уголовный характер общества. Коль скоро в реальности наиболее привилегированное положение занимают бандиты, представление о том, что «полицейский хуже бандита» вполне нормально: бандит – в своем праве, а «мент» этот зачем вообще нужен, это какой-то лишний мелкий вымогатель, а если еще руку кому выкрутит – вообще наглость запредельная.

При таком порядке вещей положение рядового полицейского незавидно. Его начальство закуплено теми, кому он призван противостоять, самое высшее никогда его не поддержит по политическим соображениям, а он должен изображать борьбу с преступностью, и, пытаясь это делать, всегда оказывается «крайним». Полиция у нас плоха главным образом не тем, что что-то нехорошее делает (кого-то избивает или взятки берет), а тем, что НЕ делает того, что должна. Но эти-то, избитые, как раз пытались.

Удивляться робкому поведению избитых полицейских – не больше оснований, чем робости кущевских «терпил», а смеяться над ними - грешно. Они элементарно БОЯЛИСЬ сопротивляться. И боялись совершенно правильно. Когда представителя «закона и порядка» собираются убить из собственного пистолета или проломить череп кастетом, по-хорошему – перестрелять бы всю эту гопоту ко всем чертям, куда уж больше – открытое нападение. Но как же могла прийти им в голову мысль воспользоваться табельным оружием, если даже в перестрелке им запрещено целиться слишком метко – не дай Бог угробить отморозка («а оправданно ли было применение оружия»)?

Тем более не могли ничего сделать 40 солдат с вооруженными офицерами. Применение оружия офицером вообще непредставимо. Да, по нашим порядкам пятеро уголовников запросто могли избить всех этих солдат вместе с офицерами, хоть раком их по очереди поставить, и ничего бы им за это не было, сошли бы себе на станции назначения и помахали бы ручкой. А вот если в драке с ними несколько солдат получили бы повреждения – что сделало бы с офицерами их начальство, догадаться несложно.

Чрезвычайно показательно, что единственным, кто во всем поезде и поселке оказал уркам сопротивление, был тоже бывший уголовник: когда вломились к нему в дом, стал отбиваться табуреткой и ножом. Хотя он и перешел «к мирной жизни», но чувство собственного достоинства у него осталось. А в наших условиях, увы, чувство собственного достоинства по описанным выше причинам может быть только у бандитов, которые не привыкли перед самозащитой размышлять о нормах «необходимой обороны». Ни у законопослушных граждан, ни у полицейских этого чувства в силу существующего порядка вещей по определению быть не может. А кого есть – тем не позавидуешь.

В дополнение к прелести ситуации, при которой наиболее социально защищенной группой (вне большой власти) являются бандохулиганы, нашей спецификой является наличие еще и сверхзащищенной группы, коей являются «этнические» бандохулиганы. За «просто» бандитов, если вдруг их обидеть, никто не вступится, даже другие бандиты, а тут поднимется весь «малый народ» и дело приобретет политическую окраску, которая для Кремля, платящего целому ряду этих народов дань (чтобы хоть у себя сидели тихо, за что им позволяется резвиться на «общих» территориях), совершенно невозможна.
Поэтому в случае на рынке нападавших можно даже понять. Что за наглость, в самом деле, арестовывать за изнасилование прямо на рынке, в самой вотчине диаспоры. Естественно, это было воспринято как посягательство на святое. Недавно вот на другом рынке даму привилегированной национальности не пустили куда-то проехать на машине, так соплеменники охрану, натурально, избили, и ничего им за это не было, а почему на этом рынке должно быть? Начальство зря беднягу подставило, будто порядков не знает... Раз нельзя трогать «этих», значит – нельзя (было б можно, давно бы рынки от них вычистили, и духу этих «диаспор» не было бы).

Как бы там ни было, а покалеченных полицейских мне жаль, и насмешек над ними категорически не одобряю. Хоть и сделали люди в жизни странный выбор, и еще более странно себя вели, пытаясь исполнять обязанности, чреватые неприятностями и сверху, и снизу, и сбоку (со стороны общественного мнения).